Моя единственная - Басби Ширли. Страница 72

— Я не вправе в чем-то обвинять тебя, — тихо произнесла она. — Не правы были и ты, и я.

В глазах Хью мелькнула надежда.

— Неужели ты думаешь о том же, о чем и я? От страстных ноток, звучавших в этом вопросе, закружилась голова. Микаэла кокетливо улыбнулась и опустила ресницы.

— А это зависит от того, о чем думаете вы, мсье, — прошептала она.

Не в силах более сдерживать страсть, он шагнул вперед, обнял ее и, притянув к себе, прижался губами к щеке.

— Хью! — прошептала она, чуть отстраняясь и указывая глазами в ту сторону, где находились остальные. — Ты угадал. Но не прямо же здесь!

Он чуть ослабил, но не разжал до конца объятия. Лицо его было таким счастливым, а в глазах читался такой красноречивый призыв, что Микаэла почувствовала, как у нее слабеют колени.

— Я не выпущу тебя, пока ты не скажешь где и когда, — чуть слышно промолвил он.

Возбуждение мужа передалось ей. Сладостное томление теплой волной разлилось по всему телу.

— В моей комнате.., как только все разойдутся, — пролепетала она.

— Только не передумай, — прошептал Хью, быстро целуя ее в губы. — Умоляю!

— А сам-то ты не передумаешь? — спросила Микаэла, явно поддразнивая мужа, и выскользнула из его объятий.

Успев поймать ее руку, Хью прикоснулся к ней горячими губами.

— Я? Ни за что па свете! — произнес он как клятву. Микаэла поспешила отвести взгляд от его сиявших глаз и присоединиться к окружавшей Лизетт и Джона компании. На губах ее застыла мечтательная улыбка. Все мысли были заняты скорым свиданием с Хью. С нетерпением ожидая окончания вечера, она даже не заметила странных фраз, которыми обменялись дядя и мать.

Все разговоры на этот раз, естественно, были посвящены будущему. Но по крайней мере одному человеку прошлое не давало покоя. Им был Жан. Перед самым концом оживленной вечеринки он попросил Лизетт уделить ему несколько минут для конфиденциального разговора. Та согласилась не сразу. Просьба деверя не предвещала ничего хорошего. И вместе с тем было в его взгляде нечто, что мешало отказать. Что он задумал? А чем, собственно, он может навредить? Улучив момент, когда Джон разговаривал с кем-то, Лизетт прошептала:

— Жди меня на веранде первого этажа через полчаса. Жан кивнул и удалился. Вскоре его примеру последовали и другие. Лизетт, тепло попрощавшись с Джоном, ушла в спальню, но, постояв у двери несколько минут, вновь выскользнула в коридор и быстро спустилась по лестнице. С затаенным страхом, почти не дыша, она открыла дверь веранды. Жан уже был там. Он вежливо взял ее под руку и медленно пошел вперед. Со стороны они походили на отдыхающих, вышедших насладиться свежим, заполненным пряным ароматом магнолий ночным воздухом.

— Ему следует сказать об этом… — спокойно сказал Жан, когда они сделали не более дюжины шагов. — Ты сама знаешь о чем. Нельзя, чтобы между вами оставались какие-то секреты и недомолвки.

Лизетт повернула к нему погрустневшее лицо.

— Не понимаю, о чем ты, — отстранение произнесла она. — И, должна сказать, я слишком устала, чтобы обсуждать сейчас твои подозрения. Ради этого не стоило назначать тайное свидание. Лучше я пойду спать. Уже поздно.

Лизетт повернулась, собираясь уйти, но Жан задержал ее.

— Ты знаешь о чем, Лизетт. Не притворяйся, что ничего не понимаешь.

Она растерянно заглянула ему в глаза.

— Что тебе известно? Вернее, что, как тебе кажется, ты знаешь?

Жан не то улыбнулся, не то поморщился.

— Что ж, хорошо, попробую говорить на том языке, который тебя больше устраивает, — натянуто произнес он и посмотрел в темноту, собираясь с мыслями. — Надеюсь, ты не сомневаешься, например, в том, что я умею считать хотя бы на пальцах. Джон, кстати, тоже. Так вот, согласно моим вычислениям, Микаэла появилась на свет ровно через семь месяцев после вашей с Рено свадьбы. — Он склонился в старомодном поклоне. — Других, конечно, можно убедить в том, что она родилась недоношенной. Но я, не забывай, был тогда рядом. — Жан вновь отвел глаза от напрягшегося лица собеседницы. — Естественно, я не знал всего, что было между тобой и Джоном Ланкастером. Но о некоторых вещах я мог догадаться, хоть мне и было всего семнадцать… Моя новорожденная племянница была у меня на глазах с первого же дня жизни. Она была живым, резвым младенцем с нормальным весом. В общем, никаких признаков, что она родилась на два месяца раньше положенного срока, не было. К тому же я знаю, как относился к Микаэле мой брат. Конечно, это отношение нельзя назвать плохим. Но оно было совсем не таким, как к Франсуа. Временами, когда Рено думал, что его никто не видит, он смотрел на девочку с явным неудовольствием.

— Это еще ничего не значит! — резко возразила Лизетт. Он посмотрел в ее сторону с сожалением.

— Само по себе, возможно. Многие креолы относятся к сыновьям лучше, чем к дочерям. Но если учесть и другие обстоятельства… Я ведь знал, что за несколько недель до вашей свадьбы ты наотрез отказалась выйти за него замуж. И вдруг все меняется, и свадьбу устраивают в необыкновенной спешке. Знал я и то, что ты любила Джона Ланкастера… — Она хотела сказать еще что-то, но Жан, покачав головой, продолжил:

— Не надо. Не пытайся убедить меня в том, что я ошибся. Не надо больше лжи. Лизетт отвела взгляд.

— Есть и еще одно доказательство, бесспорное для любого, кто знал твоего отца: Кристоф практически подарил моему брату на свадьбу чуть ли не половину своей доли в компании. Причем с условием, что акции эти будут принадлежать Рено, а после его смерти должны перейти к твоему первому ребенку. Именно к первому, независимо от того, сколько еще детей будет у тебя. Странное условие, не находишь? Мне этот подарок всегда напоминал взятку…

Жан осекся, потому что губы Лизетт дрогнули и на ее ресницах заблестели слезы.

— Итак, — вздохнув, произнес он, — когда ты расскажешь ему, что у него есть родная дочь? И как ты объяснишь Микаэле, что отцом ее является вовсе не Рено, как она думала всю жизнь, а Джон Ланкастер?

Глава 20

Микаэла нервно ходила по блестящему желтому сосновому полу своей комнаты. Появления Хью она ожидала с нетерпением и тревогой, веря и не веря, что все измучившие ее вопросы просто исчезнут буквально через несколько минут. Отметая сомнения, она вновь напоминала себе совет матери: что бы ни случилось, нельзя давать волю своему взбалмошному характеру и необдуманными, сердитыми словами разрушить то новое, что зарождается в их с мужем отношениях. Семейная жизнь должна строиться не на подозрениях и догадках, а на правде и понимании. Их с Хью ошибка в том и заключалась, что они оба оказались слишком самонадеянны и приняли собственные умозаключения за истину. Микаэла вдруг совершенно четко поняла, что если она действительно хочет сохранить свой брак, ей следует научиться не показывать так явно свою боль, гнев и, конечно, гордыню. Необходимо научиться прислушиваться к советам собственного сердца. Ну а сейчас главное — перестать трусить! Хватит бояться своих чувств! Надо говорить о них в открытую, чем бы это ни закончилось.

На Микаэле был пеньюар из бледно-желтого батиста, украшенный лентами, и полупрозрачная зеленоватая накидка, с бахромой по краям. Великолепные черные волосы тяжелыми волнами ниспадали по плечам, оттеняя бледное лицо. В таком наряде она казалась совсем юной и беззащитной. Микаэла понимала, что от наступающей ночи, может быть, зависит вся их с Хью совместная жизнь. От того, сумеет ли она удержать в узде свой характер, сможет ли откровенно говорить о том, что их разделяет, зависит, станет она утром самой счастливой или самой несчастной женщиной на свете. Микаэла импульсивно скрестила пальцы. Скорее бы наступало утро, которое все прояснит. Больше всего на свете она хотела узнать об истинных чувствах мужа.

Дверь позади скрипнула, и Микаэла замерла. Широко раскрывшиеся от волнения глаза ее стали совсем огромными. Начиналось то, чего она ожидала с таким нетерпением и страхом…