Полуночный маскарад - Басби Ширли. Страница 15

— А вы знаете мистера Латимера? Словно только сейчас заметив его присутствие, Ройс и Доминик уставились на молодого человека. Лицо Слэйда изменилось: красивые черты его лица расслабились и вновь стали привлекательными. Он ответил:

— Да. Можно сказать, я знаком с Латимером. Однако, — добавил он насмешливо, — в последний раз, когда я с ним виделся, я смотрел на него сквозь мушку дуэльного пистолета.

Захарий задохнулся от такого ответа, и немой вопрос застыл у него на лице. Но он был слишком воспитан, чтобы высказать его, и Доминик пожалел его:

— Несколько лет назад мистер Латимер и я не сошлись во мнении по поводу одной, ну, скажем, леди. Мы решили дать отдушину нашим чувствам на поле чести.

— И Доминик проделал аккуратненькую дырочку на правой руке Латимера, — сказал Ройс с явным удовлетворением. — Но, к несчастью, этим дело не кончилось. Через два дня Дому устроили засаду и напали на него, когда он возвращался из игорного клуба. Его сильно избили. Мы подозревали, чьих рук это дело, но доказательств не было.

— Ox, — выдохнул Захарий и, робко взглянув на Ройса, сказал:

— А я всегда удивлялся, почему вы так пренебрегали Латимером. Он был так вежлив с Лиссой и со мной, несмотря на то что мы должны ему деньги. А ваше отношение к нему ставило меня в тупик.

— Вы должны этой свинье деньги? — резко спросил Доминик.

— К сожалению, — кивнул Захарий, слегка покраснев. — У мистера Латимера расписка моего отца, давно просроченная. И Латимер был так любезен, что не требовал немедленной платы, хотя имел на то полное право. Но если он потребует деньги, я понятия не имею, где мы возьмем столько.

— Пока не беспокойся, — сказал Ройс, — а если он начнет приставать, давить, приходи ко мне.

— Или ко мне, — протянул Доминик. — Латимер мне кое-что задолжал, и мне будет нетрудно заодно уладить и ваши дела, — он натянуто улыбнулся, — так что доставь мне такое удовольствие.

Благодарный и смущенный, Захарий, почти заикаясь, сказал:

— Спасибо, но Лисса говорит, что мы все свои проблемы должны решать сами.

— А ты ничего не говори ей о моем предложении, — посоветовал Доминик, а потом, меняя тему беседы, насмешливо добавил:

— Да, что касается твоей сестры: почему, в конце концов, она не разрешает мне даже взглянуть на ее лошадь, на Фолли?

Захарий ухмыльнулся; улыбка омолодила его и без того юное лицо.

— Вы вывели ее из себя, — признался он. — После вашего ухода она была в ярости. Ни Этьен, ни я не могли близко подойти к ней в тот день.

— Разве это не обычное ее состояние? — спросил недоверчиво Доминик.

— О нет! — засмеялся Захарий. — К Лиссе не подходи, когда она не в начищенных перышках или если речь заходит о продаже Фолли. — Лицо его стало серьезным. — Если бы мы даже не зависели от заработков на этом жеребце, Лисса все равно никогда бы его не продала. Это ее конь, она его воспитывала с самого рождения и слишком его любит!

— О, это звучит так сентиментально! — не без иронии сказал Доминик. — Я не знаю точно, что вы задумали, но без больших денег вам не поможет даже такая лошадь, как Фолли. — Он с сочувствием посмотрел на Захария и продолжил:

— Ни один уважающий себя коневод не пригонит своих лучших кобыл в Уиллоуглен. Я не хотел бы вас обидеть, но до тех пор, пока это имение не будет приведено в порядок, вы не сумеете привлечь тех, кто разводит лошадей. — Улыбка затаилась в уголках его губ. — Особенно если их станут приветствовать лопатами, полными навоза, и словами, которые мне довелось выслушать сегодня утром.

Доминик, конечно, задел Захария за живое. Но тот не мог отказать ему в справедливости его слов и в итоге признался:

— Все так, но у нас нет другого выхода, как попытаться. Лисса говорит…

— «Лисса говорит», — повторил за ним Доминик, — а что ты сам думаешь?

Не привыкший высказывать свое мнение, Захарий вдруг начал длинную речь.

К сожалению, его старшие товарищи не подумали, что возможности их юного сотрапезника намного уступают их собственным, и с удивлением обнаружили, что Захарий совсем захмелел. В таком состоянии он не мог ехать домой, даже если бы усидел в седле.

Ройс и Доминик заспорили, кто проводит начинающего пьяницу. Наконец последний заявил:

— Нет нужды тащиться обоим, и поскольку мои чемоданы уже собраны, а твои нет, возвращайся в Дубовую Лощину.

Ройс успел влить в себя изрядное количество бренди и потому несколько осоловело посмотрел на Доминика:

— Ты думаешь, мне следует заставлять слуг в час ночи упаковывать вещи?

— Нет, но я думаю, что ты выпил больше меня. И если бы я не знал, что у тебя крепкая голова и ты доберешься домой без приключений, то не был бы за тебя спокоен.

Ройс обиженно развернулся на горячем мерине:

— Я, — заявил он, стараясь заставить повиноваться ставший неповоротливым язык, — совершенно, совершенно не пьян. Но коль уж ты решил проводить моего кузена, я тебя не удерживаю.

И он пустил лошадь галопом. Улыбнувшись про себя, Доминик тронул поводья своего коня, не спуская глаз с Захария, весьма нетвердо сидящего в седле, что вызывало у Слэйда серьезные сомнения в том, что они доберутся до Уиллоуглена прежде, чем юноша свалится на землю.

К счастью, Захарий оказался лучшим наездником, чем думал Доминик, и они прибыли в Уиллоуглен без приключений. Ночной воздух отрезвил юношу, и его шаги были достаточно твердыми, когда Доминик помогал ему подняться по лестнице в дом, надеясь, что ему удастся тихо уложить подопечного в постель. Но он сделал всего два шага, как одна из дверей распахнулась, и появившаяся на пороге Мелисса взволнованно проговорила:

— О Зак! Как хорошо, что ты наконец дома! Я так беспокоилась. Ты понимаешь, что уже три часа?

Захарий слегка пришел в себя и начал бормотать маловразумительные извинения; Мелисса не замечала Доминика до тех пор, пока тот не прервал бессвязную речь Захария.

— Я думаю, он сейчас слишком пьян и все объяснит вам утром.

Была лунная ночь, и с минуту Мелисса пыталась в сумерках разобрать, кто, кроме Захария, находится на галерее. По тому, как вдруг зачастил ее пульс, она поняла — Доминик. Но ее первой заботой был брат, и она сердито отчеканила:

— А кто виноват? Не ваша ли испорченность и распущенность?

Доминик чувствовал себя смущенно с того момента, как открылась дверь и вышла девушка. Было довольно темно, но он ясно видел высокую стройную фигуру, окутанную чем-то светлым и воздушным. Силуэт, точно привидение, едва различался в слабом лунном свете, распущенные волосы ниспадали на плечи, и на лице Мелиссы не было этих отвратительных очков. Слэйд не различал черт лица, но ему страшно захотелось рассмотреть его, и он приблизился к девушке. Однако ее слова разозлили Доминика, и он, наклонившись, крепко схватил ее за нежную руку и резко притянул к себе.

— Испорченность? — прорычал он. — Если вы хотите знать, что такое испорченность…

Вероятно, во всем было виновато бренди, потому что ничем иным Доминик не мог объяснить, как неведомая сила заставила его прижаться к ней губами; сильные руки легко сломили слабые попытки Мелиссы вырваться. Он вовсе не собирался ее целовать, и уж, конечно, не ждал никакого удовольствия от этого поцелуя. Но, к его удивлению, ее губы оказались нежными и податливыми, а тело — теплым и мягким. И его охватила волна безрассудства.

Мелисса была совершенно не готова к тому, что ее руки окажутся сжатыми его руками, и не ожидала объятий: происходящее было полной неожиданностью, в том числе и горячая волна возбуждения, прокатившаяся по ее телу, когда его рот пьяняще прижался к ее губам. Она сделала попытку освободиться, но ничего не вышло. Шли секунды, Доминик все теснее прижимал ее к своему крепкому телу, а девушка все больше теряла уверенность, что хочет этого избежать…

Доминик понятия не имел, что он собирается делать дальше. Он только ощущал нежные дрожащие губы и длинные стройные ноги, прижавшиеся к его ногам; ее упругие груди вздымались от учащенного дыхания. Его руки гладили ее бедра, все крепче притягивая к себе, вжимая их в свое теплое тело. Он почувствовал желание…