Певец из Кастагвардии - Уэлч Джейн. Страница 9

– Обсудим это, как только вы все поедите и отдохнете, – ровным голосом ответил барон, но взгляд его выдавал беспокойство.

– Вовсе не все мы попали в плен к охотникам! – заспорил Каспар, однако Брид сжала его локоть:

– Сейчас не время. Иногда бывает, что люди больше понимают, если им меньше сказать. – Все еще держа на руках Нимуэ, она повернулась к Халю и поцеловала его. – У меня есть работа, я должна тебя оставить.

После этого они с Керидвэн удалились в сторону западной башни. Каспар не чувствовал ревности: он лишь улыбнулся, радуясь их счастью, и стал рассматривать собиравшуюся толпу. Пип уже гарцевал на коне в окружении восхищенных подростков и одновременно хвастался:

– …и тогда я кинжал как выхвачу, ну и принялся их кромсать налево и направо. И вселил в них страх великий, что они прям, разорались все. Рядом еще рыцарь сражался, славный и благородный, лорд Кеовульф. И когда ему в руку вцепился огромный волк, я его в горло – раз!

– Волк? Неужели черномордый? – спрашивали ребята.

– Еще какой! Здоровенный, черный такой. Жуткая зверюга! – отвечал Пип, и слушатели аж задохнулись от восторга.

Каспар посмеивался его рассказу, а сам искал одно только лицо. И нашел! На младшего брата Май лишь взглянула, а потом стала смотреть на Каспара. Их глаза встретились, и юноша протянул ей навстречу обе руки. Май тут же шагнула вперед, а потом словно запнулась, так и не уверенная в его чувствах.

– Мастер Спар, я рада вашему возвращению, – сказала она вежливо. Пожалуй, даже чересчур вежливо.

– Милая моя, Радостная Луна, – прошептал тот внезапно севшим голосом.

Хотел объяснить, что его увлечение Брид прошло, что он любит ее одну. Да вот беда – слов не подобрал.

– Я каждый день чистила вашего коня, – потупившись, произнесла девушка. – Огнебой никого к себе не подпускал, три раза вырывался из стойла, но я стала к нему приходить, часами сидела с ним и, наконец, он стал мне доверять.

– Ух, ты! – Каспар был в восторге, но принялся болтать о коне, а о том, что хотел сказать, не проронил ни слова.

Пальцы у него так и чесались – хотелось коснуться ее ладони. Так сильно хотелось! Взять Май за руку, объявить своей, погладить буйные каштановые кудри… Хотелось с любовью заглянуть в эти карие глаза, казавшиеся такими печальными… Но нельзя. Почему-то Каспар думал, что недостоин. Предстояло ждать, предстояло объяснить ей свои чувства – ясно и полностью. Оба они ощущали на себе любопытные взгляды. Многие в крепости, а повариха – в особенности, любили почесать языки.

– Правда, может, Огнебой вам больше не нужен? – спросила Май, глядя на Фею.

– Нет-нет, он мне всегда будет нужен. – Резвость Феи поражала Каспара, но большой любви к лошади он не испытывал – предпочитал дикий нрав жеребца, которого сам вырастил. – Нет, Фею я подарю Брид.

При этих словах глаза Май будто погасли, и Каспар запоздало понял, что сказал что-то не то.

– Да нет же, я имел в виду… – начал он, но Май уже принялась извиняться:

– Я должна поздороваться с братом, а потом меня будут ждать к себе высшие жрицы. Ведь я по-прежнему остаюсь их служанкой и не могу пренебрегать обязанностями.

Говорила она очень скромно, а в голосе острее прорезался акцент Кабаньего Лова, будто девушка хотела подчеркнуть, какая пропасть разделяет их с Каспаром. Тот, не зная, как оправдаться, мог лишь смотреть, как Май поспешно уходит к брату и принимается гладить белого волчонка, которого тот так и не выпустил из рук. Вскоре она уже бежала на кухню, чтобы принести Рунке, чего-нибудь поесть.

– Славная девушка, – сказал Абеляр, кладя Каспару руку на плечо. – Очень славная.

Тот улыбнулся. С лучником их многое связывало. Никто, кроме Каспара и Абеляра, не изведал всей полноты мучений, уготованных пленникам темниц Абалона – одинокого замка в сердце Иномирья. Никто кроме них не знал, что лежит по ту сторону смерти, и какова горечь гибели, прерывающей жизнь, не доведенную до конца.

– Пойдем, Абеляр, я представлю тебя отцу. Только сперва надо тебя накормить и отмыть, как следует. Брок, позаботься, пожалуйста! Да еще проследи, чтобы Огдену и всем остальным дали поесть и разместили по комнатам – пусть как следует отдохнут, прежде чем отправляться по домам.

Все были заняты. Три высшие жрицы удалились обсуждать волчонка и найденную Брид девочку. Халь заперся с Бранвульфом – несомненно, излагал ему подробности исчезновения принцессы Кимбелин. У Каспара тоже еще оставались дела. Оставив Фею конюху, он пробрался в тихий угол двора, откуда под землю спускались старые, истертые ступени. Нашарил связку ключей, с которыми не расставался. Наполовину сгоревший факел обнаружился там же, где Каспар его оставил. Когда юноша высекал искру, руки у него заметно дрожали.

С тех пор как он в последний раз видел Некронд, прошло всего два месяца, но ему казалось – целая жизнь. Страшные сны были так реальны, что Каспар просто не мог не проверить, все ли в порядке. Распахнув дверь, он поднял факел над головой, чтобы осветить подземелье. В коленях чувствовалась слабость.

Три года подряд он каждый день проходил через это помещение, заваленное ржавыми орудиями пыток – и всякий раз пугался их, и всякий раз воображение заполняло их извивающимися от боли телами. Но теперь Каспар знал, что воображению не хватало яркости. В Иномирье он испытал настоящее мучение и поклялся при первой же возможности убрать из крепости все эти цепи, дыбы и клетки. На подгибающихся ногах он проковылял через пыточную, где сам воздух, казалось, дрожал от памяти о древних душах, к невысокой дубовой дверце на дальнем ее конце. Во рту пересохло, сердце колотилось о ребра.

Пахло чем-то затхлым, как смерть, и теперь Каспар знал чем: такое зловоние распространяли вокруг себя черномордые волки. Он повсюду чувствовал их вокруг себя, голодных, злых, грызущих грань Иномирья.

Скорчившись, Каспар втиснулся в крохотную комнатку – едва ли не нору, прорытую в фундаменте крепости. Когда-то, в давние века, здесь томились в темноте и одиночестве пленники. Он опустился на колени.

Целую минуту, едва осмеливаясь дышать, Каспар осматривал ларец, проверяя каждую деталь. Руны предупреждения оставались столь же четкими, как и прежде. Но о значении слов юноша не думал. На месте ли его собственные рыжие волосы – целых три, в разных местах, – которые он оставил тут, уходя? Не касался ли кто Некронда? Нет, все в порядке.

Старые петли скрипнули. Каспар подался вперед. Ему не терпелось увидеть голубоватую, как мрамор, скорлупу Яйца, покоящегося на скромном ложе изо мха. Он тронул талисман, пальцы дрожали, как бывает, когда впервые касаешься обнаженного тела девушки, возлегшей с тобою.

Там, под скорлупой, таилась такая мощь, такая страшная мощь! Достаточно лишь взять Яйцо в руку, и сможешь призвать в мир любых чудовищ, каких только захочешь, и подчинить их своей воле. Сможешь отправить драконов на поиски принцессы Кимбелин или послать двухголовых медведей вроде того, про которого рассказывал Халь, чтобы избавить Бельбидию от волков. Или заполнить все небо грифонами и велеть им сторожить Торра-Альту. Никто, никакая сила не сумеет противостоять твоей власти!

Яйцо умоляло воспользоваться его возможностями. Стать богом. Освободить зверей, заточенных в Иномирье. Каспар мог прекратить их мучения и даровать им жизнь. Ведь они желали лишь снова дышать, снова чувствовать под ногами теплую землю Великой Матери…

– Спар, дурак!

Юноша поспешно захлопнул крышку и стал возиться с замком.

– Спар, дурак ты этакий, еще часа дома не провел – а уже за старое?

Голос матери был суров и грозен. Каспар почувствовал, что заливается краской.

– Но… матушка… – промямлил он, выдергивая из головы еще три волоска и закрепляя их на ларце.

Потом вылез из каморки.

– Я знала, что ты здесь. Когда же ты поймешь?

– Да я ничего не сделал!

Но Керидвэн не слушала сына:

– Я терпела, долго терпела. Разве ты не осознаешь, какое зло выпускаешь на свободу? Страну захлестнули волки!