Стеклянный дом, или Ключи от смерти - Устинов Сергей Львович. Страница 26

11. Тропа войны

Когда я пришел в себя...

Нет, не так. Вернее будет сказать: когда я начал приходить в себя. Ибо мгновенного перехода из небытия к тому незавидному бытию, каковое обнаружилось вместе с обретением чувств, не произошло. Я возвращался к действительности не разом, а по кускам, которые подобно осадку во время химической реакции выпадали на дно, лишь постепенно образуя некую цельную картину. Первым возник свет, яркий режущий свет, бьющий в глаза с почти физической силой, за ним появилась боль в горле, жжение в ноздрях и неприятное саднящее ощущение в области лба, над левой бровью. Потом стали прорезаться детали.

Сначала, кое-как сориентировавшись в пространстве, я определил, что нахожусь в горизонтальном положении, лежу на спине, под которой какая-то твердая, холодная и не слишком ровная поверхность. Затем в далекой вышине появились головы, две или три. Они мотались надо мной, как огромные стратостаты, беззвучно разевая черные рты, словно вытащенные на берег рыбы. Мне очень хотелось понять, о чем они говорят, я вслушивался до звона в ушах и наконец начал разбирать сначала отдельные слова, а потом и целые фразы.

— Вы его — не того? — с явственной опаской спрашивал голос, показавшийся мне смутно знакомым.

— Живучий, падла, — грубым баском отвечал другой. — Вишь, сучок, зенками лупает. Ничо, оклемается, эта дрянь надолго не вырубает.

Известия были обнадеживающими, но я почему-то не слишком обрадовался. У меня сформировалось и постепенно крепло опасение, что когда я, по выражению этого неизвестного доброжелателя, оклемаюсь, меня могут ждать новые испытания. Поэтому я снова крепко зажмурился, решив пока не слишком форсировать события и повременить по крайней мере с внешними чересчур яркими проявлениями того, что прихожу в сознание.

Вместо этого я попробовал легонько подвигать сначала руками, а потом ногами, чтобы проверить, насколько мне удается владеть ими. К моему удивлению, ни то, ни другое не оказалось связанным или скованным, что, естественно, внушило некоторые надежды. Но, как выяснилось, обрадовался я рано.

— Шевелится, — с заметно возрастающим опасением проговорил первый голос.

— Ага, — равнодушно подтвердил бас, — счас мы его обротаем.

Сразу вслед за этими словами я снова ощутил близко от себя давешний резкий запах пота, почувствовав, как кто-то без особой нежности перекидывает меня на живот и рывком выворачивает за спину мою левую руку. Послышался треск раздираемой липкой ленты, ею стянули мне запястье, и тут же моя левая нога оказалась загнута к пояснице и крепко принайтована к руке. Не скупясь, ленту для крепости намотали в несколько слоев так, что верхняя и нижняя конечности соединились неразрывным кольцом. Затем настал черед правого запястья.

Его тоже обмотали широким скотчем, завязав для верности узлом, и можно было предположить, что сейчас аналогичным образом и эту руку пристегнут к ноге, завершив хорошо известный профессионалам способ лишения человека малейшей подвижности, именуемый «салазки». Однако ничего подобного не произошло. Вместо этого меня крепко взяли за шкирку, легко, словно тряпичную куклу, подняв над полом. Другой конец липкой ленты несколько раз обвил где-то над моей головой то ли крюк, то ли балку, после чего мое тело было предоставлено самому себе и оказалось подвешенным так, что единственная оставшаяся свободной правая нога болталась в воздухе, не доставая пола. Края скотча врезались в кожу, показалось, что вот-вот вылетит плечевой сустав, во всяком случае, боль пронзила позвоночник аж до самой поясницы, но глаз я все-таки умудрился не открыть.

— Порядок, — откомментировал какой-то новый, еще не слышанный мной тенорок. — Теперь не рыпнется. Некуда.

— Ну все, ребятки, идите отдохните, — предложил опасливый с явным облегчением, — если что, я позову.

— Па-за-ви-и меня в ночи, приду-у-у, — уже удаляясь, фальшиво пропел тенорок.

Я услышал шарканье нескольких пар ног по шершавому бетонному полу, скрип петель и хлопок двери, после чего решился наконец приоткрыть глаза.

Сперва примерно в полуметре передо мной возникла кирпичная, когда-то оштукатуренная и покрашенная, а теперь грязная, облупившаяся, покрытая водными потеками стенка. Тогда я начал осторожно поворачивать голову влево и сперва увидел облезлые металлические стеллажи, заваленные всяким отработанным железным хламом. Потом в поле зрения оказался покрытый ржавой клеенкой деревянный стол с засохшими остатками еды, среди которых несколько инородным телом смотрелась большая, литров на пять, закопченная бензиновая паяльная лампа. И наконец глаза мои уперлись в стул, на коем, аккуратно повесив пиджачок на спинку, поддернув брючки и положив ногу на ногу, сжимая в кулаке принадлежащий мне «слеппер», сидел и разглядывал мою персону брокер широкого профиля господин Фиклин.

Судя по кривой ухмылке, блуждающей при этом на его физиономии, вид у меня был неважный. Неважным, честно говоря, было и мое внутреннее состояние: никогда прежде мне не приходилось оказываться в таком унизительном и, главное, беспомощном положении.

— С добрым утром, — растянул губы в подобии улыбки Фиклин. — Узнаешь меня?

— Узнаю, — ответил я, стараясь выглядеть храбрым. — Ты — рогоносец.

Но, вероятно, мне только показалось, что я это произнес. На самом деле из моего рта вылилось какое-то невнятное бурчание.

— Чего-чего? — привстал со стула брокер. — У тебя язык, что ли, от страха отнялся?

Он приблизился ко мне на несколько шагов, и теперь я видел совсем близко от себя его морщинистое личико старушки-вековушки, на котором только глаза горели отнюдь не старушечьим огнем.

— Рогоносец, — еще раз выплюнул я, и на этот раз он, кажется, услышал.

Хотя дошло до него не сразу, потому что, сдвинув брови и с трудом вслушиваясь в мое бормотанье, он сделал ко мне еще пару шагов, прежде чем морду ему перекосила злобная гримаса. Фиклин подпрыгнул еще ближе и с размаху вытянул меня дубинкой вдоль спины. Конечно, это не был профессиональный удар, но вся беда в том, что полицейский «слеппер» с пружиной над ручкой и свинцовой головкой в кожаном мешочке штука вполне самодостаточная.

Боль рванула по всему телу, в глазах снова потемнело, но из этой боли, в этой мгновенно накатившей черноте вдруг родилась идея. Собственно, в основе ее лежала сначала вполне утилитарная, так сказать, сиюминутная задача: делая вид, что могу говорить лишь негромко и невнятно, что, впрочем, давалось мне без труда, подманить эту гниду к себе поближе и врезать ему единственной свободной ногой в промежность так, чтобы для него вопросы супружеской измены раз и навсегда перешли в область абстрактно-этическую. Но поскольку в части, касающейся моих дальнейших перспектив, результат у такой акции был вполне предсказуемый, я сумел удержаться от первого естественного, но неразумного порыва.

Тем более что у меня затеплилась хоть крохотная, но надежда предпринять кое-что более интересное.

— Я никогда ничего не забываю. И не прощаю, — с высокомерной напыщенностью сообщил Фиклин, возвращаясь обратно на свой стул. Было видно, что он уже взял себя в руки. Не вызывало сомнений, что ради какой-то более важной цели, нежели просто отомстить мне за недавние унижения.

— Где пленка? — спросил он.

— В сейфе, — пробормотал я себе под нос.

Сдвинув напряженно брови, он снова привстал и направился ко мне, угрожающе поигрывая дубинкой.

— Не понял, где?

— В сейфе, — повторил я умирающим голосом.

— Отлично! — радуясь, видимо, что дело сдвинулось, Фиклин возбужденно похлопал «слеппером» по ладони. — А где ключи? В конторе? Или дома?

— Там цифровой замок, — буквально прошелестел я, однако он разобрал.

— Цифровой замок? Давай код.

Я молчал.

Я очень надеялся, что внешне это выглядит как смятение, как последняя слабая попытка сопротивления. На самом деле я тянул время с вполне определенной целью. Конечно, я не мог видеть, как там обстоят дела у меня за спиной, но, шевеля тихонько связанными рукой и ногой, сумел, кажется, определить, что мое запястье крепко-накрепко примотано не к щиколотке, а всего лишь к подошве кроссовки. В этом-то и состояла единственная безумная надежда: попробовать откинуть, так сказать, тапочек в буквальном смысле слова и таким образом освободить руку.