Охота без милосердия - Утгер Майкл. Страница 2

Возле кресла, в котором сидел этот тип, стояли бутылки из-под виски, и я не был уверен, что он полные.

— Значит, вы из тех писак, что выставляют полицейских в виде озверевших псов или дебилов, а частных сыщиков возводят в ранг неподкупных борцов за справедливость?! И у вас на каждой странице супермены поглощают виски ведрами, оставаясь при этом совершенно трезвыми, а неотразимые блондинки задирают юбки до пупа, обольщая наивных простаков…

Вступительная речь хозяина этого сарая мне не понравилась.

— Мне кажется, вы не с того начали. Вы, очевидно, полицейский?! Круто же вы настроены к нашему брату. Конечно, мы нередко потакаем не слишком требовательным вкусам, но и не так уж далеко уходим от действительности. Взять, к примеру, виски… Ваша сегодняшняя доза, судя по бутылкам у кресла, тянет не на одну страницу стандартного детектива. Это если судить по вашим меркам. Хотя я не прочь догнать вас в этом деле. И разве люди, о которых мы пишем, не имеют возможности менять блондинок и брюнеток когда им вздумается, да не тех, стандартных, которых навалом у каждого мало-мальски доходного кабака, а таких, которые простому смертному недоступны?! Только на таких героев клюет обыватель. Конечно, мы изображаем красоток с внешностью кинозвезд и сыщиков с мужественными лицами и цельными натурами. Вы, кстати, близки к категории героев одного из таких повествований.

— Вряд ли вы знаете меня.

— Чего не знаю, то дофантазирую и дорисую. Ну и, конечно же, хэппи-энд! Справедливость должна торжествовать!

— Она торжествует только в ваших книгах, но не в жизни.

— Никто и не требует от беллетристики правды жизни. Книга — это пучок мечты, иллюзия. Человек должен уйти от быта и ханжества, от беспомощности и страха. Он должен поверить вымышленному герою, вместе с ним бороться со злом и побудить. Иначе это не литература, а хроника, а хронику читают в газетах, а не черпают из полицейских романов. Жизнь слишком мрачна и убога, она не заслуживает бумаги и времени. Я хочу, чтобы читатель закрыл мою книгу с торжествующей улыбкой.

— Витаете в облаках. Кажется, ваш издатель ошибся и прислал мне не того человека. Он говорил об опытном журналисте и хорошем литераторе.

— Он говорил обо мне. Только не думайте, что я стану вас уговаривать. Я не гоняюсь за сенсациями, я их делаю. Меня не очень интересует банда Диллинджера. Это пройденный материал, и вряд ли к выходу в свет книги о нем будут помнить.

— Вы ошибаетесь. Из Диллинджера очень хотят сделать заурядного бандита. Власти желают, чтобы он вошел в историю страны как преступник № 1. У меня есть основания считать такую позицию заведомо лживой.

— Я готов написать правду без гарнира, если вы будете убедительны и я вам поверю. Только не требуйте сухого закона. Страна от него устала. На моих страницах всегда найдется место для девочек, виски и парней с хорошими мордами. Закон жанра, от которого я не собираюсь отступать.

Я специально промолчал о толстолобых полицейских. Мне казалось, что этот тип из их племени.

С минуту длилась томительная пауза. Я слушал треск дров в камине и ждал. Либо этот тип меня вышибет, либо развяжет язык. Перед тем как очутиться под дождем, я налил себе джина и выпил.

Кончилось тем, что неизвестный заговорил. Я торжествовал победу.

— Я расскажу, что знаю. Не корежьте эту историю своими вымыслами и фантазией. В ней хватит перца на всех: и для писателя и для обывателя.

— Но для начала объясните мне, какую роль вы исполняли в этой истории.

— Я был ее участником.

— На чьей стороне? Вряд ли вы сохраните объективность, если занимали чью-то сторону. Эта же история с колокольни противника будет выглядеть иначе.

— Я вышел из игры.

— Уже все вышли из игры. Одни победителями, другие побежденными.

— В этой войне проиграли все. Здесь не идет речь о преступлении и справедливости, здесь нет возмездия. Это одна из позорных страниц в истории нашей страны.

Мне не нравилась высокопарность этого человека. Вряд ли он был полицейским, но и к гангстерам его тоже трудно примерить. Темная лошадка в темном углу.

— Надеюсь, ваш рассказ окажется документальным и беспристрастным.

— Так оно и будет. Вы можете изменить внешность героев, назвать их другими именами, перенести их в другой век, но суть должна остаться незыблемой.

— О'кей. Я постараюсь.

Мой собеседник протянул руку к бутылке и сделал несколько глотков из горлышка. Я не стал ему говорить, что завтра же берусь за работу. У меня не было уверенности в том, что я за нее возьмусь. Мне и в голову не приходила мысль придавать значение болтовне какого-то типа, который с некоторой долей фантазии обтяпал нашу встречу и интригующе вел себя на протяжении первых десяти минут. Я молча ждал, сидя в кресле с безразличным отношением к собеседнику и думая о том, что, вероятно, я попусту теряю время.

Он начал говорить тихо, без вступления, словно не видел перед собой никого и разговаривал сам с собой. В тот момент я не подозревал, что его рассказ продлится до рассвета, а я забуду о том, где нахожусь, и что эта история займет в моей жизни определенную нишу, где останется и по сей день.

Мы вместе с рассказчиком переместились во времени и утонули в недавнем прошлом, прожив одну ночь в невероятных обстоятельствах невероятных событий, которые этот человек назвал позорной страницей истории Америки.

Глава I

Прокаженные

1. Философ с пистолетом

Несмотря на открытые окна, в машине стояла нестерпимая духота. Весна в северных штатах редко выдается такой жаркой. Чистое небо, слабый ветерок и бледно-зеленый ковер пробившейся травы украшали убожество пейзажа, исгаженного людьми.

Машина стояла на холме у полуразвалившихся лачуг на окраине Моллинса — пограничного городка между Иллинойсом и Индианой. Все здесь будто вымерло. Паутина веревок со штопаной ветошью, ухабистая дорога, заваленная консервными банками, сломанными ящиками и битыми бутылками.

В машине сидели двое: мужчина и женщина. Какое-то время они молча осматривали местность с видом туристов, заблудившихся в темном лесу.

— Дальше нам не проехать, — сделал вывод сидящий за рулем молодой человек.

— Как знаешь, — тихо ответила девушка.

— Оставайся в машине, а я прогуляюсь. — Он взглянул на часы. — В десять утра я его застану.

— Конечно.

Мужчина открыл дверцу, но рука его спутницы опустилась ему на колено. Он на секунду задержался, повернув голову в ее сторону.

— Все в порядке, Тэй.

— Я знаю. Но осторожность не помешает.

Он заметил волнение в ее глазах, его невозможно было не заметить, несмотря на все ее попытки выглядеть спокойной.

— Будь осторожней, Крис, — повторила она.

Он мягко улыбнулся и вышел. Пока Крис обходил машину, Тэй закурила. Рука со спичкой дрогнула, она не удержалась.

— Этот тип опасен! — крикнула Тэй в окно.

— Конечно. А иначе зачем он нужен? — спокойно ответил Крис, поправляя шляпу. — Но с ним можно договориться. У таких людей не бывает большого выбора.

Он осмотрелся и направился вниз по узкому переулку. Он знал, что Тэй смотрит ему вслед, но не стал оборачиваться.

Вокруг тишина. Кроме голодных собак, которые, рыча, рвали промасленные коробки в поисках пищи, и помойных крыс, он никого не видел. Здесь пахло гнилью, мочой и бедностью. Крис прошел ярдов сто по вымершему захолустью, пока наконец ему не повезло и он не встретил существо, способное изъясняться на понятном ему языке. Чернокожая старуха, похожая на высохший сучок, сидела на ступенях покосившейся хижины у раскрытой двери. Ее помутневшие глаза бессмысленно смотрели в никуда, и лишь черный дым от огрызка сигары говорил о том, что эта мумия жива.

Он подошел к женщине и встал у нижней ступени крыльца. Негритянка не реагировала на появление незнакомца, оставаясь неподвижной, как каменная глыба.

— Простите за беспокойство, мэм. Я ищу конюшню Снайда.