Сильнее всего - Уэйд Пегги. Страница 3

Стон Адама вернул ее к действительности. Ребекка принесла кувшин с водой, взяла чистую простыню и разорвала на полоски. Вернувшись к кровати, она проверила, хорошо ли задернуты занавеси, прежде чем снять грязную рубашку и окровавленные бинты с тела Адама.

Девушка содрогнулась. Глубокая рана, не меньше пяти дюймов длиной, пересекала его бок прямо под ребрами, где кожа была пугающего пурпурно-черного цвета.

– Глупенький, посмотрите, чем закончилась ваша игра в солдатики, – мягко пожурила она. – Где же вы были? Что делали? – спрашивала Ребекка, не надеясь на ответ.

Осторожно стирая запекшуюся кровь с раны, она обнаружила полдюжины разорванных швов. Ее пальцы наткнулись на несколько старых шрамов, каждый из которых молчаливо свидетельствовал о суровой жизни, которую приходилось вести Адаму.

– Безрассудный и опрометчивый, тупоголовый грубиян! Вы исчезаете на месяцы, не давая о себе знать, а потом сваливаетесь мне на руки, израненный, надеясь, что я соберу вас по кусочкам.

Хотя Ребекка и знала, что Адам не может ее слышать, эта лекция сделала обработку его раны более приятной. Благодаря тому, что он оставался без сознания.

Ребекка как могла соединила разорванные нитки швов и наложила новую повязку.

Раздумывая, чем еще она могла бы помочь, Ребекка вдруг услышала скрип открывающейся двери. О Господи, она совсем забыла, что не одна в доме! Ребекка едва успела просунуть голову между занавесей, плотно притянув их к себе, как ее горничная заглянула в спальню.

– Простите, миледи, я не хотела вас будить, только собиралась узнать, не угодно ли вам чего.

– У меня сегодня с утра ужасная головная боль, Молли. Принеси немного лауданума и чай.

Из-за драпировок послышался какой-то шум. Ребекка поднесла руку ко лбу и демонстративно застонала, стараясь замаскировать непроизвольные стоны Адама.

Вспомнив, как мало она ела прошлым вечером, и осознав, что предстоит трудный день, девушка добавила:

– Два-три печенья тоже будут кстати. – Она подумала, что Адам, очнувшись, наверняка проголодается, и добавила: – А еще несколько кусочков сыра и один из тех чудесных пирогов с почками, которые накануне испекла кухарка. И ветчины. Не стоит беспокоиться обо мне, просто оставь все на подносе. Я уверена, что проведу весь день в постели.

– Может, позвать вашу тетушку?

– О Боже, только не это! – вздохнула Ребекка. Тетушка была последним человеком, которого она хотела бы сейчас видеть. Сколько шуму! Несмотря на золотое сердце, тетушка Дженет была ужасной сплетницей. Одни находили ее эксцентричной, как ее брат, другие старались не замечать, считая глупой гусыней; правда же заключалась в том, что тетушка обладала просто собачьим чутьем. Если бы она узнала о болезни племянницы, то наверняка просидела бы рядом весь день, донимая ее болтовней. И хотя пикантные подробности, которые Дженет знала о лондонских матронах, были всегда необычайно занимательны, сейчас у Ребекки не было желания и времени их выслушивать. – Я только хочу сказать, – слабым голосом добавила она, – что со мной все будет в порядке, тете не стоит беспокоиться.

Служанка нахмурилась и вышла из комнаты. После того как она принесла поднос с едой, Ребекка заперла дверь на засов. Поставив поднос на столик, девушка устроилась рядом с Адамом на кровати. Он судорожно метался под одеялом. Она влила ему в рот лауданум и вытерла потный лоб влажной тканью.

Он заметно похудел – не то чтобы она как-то по-особенному беспокоилась за него, нет, ее внимание было чисто дружеским. Ребекка аккуратно обтирала его лицо, широкую грудь, руки, тонкие пальцы и мозолистые, натруженные ладони, распекая себя за смелость и любуясь его красивым телом, трепетавшим под ее нежными руками. Она сбивала жар, пока Адам, наконец, не заснул как ребенок.

Теперь ей придется сидеть рядом и охранять его сон. Зевая, она прилегла на подушку рядом с ним, перебирая в уме все вопросы, которые намеревалась задать, как только он очнется. Ребекка заснула, радуясь, что Адам остался жив.

Он умер и попал в ад.

Он пережил французов, своих злобных тюремщиков, две недели прятался в комнате размером не больше шкафа, переправился через бушующий пролив в Англию только затем, чтобы умереть в своей собственной постели. Его донимали невыносимый жар и тягостное ощущение удушья. Неожиданно Адам уловил аромат свежих цветов. Как странно! Ведь мертвые, он был уверен, не могут ничего чувствовать. Адам попытался провести рукой по своей груди и неожиданно наткнулся на мягкую возвышенность, которая показалась ему женской грудью.

Невероятно!

С усилием открыв глаза, он увидел, что лежит под грудой покрывал, в которые Ребекка завернула его как в кокон. Адам вспомнил последние двадцать четыре часа и облегченно вздохнул. Она не позвала на помощь. Размышляя о неожиданном повороте событий – ее присутствие в замке, в его спальне! – он убрал свою руку с очаровательной груди и сдвинул голову ее владелицы на изгиб своего плеча.

Адам внимательно рассматривал женщину, которую судьба поставила на его пути, женщину, которой ему придется довериться. Сейчас, спящая, она казалась ангелом. Он ухмыльнулся. Ребекка Уинком была кем угодно, но только не ангелом.

За время его отсутствия она преобразилась. Каштановые брови и длинные ресницы обрамляли глаза, которые, он знал, были шоколадно-коричневыми, выразительными, умными и обычно лучились озорством или смехом. Ее носик был очаровательно вздернут. Ее губы, кораллово-розовые на алебастровой коже, были соблазнительно приоткрыты в неосознанном приглашении, которое он, разумеется, никогда не примет.

Он убрал золотистую прядь со своего лица, невольно вдохнув запах цветочного мыла. Как же давно он обнимал женщину, наслаждался ароматом ее волос, ее шелковистой кожей? Кажется, с тех пор прошла целая жизнь.

Он и подумать не мог, что Ребекка будет первой женщиной в его постели по возвращении в Англию. Даже не принимая во внимание, что было очень сложно, их последнюю стычку, она оставалась дочерью его опекуна и не той женщиной, которую ему следовало вожделеть.

Когда разбойники напали на карету его родителей, Адаму было тринадцать. По укоренившимся представлениям он был почти мужчиной, но, Боже, совсем не чувствовал себя таковым. Он лежал там в грязи, привязанный к карете, пока его отца и мать жестоко убивали за горсть золотых монет.

Он был ужасно напуган, но не плакал ни тогда, ни на похоронах. Любые проявления слабости или жалости неприемлемы для мужчин рода Керрик. В день смерти своего отца Адам получил графский титул, а вместе с ним и ответственность, которую тот налагал. Вот почему желание, которое он внезапно ощутил сейчас, это ошеломляющее чувство, насторожило его.

Он не представлял, как справился бы в те первые годы без помощи Эдварда, отца Ребекки. Этот человек сам назначил себя его опекуном, ничего не ожидая взамен, радуясь, что может помочь сыну близкого друга. Ребекке в ту пору было четыре года. Адам думал, как сильно все изменилось за последнее время.

Перед отъездом во Францию он приехал к Уинкомам, чтобы попрощаться и устроить свои дела. Ранним утром Ребекка пробралась в его спальню, одетая в клочок кремового шелка, наверняка позаимствованный у матери и почти прозрачный на фоне огня. Она, открыв душу и сердце, сделала ему предложение, а он чуть не проглотил язык.

Придя в себя, Адам отослал ее, возможно, грубее, чем это было необходимо, но определенно как того требовала честь. Господи, ведь тогда ей было всего пятнадцать, ну почти шестнадцать! Хотя Ребекка уже и вошла в возраст, когда закон разрешает брак, она оставалась девчонкой на пороге женственности. Она еще не была готова принимать такое решение.

Ему, как единственному наследнику рода Керрик, конечно, следовало жениться до отъезда на войну, но Адам никогда всерьез не думал, что может погибнуть, поэтому не видел необходимости спешить со свадебными обетами. Жизнь казалась ему похожей на ящики письменного стола, в каждом из которых была задача или обязанность, которую нужно выполнить в назначенное время. Брак находился в одном из самых последних.