Галактический враг - Уэйс Маргарет. Страница 123
Медведь продолжал теребить бороду, казалось, он ее вот-вот вырвет.
– Ты по-прежнему ее любишь, парень?
Дайен посмотрел на него. Он был хладнокровен и собран.
– Я женюсь сегодня на другой девушке, друг мой.
– Ты по-прежнему любишь Камилу? – повторил мягко Медведь.
Дайен собрался сказать «нет», хотя это было бы ложью. Но ложь – удел королей.
Взгляд великана пробрался к нему в душу и увидел там притаившуюся правду.
Дайен переложил документ, продолжая смотреть на него невидящим взглядом.
– Помните день, когда мы ехали к вам под снегом? Мы говорили с вами о Сагане и Мейгри. Вы тогда сказали... Помните? «Черт подери, парень, кто, просыпаясь утром и вдыхая полной грудью, говорит воздуху: „Воздух, я люблю тебя!“ А ведь без воздуха мы погибнем. Кто говорит воде: „Я люблю тебя!“, а без воды мы погибнем. Кто говорит костру зимой: „Я люблю тебя!“, а без огня мы замерзнем и погибнем». Вот что вы тогда сказали, друг мой. Вот так, – Дайен набрал воздуха, поднял голубые глаза, – вот так я люблю Камилу.
Медведь снова вздохнул – словно ураган пронесся, утер глаза бородой.
– Этого-то я и боялся. Сердце мое оплакивает тебя, парень. Но ты верно поступаешь. Достойно. Выбираешь то, что поможет твоему народу. Надежный союз, который ты заключаешь с Ди-Луной, поможет собрать воедино распавшуюся на части галактику. Да ты и сам это понимаешь не хуже, чем Медведь. Я ведь воин, а не болтун-дипломат.
Зазвенел серебряный колокольчик.
– Ваше величество, – на экране появился секретарь. – Простите, что прерываю вас, но прибыл Его святейшество...
– Да, да! – Медведь махнул рукой. – Я знаю.
Секретарь исчез. Олефский пошел к дверям, круша по дороге мебель, с которой не успел расправиться, когда входил. Остановился.
– Не знаю, надо ли говорить тебе это, парень. Язык мой – враг мой. Моя жена говорит, что мне можно открывать рот, только чтобы проглотить кусок мяса, а все время лучше держать его на замке. Но, сдается мне, человеку надо знать правду. Камила так же сильно любит тебя, как ты ее. Не думаю, что еще кого полюбит.
– Ваше величество, Его святейшество приор аббатства Ордена Адаманта.
Приор в омофоре, переливающемся алыми, золотыми и белыми красками, вошел в кабинет короля. Это был молодой человек, слишком молодой для приора вновь учрежденного галактического религиозного ордена. Так кое-кто считал. Но в нем было столько света и спокойствия, лицо и манеры были преисполнены такой твердой верой во Всевышнего, что все скептики скоро замолкли.
Аббат, заметив разгром, сказал:
– Судя по всему, здесь был Олефский.
Дайен поправил стол.
– Да. Отныне буду давать ему аудиенцию на пустом пространстве под открытым небом. Благодарю, что прилетели. Я знаю, как вы заняты восстановительными работами в аббатстве и в церкви; я до глубины души тронут, что именно вы возложите на меня корону и провозгласите королем.
– Почту за честь, Ваше величество.
– Надеюсь, вы не станете возражать, если я буду звать вас просто братом Фиделем. Аббат Фидель звучит для меня непривычно.
– Должен сознаться, что и для меня тоже. – Аббат покраснел. – Приор Джон обратился ко мне на днях, а я решил, что это он к другому обращается, и прошел мимо.
Они рассмеялись, правда, под конец Дайен вздохнул.
Священник задумчиво посмотрел на него, положил ему на плечи руки.
– Душа ваша в мире с собой, Ваше величество? И с Господом?
– Да, – ответил Дайен твердо. – По крайней мере с собой. С Господом ей еще предстоит найти мир и согласие. На это требуется время. Но я делаю все, что могу.
– Рад слышать, Ваше величество, – сказал священник.
– Все готово к церемонии? – спросил Дайен.
– Да, сир. В соборе полно народа. Толпы – на улицах. Мне сказали, – брат Фидель был в растерянности, – что я должен наложить на лицо грим, потому что будут съемки.
– Боюсь, что да, – подтвердил Дайен, пряча улыбку.
Священник вздохнул.
– Не представляю, как братия к этому отнесется. Я разрешил в аббатстве установить экран. Надеюсь, им пойдет на пользу, что они смогут наблюдать за историческим событием, которое знаменует не только ваше восхождение на трон, но и восстановление былых прав Церкви. Представляю, что скажет приор Джон. Будет очень недоволен. Придется нам всем делать жертвоприношения. Я, пожалуй, пойду. Я оставил хор на брата Мигеля, не удивлюсь, если певчие привязали его к скамье.
– Брат, подождите минуту, – сказал Дайен удаляющемуся монаху. – От Сагана ничего не слышно?
Брат Фидель остановился, не поворачиваясь к королю и обдумывая ответ. Потом повернулся и мягко сказал:
– Он с Господом, Ваше величество.
– Он... умер? – вскричал Дайен.
– Я сказал то, что мог сказать, Ваше величество.
Дайен, думая, что правильно понял слова брата Фиделя, кивнул.
Они ушли. Все. Секретаря он отослал под каким-то предлогом. Дайен остался один.
Скоро придут с королевским одеянием, которое извлекли из музея. С короной и скипетром, которые нашли в доме Снаги Оме, а теперь вернули во Дворец. С той самой короной, которую пробил лазерный луч в ночь Революции. Теперь в отверстии красовался искусно вставленный кроваво-красный рубин.
Дайен сунул руку под воротник своего мундира, достал восьмиконечную звезду-серьгу, которую дал ему Таск. Он крепко сжал ее в руке. Оглянулся.
Все сейчас были здесь: его дядя, человек верующий; его мать, красивая, смеющаяся; его отец, гордившийся сыном; Платус, нежный, любящий; Мейгри, в серебряных доспехах, сияющих лунным светом. Они были с ним. Он не был одинок.
– Помогите мне быть достойным королем, – попросил он их.
Кто-то постучал в дверь. Призраки исчезли. Но они, как Таск, придут к нему, когда будут ему нужны.
– Войдите!
Капитан Дворцового легиона стоял на пороге.
– Пора, Като? – спросил Дайен.
– Пора, Ваше величество.
Охрана, в сияющих на солнце доспехах, выстроилась по обе стороны дверей.
Дайен положил серьгу в карман. Глубоко вздохнув, он вышел, сделав первый шаг на пути к трону.
Дворцовый легион стоял по стойке «смирно», отдавал ему честь, прижав руку к груди.
– Боже, храни короля! – дружно кричали легионеры.
И Дайен мысленно повторил эти слова.
Боже, храни короля!
Послесловие
Братия аббатства святого Франциска собралась во внутреннем дворике, вокруг огромного экрана, который установили монахи, разбиравшиеся в механике и электричестве, потратив на его установку два дня. Нарушив обычное молчание, они оживленно беседовали друг с другом: их взволновали не столько предстоящая коронация и свадебная церемония нового короля, сколько странные события, происходившие в миру, которые вторглись в их тихую монастырскую жизнь.
Приор Джон, на время отсутствия аббата Фиделя взявший на себя все его обязанности, суетился и хлопотал вокруг экрана, в устройстве которого ровным счетом ничего не смыслил, мешал своим собратьям – специалистам по электронике (призвавшим на помощь все свое терпение), и чуть было не сломал это сооружение, нажав не на ту кнопку, отчего раздался взрыв и дождем посыпались искры.
Наконец аппарат, рыча и распространяя сильный запах бензина, заработал. Появилось изображение. Началась церемония коронации. Грянул, прославляя короля, хор. Священник в соборе перед алтарем молил Бога благословить Его величество на царство. Юный монарх, облаченный в подобающие своему сану одеяния, со скипетром и короной, пошел по проходу. Он был бледен и торжествен; от него исходило сияние, по сравнению с которым мощные светильники казались тусклыми.
Взоры всех монахов были обращены на экран, их молитвы возносились к Творцу; и потому почти никто не заметил человека в надвинутом на лицо капюшоне, подошедшего к братьям в самом конце передачи. А кто заметил его, не обратил внимания, не кивнул в знак приветствия: они знали, что он не ответит.