Кто не спрятался - Устинов Сергей Львович. Страница 8

Мнишин с сомнением шмыгнул носом:

– Валерий Михалыч, он в том же доме живет, через два подъезда. Опять уверенности не будет.

– Значит, нужны свидетели, которые видели его входящим или выходящим из подъезда Черкизова.

– Будем искать, – вздохнул Мнишин. И Валиулин кивнул:

– Как хлеб ищут.

5

С Витькой Байдаковым я первый раз столкнулся лет в двенадцать. То есть знал-то я его, конечно, и раньше, с тех пор как он вместе со своими родителями поселился в стеклянном доме. Витькин отец был какой-то шишкой в закрытом “ящике”, мать певица, но, видать, и шишка была невелика, и певица не Бог весть какая, потому что папаша все время мотался по командировкам, а мамаша с гастролями от областной филармонии. Очень часто поездки эти совпадали, и Витька жил в свое удовольствие, не отягощенный родительской опекой, со старенькой домработницей, которая чуть не с младенчества кормила его, поила, души в нем не чаяла и которую он в грош не ставил, обзывал в глаза старой дурой, отчего она плакала. Теперь произошла диффузия, под толщей лет нижние слои памяти перемешались, и я уже не помню, когда узнал подробности Витькиной жизни: до моего первого столкновения с ним или гораздо позже.

По тогдашним понятиям его даже нельзя было считать полноценной шпаной. Настоящая шпана моего детства ходила в брюках клеш, подшитых снизу металлической молнией, носила в карманах гирьку на унитазной цепочке, нож-“лисичку”, алюминиевую расческу с длинной, заточенной, как шило, ручкой, а то и бритву. На месте будущих кооперативных башен еще стояли подбоченясь серые бараки общежитии протезного завода, еще не ведали близкой своей судьбы похожие, точно близнецы, “немецкие” двухэтажки, целая слободка, построенная пленными немцами после войны для служащих недалекого аэродрома. Гулять в ту сторону не рекомендовалось, особенно с наступлением темноты. Мальчишки рассказывали с расширенными глазами, как Отцовский переулок ходил резаться с Красным Балтийцем, как лупили друг друга кольями, велосипедными цепями. Постоянным героем мифов был никем из нас не виданный огненно-рыжий Тигренок, который выжил даже после того, как ему враги пульнули в живот из-за угла.

Витька Байдаков не шел, разумеется, с ними ни в какое сравнение. Он кидал с балкона чернильные пузырьки на крыши машин, поджигал газеты в почтовых ящиках, обрывал трубки в телефонах-автоматах, в общем, мелко пакостил. Сейчас поди, педагоги и врачи подыскали бы для него пару-тройку научных терминов, все объясняющих с точки зрения психологии и физиологии, а тогда называли Витьку просто хулиганом.

Впрочем, зона его деятельности распространялась в основном на стеклянный дом и на несколько родственных кооперативов вокруг. К нам во двор он не очень-то шастал со своими штучками, здесь хватало собственных “королей”. Но как-то воскресным днем забрел с двумя приятелями на площадку, где мы, по тогдашнему выражению, “пинали пузырь”, то бишь играли в футбол.

В ту пору посреди двора стояла у нас хоккейная коробка, окруженная высокой сеткой, небольшая – метров двадцать пять на пятнадцать. Зимой на ней заливали лед, а с ранней весны до поздней осени мы гоняли тут мяч. Витька появился в мае в жаркий засушливый день – это я помню точно, потому что и сейчас вижу, как мы, потные, грязные, с криками носимся по площадке, поднимая ногами тучи пыли. Они с дружками уселись на лавочке возле бортика и глядели на нас, покуривая и поплевывая. А когда “пузырь” очередной раз перелетел через сетку и в игре наступил вынужденный тайм-аут, Витька громко предложил “боевую до десяти голов по три рубля с команды”.

– Не боись, чуваки, – сказал он нам, иронически ухмыляясь – нас трое, а вы все. Без офсайда, руками не брать. Поехало?

Мы переглянулись. Вообще-то играть в футбол за деньги у нас не было заведено, но и отказаться от прямого вызова казалось стыдным. Между нами и Витькой разница была года в два-три, он и его приятели были как минимум на голову выше самого высокого из нас. Но наших было человек шесть, играть предстояло на своем поле, и мы согласились. Они сняли рубашки, закатали штаны до колен, и понеслась.

Безусловно, Витька не учел нашей многолетней сыгранности. Мы “делали” их, как младенцев, широкими пасами через всю поляну, и, когда вколотили им третий или четвертый мяч, Витька озверел. На нем были не кеды, как у нас, а обычные ботинки на шнурках, остроносые по тогдашней моде. И этими ботинками он начал нещадно лупить по нашим ногам да еще к тому же принялся к месту и не к месту играть “в корпус”, то есть попросту сносить нас, прижимать к дощатому бортику, а то и внаглую толкать руками.

– Кончай коваться, Байдак, – сумрачно говорили мы ему, сплевывая тяжелую, вязкую слюну пополам с песком.

– А, не любят жилтовские настоящий футбол! – едко ухмылялся Витька и продолжал махать ногами почем зря.

Счет был в нашу пользу с большим разрывом, и прекратить “боевую” представлялось невозможным: или играй – или плати. Тогда я тоже обозлился. И когда Байдаков очередной раз попер на меня, подставил ногу так, что он полетел носом в землю.

Потом только до меня дошло, что этого он как раз и добивался. Вскочив на ноги, Витька, не говоря ни слова, врезал мне кулаком по лицу. Из разбитой губы брызнула кровь, я вжался в борт, ожидая, что он снова бросится на меня, но ему уже было достаточно. Оглядев нас со злым прищуром, Байдак процедил:

– Не умеете играть по честному – сидите дома. Не торопясь, надел рубашку, раскатал штаны и пошел за своими ухмыляющимися дружками. Я смотрел ему вслед, сжав кулаки и закусив мгновенно распухшую губу, чувствуя, как жжет глаза бессильная ненависть, а он вразвалочку уходил победителем. Он уходил победителем, потому что сила была на его, а не на нашей стороне. Потому что тот, кто проиграл, но не заплатил, все равно что выиграл. Потому что у нас была сыгранная команда, а у них была кодла, которая с чужими всегда играет без правил. Потому что выходило, что нам наставили синяков на ногах и на боках, нам набили морду, а в результате мы же и оказались виноваты. Впоследствии я узнал, что это, в общем, довольно распространенная жизненная ситуация, но первый урок преподал мне Витька Байдаков.

Однако на этом история не кончилась. Тем же вечером я встретил Рашида, своего соседа по площадке. О Рашиде ходила нехорошая слава, во дворе его боялись. Но мне нечего было бояться, я был для него “свой”, он знал меня с младенчества. Ни разу я не просил его ни о каком заступничестве, но сама возможность попросить о нем, по-соседски, как просят соль или спички, всегда незримо витала надо мной. Она осеняла меня, как бы давая понять предполагаемым недоброжелателям, что от возможности до ее использования – всего один шаг, она играла важную профилактическую роль, как сказали бы теперь, была оружием сдерживания первого удара и придавала мне во дворе известную независимость.

Я и в тот вечер ни о чем не просил Рашида, он сам поинтересовался, пока мы ехали в лифте, что с губой. Я рассказал. Рашид нахмурился и спросил, в каком классе Витька учится. Я ответил.

“Ладно, – озабоченно сказал Рашид, – надо будет ему объяснить, как трогать жилтовских”. Засыпая в этот день, я по-всякому злорадно представлял, как именно будет Рашид объяснять это Витьке, и в конце концов заснул, полностью удовлетворенный, с ощущением неизбежности грядущего торжества справедливости.

Рашид давно не учился в нашей школе, его выгнали чуть ли не с седьмого класса и перевели в ремесленное училище. Поэтому я очень удивился, через пару дней увидев его в коридоре на большой перемене. Он поймал меня за руку и повел за собой. Мы зашли в мужской туалет на третьем этаже, и там возле окна я увидел Байдакова, а рядом с ним двух здоровенных десятиклассников. Рашид легонько подтолкнул меня в спину и сказал:

– Ну, давай.

Я глянул на него с удивлением, не очень понимая, что именно нужно “давать”. Потом посмотрел на Витьку. Он был бледен, стоял, потерянно опустив руки, десятиклассники нависали над ним с боков с кривыми улыбочками, и я вдруг понял, зачем меня сюда привели.