Рыцарь-крестоносец - Уэлч Рональд. Страница 29

Вдруг из передних рядов турок посыпался дождь выпущенных из луков стрел. Взвившись в воздух, они, казалось, на мгновение повисли в вышине, а потом понеслись со страшной скоростью на головы христиан. Филипп во все глаза следил за стремительным полетом стрел: так трудно было поверить, что в тебя стреляет настоящий, смертельный враг.

Казалось, одна стрела неслась прямо в него. Филипп заметил ее на расстоянии двадцати футов, а уже через секунду она оказалась почти у самого его липа. Выставив вперед щит, он пригнулся в седле. Внезапно охвативший его страх смерти оказался настолько силен, что живот Филиппа пополз куда-то вниз, а к горлу подступил горький комок тошноты.

Он услышал свист у себя над головой и в тот же миг где-то рядом услышал предсмертное, надрывное ржание лошади и резкий крик всадника. Филипп осторожно приподнял голову над краем щита. Турки, развернув лошадей, скакали прочь, непосредственная опасность миновала. Но Филипп знал, что это лишь временная передышка. Потом турки, снова повернув коней, начали обходить христиан с флангов, размахивая луками и издавая свой боевой клич: «Аллах иль-аллах! Аллах иль-аллах!» Издалека донеслись звуки кимвал [60], и сарацины поскакали прямо на линию войска христиан, которые мрачно ожидали возможности отступить назад.

– Вставайте! Съезжайтесь вместе! – командовали бароны.

Где-то в голове цепи труба заиграла боевой сигнал. Филипп услышал воинственные крики христиан и топот лошадей. Несколько обезумевших вояк, оторвавшись от войска, понеслись вперед. Турки развернули лошадей и поскакали прочь, на ходу отстреливаясь из луков.

Рыцари, доехав до середины холма, за которым скрылись сарацины, решили не продолжать погоню и поехали назад. Сзади на них посыпался град вражеских стрел – с диким ржанием одна за другой начали падать на землю лошади, и их всадники, путаясь в стременах, старались спрыгнуть с лошадей, прежде чем быть раздавленными тяжелым крупом. Большинство всадников христианского войска благополучно вернулись в свои ряды, но на упавших с коней людей сразу же налетели толпы сарацин, испуская торжествующие крики и размахивая кривыми саблями. Филипп, охваченный ужасом, смотрел на эту страшную сцену.

Одному рыцарю на раненой лошади удалось вырваться из круга обступивших его врагов, и он, низко пригнувшись в седле, поскакал прочь. Но далеко уехать на хромающем коне он не смог – один из белотюрбанных иноверцев нагнал его, хладнокровно вложил в лук стрелу и спустил тетиву. Стрела со свистом впилась в круп лошади – несчастное животное, заржав, тяжело повалилось на землю. Всадник, выбравшись из-под навалившейся на него лошади, с трудом встал на одно колено, выхватив из ножен свой меч. В это время трое турок, спешившись, устремились к нему с саблями наголо. После первого удара рыцарь упал на спину, и иноверцы тотчас же накинулись на него, рубя на куски его тело с хладнокровной яростью, потрясшей Филиппа до глубины души. Он хотел отвернуться, но не мог оторвать взгляда от ужасного зрелища.

Наконец турки оставили свою жертву, и Филипп увидел поверженного воина, истекающего кровью, в разорванной кольчуге и обагренном кровью плаще.

Турки пнули мертвое тело и, испустив вопль триумфа, погрозили саблями в сторону христиан.

Филипп судорожно втянул в себя воздух, чувствуя, как к горлу его подступает новая волна тошноты. На мгновение в его мозгу мелькнула мысль: сможет ли его рассудок выдержать это столкновение с жестокими реальностями настоящего боя с беспощадным врагом. Наконец ему удалось оторвать взгляд от распростертого на земле тела погибшего рыцаря, и тут он услышал разговор сира Бальяна с его отцом, обсуждающих положение, в котором оказалось войско, с их обычным спокойствием. Для них гибель нескольких воинов явилась просто обычной схваткой. Они, не концентрируя внимание на отдельных картинах, могли уяснить суть ситуации в целом и определить предположительный исход сражения.

– Мы должны двигаться дальше, Бальян. Останавливаться здесь опасно, – говорил сир Хьюго.

– Знаю. Мы растеряем последние крохи нашего преимущества, – согласился сир Бальян. – Бог знает, сколько драгоценного времени мы можем потерять из-за этого нападения.

И не только они одни понимали необходимость дальнейшего продвижения вперед. В этот момент Филипп услышал призывный звук трубы, и колонна двинулась дальше. С обоих флангов им угрожали сельджуки, но христиане усадили на коней собственных лучников, и турки опасливо держались на расстоянии, выжидая возможности нового нападения.

В течение полутора часов крестоносцы, не останавливаясь, шли вперед.

Неожиданно частенько поглядывавший по сторонам Филипп заметил, что турки начали выстраиваться в ряды, готовясь к новой атака. Потом, взобравшись на вершину известнякового холма, они разом понеслись вниз, к дороге. В рядах христиан наступило легкое замешательство: снова взыграли трубы.

Но, к счастью, за движением противника наблюдали внимательные глаза. Сир Хьюго д'Юбиньи, указывая рукой вперед, прокричал сиру Бальяну:

– Смотри, Бальян, они разбились на два отряда!

Сир Бальян понимающе кивнул и повернулся к трубачу.

– Подашь сигнал к атаке, когда я тебе скажу. Хьюго, предупреди людей.

На этот раз турки допустили промах. Между двумя отрядами образовалась брешь в пятьдесят ярдов, и такие опытные воины, как сир Хьюго и сир Бальян, не могли не использовать это преимущество в своих целях. Когда первая волна турок, выпустив тучу стрел, отступила, второй приближающийся отряд за толпой отступавших соратников и пеленой пыли не мог видеть передвижений в рядах христиан.

Филипп искренне восхищался решительными действиями своего отца и сира Бальяна. Много раз в Бланш-Гарде он слушал наставления отца о наилучшей тактике, которую можно применять в бою с иноверцами. В мирной обстановке родного дома сражение казалось ему чем-то вроде шахматной игры, где каждый ход был тщательно продуман и основательно взвешен, но здесь, в этом хаосе, в этом шуме, пыли и жаре, сражение представлялось ему настоящим кошмаром наяву. Большинство людей, утратив спокойствие, руководствовались лишь слепым инстинктом – инстинктом выживания, все их внимание оказалось сосредоточено лишь на конкретном моменте. И редко кто мог заставить себя мыслить трезво в такой обстановке.

Филипп поднял свое копье, другой рукой крепко прижимая к груди щит.

Сжав ногами бока лошади, он пригнулся, так что верхушка шлема едва выступала из-за края щита.

Теперь первая волна турок находилась на расстоянии полета стрелы.

Итак, осыпав стрелами христиан, они издали боевой клич и, подняв облако пыли, разъехались по сторонам, намереваясь атаковать крестоносцев с флангов.

Но в это время сир Бальян повел в наступление хорошо вооруженных рыцарей, клином врезаясь в пустое пространство между двумя отрядами турок, где сейчас стояла сплошная пелена поднятой лошадьми пыли. На солнце сверкал острый клинок его меча. Призывно взревели трубы, и Филипп вдруг почувствовал, что в нем закипает необычная радость; волнующая кровь радость битвы. Со всех сторон послышались крики – это христиане пошли в наступление, выкрикивая свой воинственный клич:

– «Deus Vult! Deus Vult!» [61] Да свершится воля Божья! Бог нас ведет!

Вторая волна нападавших турок услышала звуки трубы и крики христиан, сразу же поняв, что они означают, тем более что к ним присоединялся лязг оружия, звон кольчуг и топот копыт. Завеса пыли растаяла, и они увидели прямо перед собой несущийся на них поток рыцарей – раздувающиеся ноздри взмыленных коней, плоские верхушки запыленных шлемов, продолговатые щиты и острия поднятых копий с развевающимися на них флажками.

Турки поняли грозившую им опасность, но было уже слишком поздно. В их рядах наступило смятение, они спешно начали разворачивать коней назад, но в это время в их расстроенные ряды врезался отряд рыцарей-христиан.