Можете на меня положиться - Устинов Сергей Львович. Страница 22

Она начала рушиться с того, что подающий надежды Виктор Латынин стал все чаще манкировать, так сказать, полисемейными обязанностями, ссылаясь на поздние репетиции. А вскоре поломалась окончательно, потому что на сцене появилась, по словам Жильцовой, “эта Лена”. Причем в буквальном смысле: она объявляла номера на концертах, в которых участвовал Латынин-папа. Латынину-сыну в то время было пять.

Много воды утекло с тех пор. Александр Степанович стал доктором наук. Виктор Васильевич – известным чтецом и владельцем коллекции антиквариата. Рита превратилась в Маргариту Ефимовну. И только Надя так и осталась Надей. Однажды вечером она отвела маленького Сашу к Жильцовым, а сама вернулась домой, поставила перед собой портрет мужа и свела счеты с жизнью – отравилась.

Можно ли винить во всем Виктора Латынина? Тысячи мужчин оставляют своих жен, бывает, и жены бросают мужей. Следствие по делу было прекращено. Но Маргарита Ефимовна упрямо повторяет:

– Этот человек убил Наденьку.

Вот почему во всем, что она рассказывала мне о дальнейшей истории семьи Латыниных, я старался отфильтровать безусловные факты от налета ее очень личностных и неприязненных оценок.

Следующие пять лет своей жизни Саша Латынин прожил у бабушки. Отец так и не решился войти с новой хозяйкой в дом, где таким страшным образом закончилась его прежняя счастливая семейная жизнь. Снимал где-то квартиру, а свою (и это обстоятельство особенно ядовито подчеркивала Жильцова) не преминул сдать. Никакой тонкости или щепетильности Маргарита Ефимовна в этом не усматривала, только суеверие и меркантильный расчет. Но я уже заметил, что все ее ярлыки грешат однобоким максимализмом: за весь час я не услышал от нее ни одного доброго слова о Латынине-старшем. Просто диву даешься, как они с мужем могли дружить домами с таким человеком в течение долгих лет.

Потом появилась эта квартира в кригеровском доме, и он забрал ребенка к себе. Несмотря на все гуманные намеки Маргариты Ефимовны, я понял, что “эта Лена” не оказалась для мальчика злой мачехой. Скорее наоборот, очень скоро он почувствовал свою некую безнаказанность. Саша еще не ведал ее истинной причины, но безошибочным чутьем ребенка понял и принял как данность. Взрослые терпели от него многое, и, чем больше терпели, тем больше предстояло им терпеть в будущем. И с каждым годом оставалось все меньше надежд выправить положение.

Маргарита Ефимовна саркастически сообщила мне, что папа выбрал самый беспроигрышный из вариантов общения с сыном. Беспроигрышный вариант, который, уж поверьте ее опыту, всегда в конце концов приводит к проигрышу. Мальчик ни в чем не знал отказа. У него было столько джинсов и курток, сколько и не снилось Вите Жильцову, хотя и у него родители, слава Богу, не нищие. У него были магнитофоны, велосипеды, байдарки и киноаппараты. В возрасте, когда для школьника воскресный рубль должен быть праздником, у Саши в карманах водились купюры, каких за пять дней до получки не увидишь в кошельке иного взрослого.

Все это отец мог, по словам Жильцовой, легко себе позволить, и дело тут было не в постоянно возрастающих концертных ставках известного чтеца. Оказывается, Маргарита Ефимовна продолжала исподволь, но внимательно следить за жизнью семьи Латыниных – через общих знакомых, по Сашиным простодушным рассказам.

Виктор Васильевич богател прямо-таки сказочным образом. Начал он действительно с того, что в постоянных своих гастрольных разъездах отыскивал всякие старинные предметы, будь то подсвечник, вазочка, часы или икона, которые нередко оказывались потом уникальными произведениями искусства, стоящими баснословных денег. Жильцова считала, и тут я не мог с ней не согласиться, что по отношению к тем, у кого Латынин приобретал эти вещи буквально за гроши, это были не слишком честные действия. Названные, правда, красивым словом – “коллекционирование”.

Не все, разумеется, что попадало ему в руки, Латынин оставлял себе. Что-то продавал – с рук или через комиссионный магазин, а что-то взамен приобретал. Деньги к деньгам – и через пятнадцать лет в числе экспонатов музея-квартиры следовало бы считать кремовую “Волгу”, дачу под Загорском и кое-какие украшения прекрасной Елены Сергеевны. Маргарита Ефимовна перечисляла мне их на удивление подробно.

Итог, который она подводила, был крайне печален: мальчик рос в обстановке роскоши, соединенной со вседозволенностью, не зная цены ни деньгам, ни тому труду, с которым они даются нормальным людям. Вот такая его нравственная и моральная неустойчивость и привела, видимо, к тому, что случилось. Саша легко переступал через отца, которого даже жалко теперь, хотя он, конечно, сам во всем виноват, бросил опостылевший дом и связался Бог знает с кем.

Я слушал Маргариту Ефимовну и думал о том, что это похоже на какую-нибудь не самую лучшую из статей Вали Протасова. Как ясно, как непоправимо! И сколько простора для праведного и благородного резонерства. У таких статей есть даже общее неистребимое и традиционное название – “Бумеранг”...

Черт его знает, может, где-то когда-то бывает и так: просто, понятно, однозначно. Вот только мой опыт говорил о другом. А что до Маргариты Ефимовны, то грех мне на нее сетовать. Сидела передо мной милая, добрая, вполне порядочная рядовая женщина – наш читатель. Вот уж, действительно, бумеранг...

Правда, стадия написания материала маячила только далеко-далеко впереди. Сейчас имела мест о стадия понимания. И тут пока не все концы сходились. Предположим, что Саша Латынин действительно связался “Бог знает с кем” благодаря своей слабой моральной устойчивости. Но никак не получалось объяснить этой же причиной, почему парень ни с того ни с сего дал деру из отчего дома, променял привычный комфорт и обеспеченность на какие-то дальние края, где ему еще предстоит “устраиваться”.

Напрашивалось другое объяснение: Марат и компания успели уже достаточно глубоко втянуть его в какие-то свои делишки, а может, и большие дела. Тогда выходит совсем наоборот, что наш избалованный жизнью отрок вдруг проявил неслыханную нравственную стойкость, порвал с преступниками и теперь вынужден скрываться от них. Но почему Саша, что вполне было бы естественно для его возраста, не бросился за помощью к близким, к отцу например, а, не сказав никому ни слова, начал действовать на свой страх и риск? Причем я на себе убедился, что “страх” и “риск” тут далеко не отвлеченные понятия. Вот здесь, вероятно, может пойти в дело и аргументация Жильцовой: Латынин-младший не накопил за семь лет жизни с отцом доверия и уважения к Латынину-старшему. А тут еще и трудности переходного возраста.

Но все это были лишь догадки, догадки и догадки. Я хорошо понимал, что отгадки прячутся где-то вместе с мальчишкой. А о нем мне было известно, что во вторник вечером он заявился к Жильцовым без вещей и в издерганном состоянии, сказал, что ушел из дому, промолчав о причинах, и попросился переночевать. На другой день, до обеда провалявшись на диване с книжкой, он уехал куда-то, вернулся обратно не поздно, но еще больше издерганный, привез сумку со своими вещами и магнитофон, снова остался ночевать. Провел у Жильцовых и весь следующий день, причем, по словам Виктора, часто бегал во двор звонить кому-то. Маргарита Ефимовна говорит, что выходил он звонить и в пятницу утром, после чего поднялся обратно повеселевший, быстро собрался, поблагодарил, попрощался, сказав, что больше, видимо, сюда не вернется, забежал к Вите в школу, объяснил насчет блондина и магнитофона и был таков.

Кому же он названивал? Блондину? Предположим. Но это – в четверг, потому что в пятницу в кафе блондин сказал мне, что Латынин звонил вчера. А вот куда он дозвонился следующим утром? Похоже, этот звонок напрямую связан с его поспешным отъездом. И тут мне в голову пришла неожиданная мысль.

Уж не попал ли я под очарование картинки, нарисованной легкой, но твердой рукой Маргариты Ефимовны Жильцовой? Почему это, собственно, надо принимать за аксиому, будто у Саши такие отношения с отцом, что он ни за что не обратится к нему за помощью? В конце концов, отец есть отец, и когда прошел порыв первых дней, и стало ясно, особенно после смерти Кригера, что больше помощи ждать неоткуда... Не ему ли звонил наш герой?