Главное чудо света - Уэй Маргарет. Страница 4

Он не мог понять, что в этой девушке так взволновало его. Инстинкт. А своим инстинктам он доверял. Они не раз спасали ему жизнь, хотя и оставляли чувство вины за то, что он остался жив, а другие погибли.

Вокруг лантаны порхали бабочки — восхитительно мирная картина, но Эван внезапно пришел в раздражение. Неужели только потому, что в первый момент она напомнила ему Монику? Но эта девушка совершенно другая, он был уверен, что она в жизни не видела ни одного уродливого проявления зла или насилия.

Незнакомка вернулась к крыльцу и села на каменную ступеньку. Он знал, что напрасно наблюдает за ней, но уйти не мог. И снова она удивила его, подняв лицо и вскинув руки к солнцу, как будто в молитве.

Браво! Может быть, она знает, что за ней наблюдают? Но оттуда, где она сидит, его не видно.

— Да, в этой женщине скрыто много больше, чем кажется с первого взгляда, — пробормотал Эван, поразившись тому, что произнес это вслух. Как и тому, что шпионит за прекрасной незнакомкой. Впрочем, оправданием ему может служить желание защитить свою частную жизнь и одиночество, нарушать которое позволено только одному человеку Харриет Кромптон, бывшей школьной учительнице и признанной городской чудачке.

Эван испытывал к Харриет симпатию. Под ее нажимом он даже согласился играть в городском оркестре, вернее, струнном квартете, на виолончели. Сама Харриет играла на альте. Мать Эвана, концертирующая виолончелистка, с самого детства учила его играть сначала на фортепиано, затем на виолончели.

Но он никогда не хотел, чтобы музыка стала его основной профессией, поэтому остался любителем.

Тем не менее он не мог не согласиться с матерью, когда та говорила, что музыка у него в крови.

Его профессией стала журналистика, и Эван считал себя честным и объективным журналистом.

А что в результате? Смерть отца, которого он боготворил, и глубокое недоверие ко всем красивым женщинам.

Таким, как незнакомка, скрывшаяся внутри дома.

Ее не было уже минут десять. Что она там может делать?

Эван знал, что в доме нет мебели — Лоусоны предпочли сдать свою старинную, очень красивую мебель на хранение. Может быть, незнакомке нужна помощь? Эван решительно направился к двери.

Он не смог бы объяснить своего внезапного порыва, разве что снова сослаться на инстинкт. А тот подсказывал ему, что вместе с этой девушкой в его жизни появились проблемы. Или же он сам в это мгновение создает их, направляясь к соседнему коттеджу. Так ли, иначе ли — какая теперь разница, когда он уже стоит на пороге?

Выкрашенная в ярко-желтый цвет дверь была открыта. На всякий случай Эван все-таки постучался, заметив, что его рука подрагивает. Неужели она действительно окажется похожей на Монику со своей белой прозрачной кожей и струящимися по спине темными волосами? Или ему это только показалось, потому что он слишком много размышлял о Монике и ее предательстве, стоившем жизни его отцу.

Эван понимал, что рано или поздно кто-нибудь поселится в коттедже, но почему-то представлял, что это будет степенная семейная пара. Внезапное появление молодой красивой женщины нарушило с трудом обретенное состояние безмятежности.

Она появилась не в то время и не в том месте. Что это? Случай? Судьба?

Эван услышал ее легкие шаги, а затем и сама она с улыбкой на лице вышла из столовой, как будто на самом деле ждала гостей. Но вдруг ее глаза переливчатого зеленого цвета стали испуганными, даже более того — в них была паника. А Эван хорошо знал, что такое паника.

Что с ней? Почему она выглядит такой потрясенной? Не настолько же он ужасен, чтобы она испугалась одного его вида! Впрочем, ему часто говорили, что он может выглядеть грозным и даже устрашающим.

Он едва не назвал свое настоящее имя, но вовремя спохватился и остался стоять, не шевелясь, давая ей справиться с испугом.

— Эван Томпсон. Живу в соседнем доме. — Он махнул рукой в сторону своего коттеджа.

— Лаура… Грэхем. — Она произнесла это с запинкой, что немедленно навело его на мысль, что это имя столь же ненастоящее, как и Эван Томпсон.

Лаура же мгновенно поняла, что это и есть пресловутый «одиночка», о котором Харриет прожужжала ей все уши.

— Простите, если напугал вас. — Произнося эти формальные слова, он не мог заставить себя прекратить разглядывать ее. На самом деле ничего общего с Моникой.

У Моники были золотистые глаза и немигающий взгляд, как у кошки. Моника никогда не выглядела испуганной — даже когда поняла, что игра окончена, и стояла в окружении людей, которых она предала и которые уже вынесли ей приговор, не подлежащий обжалованию.

Под его испытующим взглядом Лаура робко пошутила:

— Я не ожидала появления мужчины на моем пороге.

— Если желаете, я могу уйти.

— Нет, что вы! Простите, если это прозвучало грубо.

— И вы простите, что невольно напугал вас. Неужели я такой страшный?

Лаура рассматривала его, думая о том, как точно описала его Харриет. За тридцать. Очень красив, но мрачной, загадочной красотой. Глубокий звучный голос. Густые темные волосы. Проницательные темные глаза. Очень высокий, широкоплечий и стройный. Лицо словно высеченное резцом скульптора. Красивой формы, чувственный рот.

Лаура ощутила скрытую враждебность. К ней?

Но это не имеет смысла!

— Ни в коем случае! — Лаура старалась подавить волнение, хотя предательский румянец уже залил ее лицо и шею. — Я боялась, что это другой человек.

— Вам нравится дом? — спросил Эван, меняя тему разговора.

— Очень.

— Собираетесь арендовать его?

— Вряд ли я смогу сделать это без вашего одобрения, — пошутила она.

— Меня не волнует, кто поселится в коттедже, лишь бы соблюдалась тишина. Но могу я спросить? Вы собираетесь жить одна?

Лаура смотрела ему в лицо. Да, этот мужчина силен и опасен. Опытен. Суров. Загадочен. Сложен. Никого не впускает в душу. Но он не из тех, кто поднимает руку на женщину.

— А это преступление?

— Только если вы будете на всю громкость включать поп-музыку. — Неожиданно он улыбнулся, как будто солнце выглянуло из-за грозовых туч.

— Честно говоря, я не очень разбираюсь в поп-музыке, — призналась Лаура, очарованная этой улыбкой. — Я профессиональная пианистка, правда, без пианино, так что можете радоваться — тишина вам обеспечена.

— Между прочим, я вырос под звуки музыки.

Моя мать — виолончелистка.

— Может быть, я знаю ее? — с живейшим интересом спросила Лаура.

— Может быть. — Эван отвел глаза.

— Когда-то я надеялась сделать карьеру как пианистка. — Лаура сама удивилась, услышав свои слова.

— И что же помешало?

— Просто не сложилось. — Она решила поменять тему. — Между прочим, я — подруга Сары Демпси.

— Я знаю Сару. Очень красивая женщина и прекрасный доктор. Я познакомился с доктором Демпси на вечеринке по случаю ее обручения, но я неплохо знаком с ее женихом — Кайлом Маккуином.

Они прекрасная пара. А вы с Сарой вместе учились в школе? Впрочем, что я говорю? Вы явно моложе…

— Человеку столько лет, на сколько он себя ощущает. — Лаура сама удивилась, как нравоучительно прозвучали ее слова, и смутилась.

— Неужели? И на сколько же вы себя ощущаете, мисс Грэхем?

— Это допрос с пристрастием? — Лаура улыбнулась, вглядываясь в темные омуты его глаз. — Уж не из ЦРУ ли вы? — Она шутила лишь отчасти — что-то во внешности Эвана подсказывало ей, что она недалека от истины. Он весь был как сжатая пружина, готовая разжаться при малейшей опасности.

— Откуда такое предположение? — В его голосе была насмешка, хотя ее проницательность удивила его.

— Это означает, что я не ошиблась?

— Сильно ошиблись. Я всего лишь скромный плотник.

— Вы считаете, что слово «скромный» вам подходит? — Господи, что она говорит? Это совсем на нее не похоже.

— Вот вы мне и скажите.

— Мне кажется, что вы — человек, привыкший к сражениям. — Увидев, как потемнело его лицо, Лаура поспешно добавила:

— Извините, кажется, я рассердила вас.