Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Успенский Владимир Дмитриевич. Страница 68

– Когда это? – спросил Виктор, рукой показав на поле.

– Рано. Еще и солнца не было, – торопливо, будто оправдываясь, ответил старшина.

– И не один не взлетел?

– Так не заправлены же были машины.

– Эх вы!

Старшина отвел глаза в сторону.

– Концерт у нас давали вчера. За полночь только спать легли.

Протянул Виктору папиросу, сказал ему:

– Ну, организуй здесь. Я в надежде буду. Пойду других принимать, – и ушел быстро: неприятны, видно, были ему вопросы.

Виктор разбил приехавших с ним на бригады по пять человек, разметил каждой бригаде участки, предупредил:

– Дурака не валять. Кто раньше закончит, тот раньше освободителя.

Себе Дьяконский оставил кирку. Работал и думал, что надо сматывать удочки. Попал на этот аэродром как кур в ощип. Пойдешь – сразу задержат. Да и неудобно перед старшиной. А намаешься здесь так, что и ног не потянешь.

Работа подвигалась медленно. В воронки сваливали пустые железные бочки, обломки самолетов, доски, бревна. Сверху засыпали землей, которую носили из леса в корзинах. В одном месте вдоль опушки тянулась уже разровненная полоса.

Из леса на руках выкатили на взлетную дорожку два зеленых истребителя И-16 с тупыми, будто отсеченными носами, с короткими, очень широкими у основания крыльями, суживавшимися к концам. Над круглыми фюзеляжами, поднятыми на широко расставленных шасси, виднелись головы летчиков. Сверху самолеты прикрыты были свежими ветками.

Возле взлетной дорожки, в тени под кустами сидел молодой полковник. Тут же прилегли на траву несколько командиров в комбинезонах, колдовали над картой, спорили, касаясь друг друга головами. От полевого телефона в деревянном ящике черной змейкой убегал в лес провод.

У молодого полковника – могучая спина, большая голова и крупные черты лица. На первый взгляд он казался человеком неповоротливым и хладнокровным. Но его широкий нос то и дело подергивался, сворачивался набок, даже неловко было смотреть – Виктор отводил взгляд. Полковник был, вероятно, контужен и ранен, правая рука его висела на перевязи. Он долго говорил с кем-то по телефону, потом поднял здоровую руку:

– Пускай!

С истребителей сняли ветки, стали видны их опущенные к земле хвосты. Кургузые, тупорылые самолеты будто присели, готовясь к прыжку. Разом заработали моторы, винты гнали назад воздух, тугие струи пригнули траву, сметали мелкую земляную крошку.

Стартер махнул флажком. Первый самолет побежал, набирая скорость, все стремительней, удаляясь и уменьшаясь. В какую-то долю секунды он незаметно для глаз оторвался от земли, потом, задрав нос, пронесся над кромкой леса и скрылся из виду. Следом – второй.

Проводив их взглядом, полковник снова взялся за телефонную трубку.

Минут через пятнадцать высоко в небе послышалось гудение моторов. На поле все бросили работу, смотрели вверх. Там, неясно видимые из-за дыма, появились несколько самолетов. Впереди – истребитель. Его нагоняли две машины, длинные, тонкие, похожие чем-то на ос.

– «Мессершмитты», – негромко сказал полковник, вскочив на ноги.

Он следил за самолетами, весь вытягиваясь, поднимаясь на носки, прижимал к груди здоровую руку, а нос его дергался сильно и непрерывно.

– «Мессершмитты», – повторил Виктор.

Что-то режущее, ядовито-шипящее было в этом длинном чужом слове. Оно очень подходило к черным машинам, которые быстро настигали истребитель, заходя на него сверху. Скорость у них была больше, и советский летчик понял, вероятно, что от преследователей ему не оторваться. Он развернул машину влево, навстречу немцам.

Возле полковника нетерпеливо подпрыгивал маленький черноглазый лейтенант, просил командира:

– Разрешите мне! Ну, разрешите, пожалуйста!

– Поздно! – отрубил полковник.

Истребитель и головной немецкий самолет неслись навстречу друг другу. Снизу казалось – столкнутся. Но кто-то там отвернул; истребитель промчался мимо, и на него, наклонив нос, тотчас нырнул сверху, стреляя, второй «мессершмитт». Истребитель резко пошел к земле, описывая полукруг, падение его убыстрялось с каждой секундой. От машины отделилась черная точка, над ней белым облачком возник раскрывшийся купол парашюта.

– Прыгнул! Прыгнул! – кричали на аэродроме, многие бежали в ту сторону, куда относило летчика ветром.

Из-за леса выскочили еще четыре «мессершмитта». Ведущий резко прибавил скорость и, снижаясь, напрямик устремился к парашютисту. На аэродроме все замерло: стихли крики, остановились люди.

Раздался сухой, едва различимый треск выстрелов. Парашют вспыхнул желтым пламенем и сгорел сразу весь, в один миг. Летчик камнем полетел вниз. Несколько мгновений, и его не стало: исчез за острыми вершинами дальних сосен…

Работы на аэродроме прекратились сзади собой. Люди собирались вместе, нещадно курили, уже без любопытства, с опаской и злобой глядели вверх, где появлялись изредка немецкие самолеты, пролетавшие на большой высоте.

Среди деревьев стояло еще несколько замаскированных истребителей, но полковник не поднимал их в воздух. Сидел возле телефона, ожидая, вероятно, каких-то распоряжений.

Время близилось к вечеру. Старшина с голубыми петлицами, обещавший подвезти Дьяконского, куда-то исчез. Виктор долго искал его, а потом плюнул и отправился пешком, надеясь поймать попутную машину.

На шоссе и в окрестных лесах было много войск, выходивших сюда, в район сосредоточения соединений. Полки располагались на отдых. В темноте слышал Виктор говор сотен людей; многочисленными светлячками вспыхивали огоньки цигарок.

Дьяконский, хоть и устал за день, прошагал все же километров десять по шоссе на Березу Картузскую. Съел полкотелка гречневой каши с маслом из походной кухни какой-то саперной части. Наелся и отяжелел: ныли ноги, глаза смыкались сами собой.

Разыскав копешку сена, залез на нее, устроил себе ложе такое длинное, что смог вытянуться во весь рост. Сон пришел настороженный, чуткий. Тонкий хмельной запах засохших цветов дурманил голову. Во сне видел он деревню Стоялово, сенокос на лугу, склонялось над ним счастливое лицо Василисы.

Не было ничего удивительного в том, что войскам группы армий «Центр» удалось прорвать тонкую цепочку пограничных заслонов. Не только неожиданность нападения сыграла свою роль. В местах, выбранных для нанесения ударов, немцы имели абсолютное превосходство в силах и средствах. Группа насчитывала более миллиона солдат и офицеров, более двух тысяч танков и 1670 самолетов. Вся эта лавина разом хлынула через границу, обтекая с севера и с юга основную группировку советских войск Западного фронта в районе Белостокского выступа.

Удивительным было другое – сопротивление, которое оказали не подготовленные к бою, потерявшие управление советские войска. Сражение развернулось во всей полосе наступления немцев. На берегу Буга упорно держались пограничники, окруженные на своих заставах; в населенных пунктах, возле мостов, на перекрестках дорог дрались остатки рассеянных подразделений; в отдельных домах, в оврагах и перелесках засели мелкие группы красноармейцев и бойцы-одиночки.

Немецкое командование поспешно наращивало силу ударов. Не только дни, но часы и минуты определяли сейчас дальнейший ход боевых действий. Сработанный, проверенный войнами механизм немецких армий, скрепленный хорошо налаженной связью, действовал четко и быстро.

Вечером генерал Гудериан и подполковник фон Либенштейн сидели над оперативной картой. Синие стрелы, обозначавшие продвижение танковых корпусов, врезавшись в территорию противника, постепенно поворачивали на северо-восток, вдоль дорог, идущих к Минску.

Слушая Гудериана, Либенштейн делал на карте новые отметки. Генерал ставил войскам задачу на завтрашний день: 47-му танковому корпусу – выйти в район Барановичей 24-му танковому корпусу – двигаться в том же направлении с юга по шоссе и захватить Березу Картузскую.

С утра, пока не очень еще припекало солнце, Виктор отмахал пешком километров двадцать и добрался до реки Щара, что на полпути между Барановичами и Березой Картузской. Тут начиналась уже Полесская низменность: вдоль дороги чаще встречались болота, в сырых низинах густо росли ольха и ясень.