Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Успенский Владимир Дмитриевич. Страница 31

– Когда отправляешься?

– Завтра. Билет в кармане.

Надев шинель и туго стянув ее ремнем, Прохор Севостьянович вышел в гостиную проститься с Нелей.

– Значит, до нового года на аэродром! – напомнила она, подавая руку.

– Как только вернусь… Да что ты мне локоть тычешь, – грубовато пошутил Порошин. – Большая стала? Замуж выйдешь, все равно за руку прощаться не буду.

– А как же?

– Вот так. – Порошин поцеловал ее в щеку.

– Очень уж не командирское прощанье, – засмеялась она.

Прохор Севостьянович медлил, долго надевал перчатки. Потом, улыбнувшись виновато, спросил Нелю:

– Ты ведь не учишься завтра? Проводила бы на вокзал старика.

– Ну?! – удивилась она. – Зачем это?

– Что-то, знаешь, грустно мне теперь уезжать в одиночку. Всех провожают, а меня нет… Ты мне рукой помашешь… Ну, как?

– Хорошо, – сказала она, серьезно глядя ему в лицо. – Хорошо, я провожу.

Победа во Франции принесла Гейнцу Гудериану звание генерал-полковника и укрепила его авторитет. Теория молниеносной войны, которую генерал разработал и применил на практике, снова полностью оправдала себя.

Осенние дни 1940 года Гудериан провел дома, отдыхая после трудного лета. Он был доволен, что его отозвали на родину. В Германии, казалось, даже воздух был другой, благоприятно действовал на нервную систему. После разрушенных французских городов Гудериана радовала чистота на улицах, ровные газоны с подстриженными кустами. Генерал считал, что готическая архитектура немецких городов, с ее прямыми линиями и правильными пропорциями, благотворно отражается на образе мышления людей, приучает их к строгости, дисциплинирует, помогает рассуждать логично и просто.

В октябре Гейнц отметил двадцать седьмую годовщину помолвки со своей Маргаритой, верной и нежной подругой. Ой все эти годы прожил в полном согласии с женой.. Они не ссорились, не изменяли друг другу. Маргарита была достаточно хороша как женщина – Гейнцу не приходилось заглядываться на других.

Жена вырастила ему двух сыновей – прекрасных солдат. Теперь, когда кончились боевые действия во Франции, Гудериан был спокоен за них.

Благоприятно складывалась международная обстановка. Германия стала, наконец, действительно великой державой. Вместе со обоими союзниками она могла теперь диктовать условия западному миру. Над Англией шли воздушные бои. На берегу Ла-Манша немецкие войска сосредоточивали плавсредства, готовясь провести операцию «Морской лев» – высадку на Британские острова. Все шло хорошо. Были, правда, неудачи у итальянцев в Греции и в Северной Африке. Но в общем развитии событий они большого значения не имели.

Гитлер ненавидел коммунистов. Было ясно, что пакт о ненападении, заключенный с Советами, нужен для того, чтобы, разгромив врагов на западе, укрепить тыл и лишь после этого бросить все силы на восток. Рано или поздно так будет – жизненные пространства на востоке немецкому народу необходимы.

Генерал снова, в который уже раз, перечитывал программную книгу Гитлера «Моя борьба». Фюрер упрямо и настойчиво добивался того, о чем писал. Не было оснований сомневаться и в том, что он не отступит от своих взглядов, изложенных в четырнадцатой главе второго тома книги.

Красным карандашом Гудериан подчеркнул слова: «Если то или иное государство приобрело огромные пространства, то это вовсе не значит, что оно должно удерживать их вечно. В лучшем случае владение такими пространствами говорит лишь о силе победителя и слабости тех, кто поддался ему. Только сила дает право на владение… Свыше не предназначено другим народам больше земель, чем германскому народу, и мы не можем винить Провидение за несправедливое распределение земель. Земля, на которой мы живем, не дар небес нашим предкам. Они должны были завоевать ее, рискуя своей жизнью. Так и в будущем наш народ не получит новые земли и вместе с ними средства к существованию как подарок от других народов, а должен будет завоевать их силой победоносного оружия».

Дальше Гитлер точно указывал место будущих территориальных захватов. «Но сейчас, когда мы говорим о новых землях в Европе, мы должны в первую очередь думать о России и подвластных ей пограничных государствах. Кажется, сама судьба указывает нам путь в этом направлении…»

Сказано настолько откровенно и ясно, что не понять мог только глупец…

Как-то днем начальник штаба танковой группы подполковник барон фон Либенштейн и начальник оперативной части майор Байерлейн были вызваны на совещание к начальнику Генерального штаба сухопутных сил генерал-полковнику Гальдеру. Совещания в генштабе проводились часто, и Гудериан не придал этому вызову никакого значения.

Вечером Гейнц сидел в домашнем кабинете, приводил в порядок личную переписку последних месяцев. За окном, за тяжелыми синими шторами, метался декабрьский ветер, шуршал по стеклам мелкий сухой снег. Оттого что на улице было холодно и темно, кабинет казался сегодня особенно уютным. Он был обставлен по-военному просто: застекленные книжные шкафы во всю стену, кожаный диван, несколько кресел и массивный дубовый стол. Две чернильницы были искусно выполнены в виде миниатюрных танков. Между ними – снарядная гильза с ручками и карандашами.

Настольная лампа лила мягкий свет. Стены кабинета тонули в полумраке, тускло светились золоченые багеты картин. Одна из них висела над столом Гейнца. Это был самый дорогой трофей французской кампании – портрет его кумира Наполеона, написанный еще при жизни императора. Великий полководец был изображен на холме с подзорной трубой в руке. Стоял спокойно, величественно, взор его был устремлен вперед – он видел перед собой новые победы. Повинуясь своему императору, шли в бой солдаты…

Оторвавшись от портрета, Гудериан запахнул теплый халат и склонился над столом. Надо было написать несколько писем и просмотреть подробный рапорт одного из полковых командиров о непригодности старых танков Т-1.

Сзади неслышно подошла Маргарита.

– Ты очень занят?

– Нет, дорогая.

Маргарита положила на стол начатое вязанье, провела ладонью по его волосам.

– Седеешь, Гейнц. Нельзя так много трудиться.

– Больше думай о себе, дорогая. Ты утомляешься с домашними заботами.

– Это неправда, – улыбнулась она, обрадованная его вниманием. – Может быть, хочешь кофе?

Слуга доложил, что фон Либенштейн и Байерлейн просят принять их. Гудериан удивился. Он никогда не принимал офицеров у себя дома. Либенштейн прекрасно знал это. И если все-таки решил прийти, значит, дело очень важное.

– Проси.

Маргарита задержалась возле двери.

– Ты переоденешься? Дать мундир?

– Нет, – секунду поколебавшись, ответил Гудериан. Он нажал кнопку выключателя, вспыхнула люстра под потолком. Стали отчетливо видны картины на стенах, портреты деятелей германского генерального штаба: Шлиффена, Мольтке и Гинденбурга.

Офицеры вошли в кабинет возбужденные, с покрасневшими от холода лицами. Увидев их, Гудериан понял – принесли хорошую весть. «Решен вопрос о высадке в Англию», – подумал он.

Майор Байерлейн, полный, грузный человек, чувствовал себя стесненно. Сел на краешек кресла, одернул рукава тесного мундира. Подполковник фон Либенштейн держался свободно. Этот способный офицер рожден был, казалось, именно для того, чтобы работать в штабе. Он помнил сотни фамилий, огромное количество цифр, всегда знал все, что делается в частях танковой группы. Он умел постоять за себя. Если его ругали, слушал молча, плотно сжимая губы и хмурясь. Когда начальник успокаивался, Либенштейн начинал говорить неторопливо и веско. Доводы его были продуманы и убедительны. Горячность начальников разбивалась о безукоризненную выдержку подполковника.

– Чем обязан? – спросил Гудериан офицеров.

Либенштейн достал новую, хрустящую карту, развернул ее на столе, сказал с оттенком торжественности:

– Генерал-полковник Гальдер сообщил нам план подготовки войны с Россией.

Гудериан едва сдержал возглас удивления.