Легион призраков - Уэйс Маргарет. Страница 31

— И вы предлагаете?…

— Поговори с архиепископом Фиделем, мой мальчик. Пусть он передаст эту информацию… он знает кому. Тому, кто может быть в ней заинтересован. — Дикстер, казалось, вернулся в прошлое, забыв, что они не в том трейлере на Вэнджелисе. — Я имею в виду… — адмирал густо покраснел, — я хотел сказать, Ваше величество…

Дайен улыбнулся:

— Приятно снова услышать от вас «мой мальчик». Как давно это было.

Дайен умолк, и улыбка сошла с его лица. В кабинете стало темнее: на солнце набежала туча.

Наконец Дайен, вздохнув, поднял голову и взглянул на Дикстера:

— Как вы узнали?

— Что узнал?

— Что он еще жив.

Им не надо было уточнять, о ком идет речь.

Дикстер потер свою тяжелую челюсть:

— А я вовсе не знаю, Дайен. Называй это предчувствием или умозаключением. Дерек Саган считал самоубийство смертным грехом. Он был не из тех, у кого в подсознании засела неотступная мысль о самоубийстве. Он был очень хороший воин. Если уж ничто другое, так хотя бы его инстинкты должны были сохранить ему жизнь. Нет, я никогда не верил, что Дерек погиб во время нашего бегства из Коразии. Он считал, наверное, что это мы погибли, и если он жив, то существует лишь одно место, где он мог укрыться. В конце концов, там, откуда начинал.

Дайен кивнул:

— Да, я так и предполагал. Я даже спросил Фиделя однажды о Сагане — в день коронации. Я сказал тогда: «У вас есть вести от лорда Сагана?»

— И что ответил архиепископ?

— «Он с Богом», — сказал мне Фидель. Тогда я опять спросил: «Он умер?» Но Фидель больше ничего не ответил мне.

Дикстер пожал плечами:

— Могу сказать, что это лишь подтверждает наши предположения.

— Но что это дает нам? — возразил Дайен. — Если Саган отказался от мирской жизни, то для нас он все равно что мертвый.

— Однако в действительности он от мирской жизни не отказался, Ваше величество, и он в заговоре.

Дайен молчал. Его левая рука то и дело потирала шрамы на правой ладони. Он смотрел на Дикстера невидящим взглядом. Скорбная картина пронеслась в эту минуту перед его мысленным взором: Дерек Саган у похоронных дрог леди Мейгри. Тогда он видел Дерека Сагана в последний раз.

— Нет, — сказал Дайен. — Не могу поверить в это. Вы были там, вы видели, как он страдал. Что была жизнь для него после ее смерти? С ней умерла и часть его самого.

— Может быть, снова отросла, — сухо заметил Дикстер.

Дайена эти слова покоробили, тень набежала на его лицо.

Адмирал покачал головой и вздохнул. Память о тех днях и для него была мучительна.

— Я видел тогда Сагана, Дайен. Но я видел его и двадцать с лишним лет назад, когда он возглавлял Революцию, которая сокрушила монархию. И если он и не нес прямой ответственности за смерть короля и ваших родителей, то был все же движущей силой тех, кто в этом повинен. Дерек Саган замучил и убил отца Таска. На совести Дерека Сагана смерть многих Стражей, и мы с вами хорошо это знаем. И смерть… — Дикстер запнулся.

— Платуса, — глухо сказал Дайен. — Я знаю. Я был там и видел… — память снова вернула короля в прошлое. — Странно, именно в ту ночь Платус цитировал Мильтона.

— Круг замкнулся, — еле слышно проговорил Дикстер.

Дайен покачал головой:

— Нет, я не хочу верить этому. Но, — добавил он, опережая Дикстера, — я переговорю об этом с архиепископом. Не думаю, правда, что он будет здесь чем-то полезен. Он духовная особа, а не воин.

— Еще не так давно, — сказал Дикстер, уже вставший со своего кресла и готовый уйти, — не так давно он был просто братом Фиделем и служил санитаром на «Фениксе». Он служил на военном корабле и, хотя сам и не носил оружия, знал и понимал тех, кому приходилось пускать оружие в ход. Некоторые думают, что Фиделю чужды мирские дела, но это вовсе не так. Скажите ему, Ваше величество, что вам угрожает опасность. Вам и… галактике. Я думаю, он поможет вам.

— Вы не преувеличиваете? — улыбнувшись, спросил Дайен.

— Нет, сынок, — ответил Дикстер, и голос его зазвучал торжественно, — я не преувеличиваю.

Адмирал поклонился и вышел. Дайен, задумавшись, не сразу нажал на кнопку вызова секретаря.

— Д'Аргент, соедините меня с архиепископом, он в аббатстве святого Франциска.

Но Д'Аргент был вынужден сообщить Его величеству, что архиепископа в монастыре нет и никто не знает, где он сейчас.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

На самом деле архиепископ Фидель еще не покинул монастыря, когда его разыскивал Д'Аргент, а только собирался в путь. Его личный космический транспорт уже был готов к старту, когда появление неожиданного посетителя задержало архиепископа.

Фидель послал монаха, бывшего у него в услужении, чтобы тот принес ему забытый требник, и остался один в своем кабинете.

Архиепископ уже взялся за ручку двери и собирался выйти, как вдруг кто-то тихо постучался в дверь. Думая, что это его слуга, который не понял, что требник надо принести не сюда, а на стартовую площадку космического корабля (этот слуга был очень набожным монахом, вечно погруженным в возвышенные размышления, что нередко мешало ему должным образом выполнять свои земные обязанности), Фидель открыл дверь, готовясь слегка пожурить нерадивого посланца, но уже готовый сорваться с уст архиепископа легкий упрек так и остался невысказанным. Фидель ожидал встретить смущенный взгляд брата Петра, но увидел перед собой одного из послушников, живших в монастыре, но по разным причинам не допускавшихся к принятию обета или выполнению обязанностей священника.

Послушник стоял в почтительном молчании, склонив голову и спрятав сложенные вместе руки в рукавах своей потрепанной сутаны, которую он смиренно донашивал после прежнего хозяина. Никто не требовал от него такого унижения, никто не требовал, чтобы он так низко опускал капюшон на свое лицо или избегал вступать в разговоры с другими братьями. Он сам обрек себя на такую жизнь. И сам же, по своей воле выполнял самую тяжелую, изнурительную работу в монастыре.

От удивления Фидель заговорил не сразу. Низко надвинутый на лицо послушника капюшон не помешал архиепископу сразу же узнать этого человека по его высокому росту и очень широкой груди и плечам, хотя его тело под ветхой сутаной из-за постоянных постов стало худощавым. В обители его звали Непрощенным. Настоящее же имя этого человека знали только двое: он сам и архиепископ.

— Брат Непрощенный! — все еще не совладав со своим удивлением, произнес Фидель. — Я… чрезвычайно рад видеть вас!

«Чрезвычайно удивлен» было бы ближе к истине, но Фидель надеялся, что Бог простит ему эту маленькую ложь. Никогда раньше этот послушник не подходил к архиепископу и не заговаривал с ним. Обычно он даже избегал встречи с архиепископом. Фидель не мог вспомнить, чтобы они когда-то о чем-то говорили бы друг с другом, хотя часто ему на глаза попадался этот молчаливый, необщительный человек, в одиночестве работающий в монастыре.

— Я рад, очень рад видеть вас, брат, — повторил архиепископ, немного волнуясь. — Я давно хотел поговорить с вами, но, боюсь, сейчас нам это не удастся. Видите ли, я собираюсь лететь на другую планету и мне пора уже… Дело весьма срочное, и… мне действительно некогда.

— Я знаю, Ваше преосвященство, — сказал послушник. Чтобы произнести эти слова, ему пришлось, кажется, преодолеть самого себя, как будто за долгие годы добровольного молчания он успел разучиться говорить. — Я потому и пришел, пока вы не улетели.

Архиепископ уже опаздывал, но он считал, что не может отказать в просьбе этому темному, угнетенному и подавленному сознанием своих грехов существу, как не мог бы отказать Смерти, явись она сейчас в проеме двери его кабинета.

— Слушаю вас, брат, — сказал Фидель.

Опустив на пол свою небольшую ручную кладь, архиепископ посторонился, пропуская послушника в свой кабинет. Фидель собирался уже закрыть дверь, когда вдруг из рукава потертой сутаны высунулась рука, упредившая его.

— Мы здесь одни? — зорко оглядываясь вокруг, спросил Непрощенный.