Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти» - Устинов Сергей Львович. Страница 6

Надо отдать должное, аборигены в наших дворах тоже не лыком шиты. Все внутренние проезды перегорожены где шлагбаумом, где бетонным надолбом. Будь их воля, они бы от таких, как я, загородились противотанковыми ежами. Я их понимаю, я им сочувствую, я сам абориген в этом городе, я один из них. Но что прикажете делать, если на мосту через Яузу пробка, а мне срочно надо на Малую Бронную, в кафе «Эдем»! В конце концов, ваш грязный и заплеванный, преждевременно облысевший от беспорядочного образа жизни газон не станет сильно хуже оттого, что я наеду на него двумя колесами. Ему, как моей сильно подержанной «копеечке», нечего больше терять. Стремительный бросок между помойкой и бойлерной, короткий зигзаг среди пятиэтажек, отвратительный проезд по напрочь разбитому переулку вдоль какого-то мрачного, немытого, нечесаного заводика, и я недалеко от Преображенки. Теперь бы только доползти до поворота на улицу Короленко, а там Сокольники, эстакада, Мещанская — и Садовое. По расстоянию дальше, по времени — черт его знает. Но главное — не стоять в очередях, не маяться в заторах, а двигаться, двигаться. Не люблю ждать. Ненавижу все очереди на свете.

Когда я свернул на Малую Бронную, Патриарший пруды жили своей заповедной жизнью. Мамаши с колясками, отставники с шахматами, одинокий мрачный рыболов с безумной надеждой что-нибудь выудить. Кафе «Эдем» расположилось внизу старинного трехэтажного особняка в стиле барокко, на фасаде которого неоновая вывеска в виде облачка с фигурками из Эффелевых карикатур смотрелась пошло и глупо. Не доезжая метров сорока, я нашел местечко, чтобы поставить машину в тени на противоположной стороне. И сразу увидел Артема. Он сидел спиной ко мне под большим полосатым тентом, за столиком, вынесенным на тротуар, а напротив него громоздилась огромная мясная туша, и даже на расстоянии было видно, какое у хозяина красной жокейской каскетки синюшное, оплывшее, как свечной огарок, лицо. Натюрморт из полупустой бутылки коньяка, двух чашек кофе и черной коробочки диктофона говорил о том, что работа в полном разгаре. Закрыв машину, я наискосок через улицу двинулся к ним, размышляя, найдется ли в этом райском заведении что-нибудь без спирта, но со льдом. Я брел не торопясь, мне некуда было больше спешить. Я не опоздал, я шел расслабленной походкой человека, истомившегося от долгого сидения в мокром и жарком, как большой компресс, водительском кресле, я отдыхал и, наверное, поэтому слишком поздно заметил опасность. Мне оставалось шагов двадцать до «Эдема», до выставленных на тротуар столиков, и находился я как раз посреди неширокой проезжей части, когда боковым шоферским зрением увидел летящий слева автомобиль. Я еще не знал, какого он цвета, грузовой или легковой, я, в сущности, не видел его, я лишь ощущал летящую на меня сзади и слева смерть. И, спасаясь от этой смерти, я прыгнул вперед. Я что есть силы прыгнул вперед, потому что машина, летящая на тебя слева, должна идти по правой стороне улицы. Я сделал это не рассуждая, на давным-давно выработанном инстинкте. И чуть не погиб.

Эта машина не подчинялась правилам. Споткнувшись о бордюрный камень, я упал на одно колено, и в этот миг в нескольких сантиметрах от моего плеча, обдав меня волной душного ужаса, пронеслось грязно-белое акулье тело. «Шестерка», в заднем стекле которой мелькнула копна нечесаных волос, наискось пролетела по левой стороне, взметнулась на тротуар и на полной скорости ударила крылом о крайний столик. Я еще видел отлетающего к стене Артема, видел, как огромным бесформенным кулем катится по асфальту жирный тотошник, видел, как закидывает зад, уходя за поворот, белая «шестерка», но я уже ничего не слышал. Ни лязга, ни звона, ни тупых ударов тел о камни, ни истошных криков. Все это вошло в уши позже. А покуда вместе с обезумевшим пульсом бешено билась в висках мысль: я запомнил!

Я успел запомнить номер этой сволочи, этого подонка, этой акулы-убийцы.

Я приехал вовремя.

И я опоздал.

5

Делирий

Мое место было у стенки, возле водосточной трубы, на хлипком алюминиевом стуле. Один из сыщиков в штатском, что приехали вместе с криминалистической лабораторией, высокий и широкоплечий, как голливудский герой, но с круглой, избитой мелкими оспинками российской физиономией, выслушав мой сбивчивый рассказ, записал что-то в блокноте, после чего окинул меня оценивающим взглядом. Вероятно, мое состояние не было признано им удовлетворительным, потому что он одной рукой поднял с земли опрокинутый стул, другой взял меня за плечи и усадил, сказав:

— Вот тут сиди и дыши глубже. Еще понадобишься.

И я сидел теперь на этом стуле, таком же шатком и неверном, как все происходящее. Вокруг, не решаясь перейти невидимую черту, стояли молчаливые зеваки и глядели на меня осуждающе, как на актера, который вылез на сцену, забыв роль. Чтобы не видеть их бездонных разинутых рож, я опускал веки, но сейчас же перед глазами начинала мельтешить какая-то черно-красная дребедень, кружилась голова, тошнота подступала к горлу. Я снова открывал глаза, и меня начинал бить озноб. Тогда, прижавшись щекой к теплой и шероховатой поверхности водосточной трубы, я стал глядеть вверх, в бескрайнее белесое небо. Стало легче: изображение пропало, остался только звук.

— Пишешь? Освещение дневное... Профиль продольный... Покрытие асфальтовое... Ширина проезжей части... Ну чего вы там копаетесь? Никак два на полтора не помножите?

Голос был грубый, начальственный.

— Измерил? Неси сюда. Так. Внешнее окружение... Ага. Скорость транспортного средства перед происшествием... Аржанцев, где свидетель?

Это обо мне. Это я свидетель. Опустив глаза, я увидел перед собой рябого голливудского героя, который стоял, наклонившись вперед и сочувственно меня разглядывая.

— Ну что, оклемался? — спросил он негромко.

Я кивнул.

— Можешь прикинуть его скорость?

— Километров сто, — ответил я. Язык во рту казался распухшим и плохо слушался. — Если не больше.

— Пиши, — начальственно резюмировали где-то за краем видимости, — тормозной путь практически отсутствует, со слов свидетеля, скорость примерно...

— Моя фамилия Аржанцев, — сказал широкоплечий. — Ты когда в себя придешь, нам с тобой надо будет еще поработать. Это у тебя шок, ничего, бывает, скоро пройдет.

— Не поймали еще? — спросил я.

— Поймают, — его круглое лицо светилось спокойной уверенностью. — Уже передали на город всем постам. А ты-то сам ничего больше не вспомнил?

Глядя перед собой в одну точку, я в который раз напряг память. Только цифры. 87-49. Больше ничего. Не помню ни букв, ни особых примет. Грязно-белая «шестерка» 87-49 — и больше ничего.

Наверное, мучительный процесс вспоминания отразился на моем лице, потому что Аржанцев похлопал меня ободряюще по плечу и сказал:

— Не горюй, никуда он не денется. Цвет, модель, четыре цифры... Некуда ему деваться!

Милиционеры сворачивали свои рулетки. Мрачно что-то пришепетывая, засыпала песком кровь на асфальте мобилизованная дворничиха в грязном халате на голое тело. Таяли зрители.

По словам врача, толстый тотошник умер на месте. Голова у него раскололась, как арбуз, это его кровь залила всю мостовую. А на Артеме даже не было видно внешних повреждений. Когда его на носилках закладывали в распахнутое нутро реанимобиля, он был без сознания, с серым землистым лицом, но дышал — прерывисто, со всхлипами.

Рябой сыщик подошел ко мне и молча протянул диктофон Дашкевича. Машинально потыкав кнопки, я удостоверился, что механизм сломан, а крышку заклинило, и сунул его в карман.

— Машину можешь вести? — спросил Аржанцев.

Я прислушался к своему организму и кивнул утвердительно. Мне и впрямь становилось легче. Не кружилась больше голова, не бил озноб. Напряжение отпускало.

— Тогда поехали потихоньку, — предложил он. И добавил: — Если ты ничего не напутал, управимся быстро.

Уже минут сорок я маялся в коридоре управления ГАИ перед дверью в картотеку, куда посторонним вход запрещен. За это время я успел найти в одном из соседних кабинетов свободный телефон, связаться с конторой, известить Таракана о том, что случилось, и попросить его позвонить Артему домой. Разговаривать с Лилькой сейчас было выше моих сил.