Неизвестные солдаты кн.3, 4 - Успенский Владимир Дмитриевич. Страница 42
Неле приятны были эти воспоминания, приятно было слушать перестук колес, прислонившись плечом к надежной громаде танка. Забылись и изнуряющая усталость двенадцатичасовых смен, и холод общежития, и тоска по родному городу, по своим близким…
Эшелон долго стоял на станциях, ожидая очереди, зато на перегонах мчался быстро, наверстывая время.
Июньские дни радовали просторными горизонтами, солнцем, зеленью и многоцветьем полей..
Оказавшись на одной из главных железнодорожных магистралей, Неля была поражена: какая же силища катилась на запад! Все пути на станциях были забиты поездами. На открытых платформах высились танки и разобранные самолеты. Но особенно много артиллерийских орудий, прикрытых сверху брезентом. Не десятки и не сотни, а, наверное, тысячи пушек везли к фронту. Были среди них совсем маленькие, как игрушечные, были средние, с набалдашниками пламегасителей на длинных стволах, были огромные, напоминающие слонов с толстыми хоботами. В открытых дверях теплушек толпились молодые солдаты в новом обмундировании. Возле запломбированных вагонов с боеприпасами степенно прохаживались часовые. Зеленые пассажирские составы встречались редко, казались странными и неуместными в этом военном потоке.
Неля с гордостью восседала на броне «своего» танка. Пусть для незнакомых людей она – обыкновенная девчонка в замасленном ватнике. Но ведь этот танк, и следующий, и еще три танка в конце эшелона сделаны с ее помощью. Порой это казалось удивительным даже самой Неле. Она внимательно разглядывала свои руки, покрытые ссадинами, трогала пальцами твердые бугорки мозолей. Маленькие руки – и огромный танк! Вот бы всем рабочим побывать на этой дороге, посмотреть, в какой мощный поток сливается сделанное ими. А то ведь каждый трудится в своем цеху над одной или несколькими деталями, каждый видит только свою каплю, не видит порой даже готовой продукции и не представляет, в какое море сливаются капли и ручейки. А поглядеть своими глазами – лучше любой агитации, любых бесед… Может, хоть после войны кто-нибудь догадается устроить для рабочих такой смотр!
В Рязани эшелон всю ночь простоял на запасном пути, всю ночь к начальнику эшелона приходили и уходили какие-то офицеры. Из разговоров девушка поняла, что составу изменили маршрут. Наутро начальник эшелона объяснил Неле, смущенно улыбаясь, будто в перемене повинен был он сам.
– Надеялись в Москву вас доставить, но не получается. Вы уж простите. На юг едем. – Понизил голос и добавил доверительно: – Все туда поворачивают. Опять, видно, там узелок завязывается!
Неля не особенно огорчилась. До Москвы недалеко, как-нибудь доберется на местном поезде. Жаль только было расставаться со своими танками. Она даже взгрустнула, лаская напоследок взглядом шершавые плиты корпуса, обтекаемую литую башню с длинным орудийным стволом. Залезла в люк, прислонилась щекой к холодному гладкому шву и сказала танку, словно живому: «Ну, ни пуха тебе, ни пера!»
Третье военное лето началось спокойно.
В зимних сражениях обе воюющие стороны, особенно немцы, понесли крупные потери, однако стратегические резервы были еще далеко не исчерпаны. Вооруженные силы обеих сторон продолжали расти. К лету войска Советского Союза и Германии усилились, как никогда раньше.
В начале 1943 года фашисты произвели тотальную мобилизацию, призвав сразу два миллиона мужчин. Численность армии увеличилась до одиннадцати миллионов человек. За короткий отрезок времени вдвое возросла продукция танковой и авиационной промышленности. Но немецкие генералы знали, что советские войска не только сравнялись с противником по количеству и качеству техники, но и обгоняют быстрыми темпами. Одна за другой появлялись на фронте новые танковые и авиационные армии, артиллерийские дивизии, соединения гвардейских минометов. Эвакуированная в тыл промышленность работала теперь на полную мощность.
Офицеры и солдаты воюющих армий получили большой опыт как в обороне, так и в наступлении. Боевые возможности войск считались примерно равными. Войска могли выполнить любой приказ своих полководцев. Исход предстоящих сражений во многом зависел теперь от талантливости, от предвидения руководителей, от правильного стратегического замысла.
Пока отдыхали пушки, в незримой схватке скрестились умы. Экзамен на зрелость сдавал высший генералитет.
Два года боев не принесли немцам решающего успеха. Война затянулась, и каждый месяц затяжки уменьшал шансы гитлеровцев на победу. За неделю немцы могли создать и вооружить одну дивизию, а русские за это же время успевали оснастить и выставить две или три. И чем дальше, тем стремительнее возрастала эта пропорция.
У фашистов оставалась последняя возможность спасти положение: пока русские не имеют подавляющего превосходства, пока не открыт второй фронт, снова сосредоточить на Востоке все силы и наступать, предупредив удар советских войск.
Если летом 1941 года немцы могли позволить себе роскошь вести наступательные операции по всему фронту, если в 1942 году у них имелось достаточно сил, чтобы двигаться вперед на южном крыле фронта и ставить перед собой далеко идущие цели, то теперь они не мечтали об этом. Теперь внимание гитлеровских генералов было приковано к одному участку.
Линия фронта вытянулась почти по прямой от Ростова до Ленинграда. И лишь возле Курска образовался выступ протяженностью около 200 и глубиной до 120 километров, вдававшийся в расположение немецких войск. Было очень заманчиво срезать этот выступ вместе с находившимися в нем советскими армиями, ослабить противника, создать условия для дальнейшего наступления, как это было в прошлом году под Изюм—Барвенково.
Гитлер любил повторять то, что ему удавалось. Он, а за ним и его генералы, отбрасывая приемы и методы, не принесшие решительных побед, канонизировали удачи, даже случайные, руководство теряло гибкость, глубже укоренялись стратегические и тактические шаблоны. Гитлер не хотел учиться. Он считал себя почти богом, а боги не учатся. Он не мог поверить, что противники, позже Германии вступившие в школу современной войны, овладеют знаниями, опытом быстрее немцев и уже поднялись на ступень выше.
Советское командование, готовясь к летней кампании, учло все сильные и слабые стороны противника, учло свои прошлые ошибки. Гитлеровцы «срезали выступы» и в 41-м, и в 42-м, делали это почти всегда успешно. Наверняка они попытаются теперь срезать и Курский выступ.
Ставка решила: наступать не будем! Пусть наступают немцы. Войска Центрального и Воронежского фронтов получили приказ зарыться в землю, создать непробиваемую оборону, измотать и обескровить противника. В район Курской дуги направлялись резервы, сюда шла новая техника. А войска соседних фронтов, Брянского и Западного, готовили тем временем наступление на Орел, во фланг и тыл ударной группировки противника.
Ошибиться, не распознать планы гитлеровцев было бы сейчас очень страшно. А ошибиться было нетрудно, так как даже сами фашисты еще не знали достоверно, когда и где именно будут они атаковать.
4 мая Гитлер собрал в Мюнхене совещание высшего военного командования, чтобы обсудить план операции «Цитадель». Фельдмаршалы и генералы еще только обдумывали, как лучше нанести удар. А советские войска в Курском выступе уже заканчивали к тому времени основные оборонительные работы.
Генерал-инспектор бронетанковых войск Гейнц Гудериан приехал на совещание без определенной точки зрения. Его беспокоило лишь одно: по плану операции важная роль отводилась новым танкам «тигр» и «пантера». А танков этих было пока немного, в их конструкции обнаружились недостатки, для устранения которых требовалось время.
Еще до начала обсуждения у Гудериана испортилось настроение. В зал, мимо него, прошел фельдмаршал фон Клюге. Надменный, с брезгливо оттопыренной губой, он высокомерно ответил на приветствие Гудериана. И сразу всколыхнулась старая обида. Вот он, враг номер один, над которым Гейнц торжествовал когда-то победу и который одним ударом выбил его из седла на целых полтора года. Этот педант командует группой армий «Центр», пользуется доверием фюрера, на его мундире не хватает места для наград. А Гудериан из-за его козней едва не лишился всех благ, едва не умер от болезни сердца… Ни к кому у него не было такой ненависти, как к фон Клюге.