Милый недруг - Уэбстер Джин. Страница 45

Передай Джервису благодарность за письмо; он — прелесть! Вот будет хорошо, когда вы вернетесь сюда, и мы начнем проводить в жизнь наши планы! У меня такое чувство, что я весь прошлый год училась, и только теперь готова взяться за настоящее дело. Мы превратим Джона Грайера в самый чудесный сиротский приют на белом свете. Я так бесконечно счастлива от всех этих мыслей, что вскакиваю по утрам с постели, точно на рессорах, и весь день, что бы я ни делала, все у меня внутри поет.

Приют Джона Грайера шлет благословение двум самым лучшим своим друзьям.

Addio!

Салли.

Приют Джона Грайера,

суббота, половина 7-го утра.

Мой милый, милый недруг!

«Скоро, только не сейчас, будет радость и у нас». Скажите, Вы не удивились, когда проснулись сегодня утром и все вспомнили? Я — страшно. Целых две минуты я не могла понять, почему я так счастлива.

Еще не рассвело, но я уже совсем не хочу спать и должна хоть письменно поговорить с Вами. Пошлю это письмецо с первой заслуживающей доверия сироткой, и оно будет лежать на Вашем подносе рядом с утренней овсянкой.

А в четыре часа (ОЧЕНЬ ТОЧНО) я последую за ним. Как Вы думаете, перенесет ли миссис Мак-Гурк такой вопиющий скандал, если я просижу с вами два часа без охраняющей добродетель сиротки?

Я была вполне искренна, Робин, когда обещала не целовать Вам руку и не проливать слез на Ваше одеяло, но боюсь, что я сделала и то, и другое — а, может быть, и еще хуже. Я положительно не подозревала, как Вы мне дороги, пока не переступила порога Вашей комнаты и не увидела Вас, окруженного со всех сторон подушками, покрытого повязками и с опаленными волосами. Если я люблю Вас теперь, когда не меньше трети Вас — в гипсе и бинтах, можете себе представить, как я буду любить Вас, когда Вы будете весь — Вы!

Но, милый мой Робин, какой же Вы глупый! Как могло прийти мне в голову, что Вы меня любите, и уже так давно, когда Вы поступали совершенно ПО-ШОТЛАНДСКИ? Обычно подобное поведение не рассматривается, как признак любви. Если бы Вы мне хоть раз отдаленно намекнули о Ваших чувствах, Вы, может быть, избавили бы нас обоих от нескольких сердечных ран.

Но не будем оглядываться на прошлое; мы должны смотреть вперед и быть благодарными. Две самых счастливых вещи на свете будут нашими — ДРУЖЕСКИЙ брак и работа, которую мы любим.

Вчера, уйдя от Вас, я вернулась в приют, словно в тумане. Мне хотелось быть одной и думать, но вместо этого мне пришлось обедать с Бетси, Перси и миссис Ливермор (приглашенными заранее), а затем спуститься к детям. Они получили от миссис Ливермор массу новых граммофонных пластинок и заставили меня прослушать их. И, Робин, милый, Вам покажется смешным — последняя пластинка, которую они поставили, была «Джон Андерсон, мой друг», — и вдруг я разревелась! Мне пришлось схватить ближайшую сиротку, крепко прижать ее к себе и спрятать голову у нее на плече, чтобы никто не заметил моих слез.

Сумеем ли и мы, когда состаримся, оглядываться без сожаления на те чудные дни, которые мы провели вместе? Так приятно заглядывать вперед и рисовать себе жизнь, полную труда, радости и ежедневных маленьких приключений, рука об руку с человеком, которого любишь. Я ничего не имею против того, чтобы состариться вместе с Вами, Робин. «Время — только река, в которой я ужу рыбу».

Я полюбила своих сироток потому, что они так нуждались во мне, и это и есть причина — по крайней мере, одна из причин — почему я полюбила Вас. Для меня Вы беспомощный ребенок, и раз Вы не желаете сами хоть как-то скрасить свою жизнь, придется взять это на себя.

Мы построим дом на холме у самого приюта. Что Вы скажете о желтой итальянской вилле — или, может быть, розовой? Во всяком случае, она не будет зеленой. И у нас не будет мансардной крыши. И у нас будет веселая большая гостиная, целиком состоящая из камина, окон, вида и отсутствия миссис Мак-Гурк. Бедная старушенция! Могу себе представить, как она разозлится и какой отвратительный состряпает вам обед, когда узнает эту новость!

Мы ей еще долго, долго не расскажем, да и вообще никому. Это слишком скандальная история, когда я только что расторгла помолвку. Вчера вечером я написала Джуди и с беспримерным самообладанием не обмолвилась ни единым словом о нашей тайне. Я сама становлюсь шотландкой.

Может быть, я сказала Вам неправду, Робин, что не знала, как сильно я Вас люблю. Мне кажется, я знала это уже в ночь пожара. Когда Вы были там, под пылающей крышей, и следующие полчаса, когда мы не были уверены, останетесь ли Вы в живых, я пережила так, что не передашь словами. Мне казалось, если Вы погибнете, я никогда не утешусь. Дать лучшему другу, который у меня был, уйти из жизни с такой уймой недоговоренностей — какой ужас! Я не могла дождаться минуты, когда мне позволят повидать Вас и высказать все, что я носила в себе пять месяцев. А потом, Вы ведь отдали строгий приказ не впускать меня, и это было ужасно больно. Как могла я подозревать, что на самом деле Вам хотелось видеть меня больше, чем всех остальных, и Вас удерживала лишь Ваша свирепая шотландская мораль? Вы прекрасный актер, Робин. Но, милый, если когда-нибудь в жизни у нас будет малейшее облачко недоразумения, давайте обещаем друг другу, что мы не будем скрывать его, будем ГОВОРИТЬ.

Вчера вечером, когда все ушли — рано, отмечаю с удовольствием, потому что цыплята живут теперь в доме, — я пошла к себе и окончила письмо к Джуди, а потом взглянула на телефон и меня охватил соблазн вызвать 505 и пожелать Вам спокойной ночи. Но я не посмела. Я все еще застенчива, как и приличествует невесте. И потому, чтобы хоть как-нибудь вознаградить себя, я вытащила Бернса и читала его целый час. Я заснула со всеми этими любовными песнями в голове, и вот теперь, на рассвете, пишу их Вам.

Прощайте, Робин милый, люблю вас всей душой.

Салли.