Мировая холодная война - Уткин Анатолий Иванович. Страница 36

В США жили 6 млн. поляков и обычно они голосовали за демократов. Когда 4 июля 1943 г. генерал Сикорский погиб в авиакатастрофе, то наследовавший ему в качестве премьер-министра Станислав Миколайчик прямо заявил госсекретарю Хэллу для передачи президенту Рузвельту, отправлявшемуся для встречи со Сталиным в Тегеран: «Решения, принятые без полной консультации с польским правительством, на которое надеется все польское подполье, приведет к серьезному кризису… Это будет иметь отклик среди американцев польского происхождения».

Катынь обострила советско-польские отношения. 13 апреля 1943 г. германское радио сообщило о жертвах Катыни. В советско-польских отношениях назрел невиданный скандал. Поведение обеих сторон стало уязвимым. Послушаем Г. Колко: «Учитывая обостренный характер польско-советских отношений, поляки были полностью осведомлены, что их предложение передать дело Международному красному кресту вызовет окончательный разрыв отношений с русскими. Сикорский лично в частном порядке признался Гарриману 1 мая 1943 г., что поляки сделали грубую ошибку. Ошибкой было рассчитывать на симпатизирующий полякам отклик англо-американской дипломатии, русский ответ можно было предсказать. В текущий момент войны, учитывая недовольство русских задержкой с открытием второго фронта, грубый непрофессионализм лондонских поляков привел англо-американских дипломатов в ужас. Они отчаянно и безнадежно пытались уменьшить ущерб в последующие месяцы развития польско-советских отношений, продолжающих ухудшаться. Оказавшиеся сторонниками особого типа дипломатии, поляки продемонстрировали грубость и вызвали всеобщее отчуждение».

Миллионы поляков погибли в нацистских концлагерях — и не было особых откликов лондонских поляков. И о них говорили много меньше, чем о трагических жертвах того взаимоозверения, которое характерно для польско-российских отношений в ХХ в. В Варшавском гетто погибли во время восстания 50 тысяч евреев, а лондонское правительство было более чем сдержанным. В Катыни в результате жестокой расправы НКВД погибли несколько тысяч польских офицеров, но, как пишет Бур-Комаровский, это были «элита польской нации», то есть родственники и друзья лондонских эмигрантов. Это не служит извинением, но все же добавим, что Катынь была уникальным случаем и не имела ничего похожего в других местах Восточной Европы. В то время как немцы уничтожали невиданное число своих жертв. Отметим также, что гораздо большее (чем численность катынских жертв) число поляков, вооруженных Советским Союзом и отправленным через Каспий — по их желанию — на британский Ближний Восток.

«Второй фронт» открыт

Черчилль пишет Сталину 6-го июня 1944 г.: «Все началось хорошо. Мины, препятствия и наземные барьеры в основном преодолены. Высадка воздушного десанта была очень успешной… Высадка пехоты происходит быстро… Погода предсказывается умеренная». Сталин отвечает: «Летнее наступление советских войск, о начале которого достигнуто соглашение на Тегеранской конференции, начнется в середине июня на одном из важнейших секторов фронта. Общее наступление будет развиваться по стадиям с последовательным вовлечением армий в наступательные действия. Между концом июня и началом июля операции превратятся в общее наступление советских войск. Я буду держать вас в курсе событий».

Немногочисленные московские рестораны были полны, первый тост — «За второй фронт!» «Правда» поместила портрет генерала Эйзенхауэра и его краткую биографию. Теперь Германия начинала ощущать свое проклятье Первой мировой войны — боевые действия на двух фронтах. Только тогда Россия не выдержала и пришла в Брест. На этот раз она вынесла на своих могучих плечах всю страшную тяжесть войны трех неповторимых лет между июнем 1941 и июнем 1944 годов. Возникающий Западный фронт Эйзенхауэра знал, что далеко, на европейском Востоке его поддерживает лучшая армия мира, взявшая на себя львиную долю общего бремени. На Восточном фронте немцы держали 228 дивизий, а на западном — 58 дивизий, из которых лишь пятнадцать дивизий оказались в непосредственной близости от мест высадки в Нормандии.

С таким могучим союзником следовало ладить. Двадцатого января 1944 г. Черчилль на встрече с лидерами поляков в Лондоне посоветовал им «принять „линию Керзона“ за основу для дискуссий», поскольку им обещаны немецкие территории на западе — вплоть до Одера. Черчилль выступал в непривычной роли адвоката Советского Союза. Потребности обеспечения безопасности СССР от еще одного сокрушительного германского наступления, объяснял Черчилль, а также «огромные жертвы и достижения русских армий» в процессе освобождения Польши, дают русским право на пересмотр польских границ.

И американская сторона проявила деликатность. 17 июня 1944 г. президент Рузвельт лично написал Сталину (как некое извинение), что визит премьер-министра эмиграционного правительства Миколайчика «никоим образом не связан с какими-либо попытками с моей стороны вмешаться в спор между польским и советским правительствами. Я должен уверить вас, что не создается никаких планов или предложений, затрагивающих польско-советские отношения». Написано это было десять дней спустя после высадки в Нормандии, где уже полторы сотни тысяч солдат закрепляли плацдарм и более всего нуждались в летнем наступлении Советской Армии.

Но уже в июне Рузвельт встретился с премьером правительства лондонских поляков С. Миколайчиком. Президент сознательно дал в честь Миколайчика «государственный обед», подчеркивая его легитимные права и американскую поддержку. Неизбежно обсуждалась проблема будущих границ Польши. ФДР находился как бы между двух огней. При всей демонстрации близости к «польскому лобби» в США, Рузвельт пока не хотел жестко привязывать себя к вопросу, который был политическим динамитом для всей антигитлеровской коалиции. Он сказал Миколайчику, что провел утро, изучая карты Польши. Это было сложным делом, так как на протяжении последних трех столетий Польша включала в себя значительную часть России, а также части Германии и Чехословакии. Сложно, повторил президент, определить подлинную карту Польши.

Советские войска в июле 1944 г. вышли к советско-польской границе на широком пространстве. Это ставило проблему Польши на первый план военной дипломатии. Понимая, что в ближайшее время именно Советской Армии придется освобождать Польшу, Рузвельт постарался достичь компромисса со своим главным союзником еще на ранней стадии. Он обратился к Сталину с просьбой принять Миколайчика в Москве, но не получил отклика. Советское руководство определило польский лондонский комитет как «эфемерный» и объявило о своем намерении признать ту польскую организацию, которая начала укрепляться на собственно польской территории — Польский комитет национального освобождения. Сталин соглашался принять Миколайчика, если тот обратится к нему через посредство указанного комитета. Проблема Восточной Европы встала отныне в ряд наиболее существенных для союзнической дипломатии.

3 августа премьер Миколайчик встретился в Кремле со Сталиным и попросил «помочь нашим частям, сражающимся в Варшаве» (началось Варшавское восстание), на что получил ответ: «Я отдам необходимые приказы». При этом Сталин не скрыл своего скептицизма: «Мне сказали, что польское правительство приказало этим частям (Армия Крайова. — А.У.) вышвырнуть немцев из Варшавы. Как же они могут сделать это; их силы недостаточны для выполнения этой задачи. Фактически эти люди не сражаются с немцами, они прячутся в лесах, неспособные ни на что другое». Миколайчик опять требовал Львова и Вильнюса, даже в этих суровых условиях он не считал возможным принять решение, которые позже одобрили даже западные союзники. Лондонским полякам даже в этой ситуации удобнее было предъявлять претензии, непропорциональные здравому смыслу. Сталин представил договоренность о «линии Керзона» как «исторический документ, хорошо известный каждому; нет смысла спорить по его поводу, ведь не мы его создали, и в то время никто не спрашивал нашего мнения».