Билби - Уэллс Герберт Джордж. Страница 28

— Меня это не волнует, — пробормотал капитан себе под нос и ударил изо всех сил.

— Теперь я спасен, — сказал профессор и попал с двенадцати ярдов.

Ослепленный бешенством, капитан попробовал было попасть в ту же лунку, но промахнулся.

— Вам надо целую неделю отрабатывать только этот удар, — сказал профессор. — Это сэкономит вам по крайней мере по удару на лунку. Я заметил, что на каждом поле догоняю вас на этом ударе, если почему-либо не успел выиграть раньше.

Капитан сделал вид, что не расслышал, а про себя произнес несколько крепких словечек.

Это все Мадлен, из-за нее он ввязался в эту игру. Красивые здоровые девицы должны вставать рано. Здоровая красивая девушка сама подобна утру. Свежая, словно омытая росой… А она, видите ли, нежится в постели, прекрасная и теплая, точно какая-нибудь Екатерина Великая. Нет, это неправильно. Может быть, это очень аристократично и роскошно, но это неправильно. Она могла бы догадаться, что, если она не встанет вовремя, он неизбежно попадет в лапы профессору. Гольф, не угодно ли! Он торчит тут, совершенно не заботясь о своей карьере; болтается на этой проклятой площадке; все разумные люди сейчас во Франции (нет, об этом лучше и не думать!), а он здесь занят игрой, которой тешатся удалившиеся от дел торговцы.

(Ну и ноги у профессора, когда глядишь на него сзади! Чем безобразнее у человека ноги, тем лучше он играет в гольф. Это уж закон.)

Утеха торговца не у дел, вот именно. Всякий уважающий себя британский солдат интересуется гольфом не больше, чем игрой в куклы. Совершенно бессмысленное занятие, и притом ужасно действует на нервы. Чтобы играть в гольф, надо быть идеально здоровым человеком, но если вы идеально здоровый человек, то займетесь каким-нибудь настоящим делом, а не станете валять дурака. Если уж говорить о грехе, о настоящем, непростительном беспутстве, то хуже гольфа ничего не придумаешь…

А между тем мальчишка уходит все дальше и дальше. Всякий, у кого есть хоть капля здравого смысла, в пять часов утра был бы уже на ногах и пустился бы в погоню за щенком и к завтраку доставил бы сюда беглеца, связанного по рукам и ногам. Надо же быть таким болваном!

— Вот ваш мяч, сэр, — сказал ему мальчик.

Капитан огляделся — положение было из рук вон плохо: впереди — открытая зеленая лужайка, но совсем рядом — перепаханное поле, а слева — заброшенная старая яма, где когда-то добывали гравий, заросшая по краям дроком и наполненная водой. Омерзительная дыра, из тех, куда непременно угодишь. Надо взять себя в руки. Взялся играть, так уж играй до конца. Ударить по этой чертовой штуке, то есть по мячу, так, чтоб уж если не пойдет прямо, то шел бы хоть правее, лишь бы не застрял в изгороди… да, вправо было бы неплохо. Только это очень трудно. Да, так: сосредоточиться на зеленой лужайке, целиться далеко вперед, значит, не совсем прямо, чуть-чуть правее. Итак, врасти пятками в землю, поднять биту, размахнуться и, главное, не спускать глаз с мяча, главное, не спускать глаз с той точки, в которую надо бить, — вон там, внизу и чуть-чуть вправо… Спокойно!.. Р-раз!..

— По-моему, в пруд, сэр.

— Если бы в пруд, мы бы слышали всплеск, — заметил профессор. — Мяч где-то там, в мокром песке. Ну и стукнули же вы его!

Начались поиски. У мальчишки был такой вид, словно ему совершенно наплевать, найдет он мяч или нет. А ведь он должен стараться. Ведь это его работа, а не просто забава. Но в наши дни все такие расхлябанные — ужас! Мы все — усталое поколение. Все нам опротивело. Опротивело думать, опротивело работать, опротивели и Мадлен, и военные маневры, злобные юристы и пропавшие мальчишки — не говоря уже об этой нелепой, идиотской игре…

— Вот он, сэр! — раздался голос мальчика.

— Где?

— Здесь, сэр, в кустах!

Мяч застрял в ветвях куста, над скользким, обрывистым краем ямы.

— Сомневаюсь, чтобы вы могли пробить его оттуда, — сказал профессор, — но любопытно было бы попробовать.

Капитан внимательно изучил положение.

— Я смогу его пробить, — сказал он.

— Боюсь, что вы поскользнетесь, — возразил профессор.

Оба оказались правы. Капитан Дуглас уперся ногой в крутой рыжий песчаный склон под самым кустом, перехватил биту пониже и ударил мяч снизу вверх, так, что выбил его далеко в поле. Но сам он узнал об этом позже, ибо все глаза следили за мячом, кроме его собственных. Профессор что-то дружески бормотал, подбадривая его. Но капитан сползал — неуклонно сползал вниз… Вот он уже на четвереньках и, силясь удержаться, цепляется руками за колючие ветки, царапает мокрый песок. Вот ноги его уже в воде, все глубже и глубже, вода доходит уже до щиколоток, поднимается к икрам. Неужели там глубоко? Нет. Он уже стоит на дне. Как бы теперь выбраться? Это не так-то легко. Илистое дно не хочет отпускать свою добычу…

Наконец он выбирается на сушу к профессору и мальчишкам; руки у него рыжие от песка, колени тоже рыжие, ботинки все в глине, а лицо совсем как у младенца, крошечного белобрысого младенца, которого хорошенько распарили в ванне и припудрили тальком. Уши его пылают, словно алые розы Ланкастерских герцогов. И в глазах тоже светится сердитое удивление разобиженного младенца…

— Я так и думал, что вы съедете в пруд, — оказал профессор.

— Никуда я не съехал, — ответил капитан.

— ?!

— Я просто спустился посмотреть, какая там глубина, и освежить ноги — ненавижу, когда они горят.

Конечно, он проиграл эту лунку, но зато почувствовал себя настоящим игроком — ярость подогревала его, теперь он, конечно, станет бить лучше и всех поразит! Ведь есть же какой-то смысл в выражении «довести до белого каления». Лишь бы только профессор перестал возиться со своим мячом — за это время опять остынешь! Раз! — профессорский мяч взмыл в небеса. Ну, будь что будет! Капитан бросился в бой, с ходу изменил тактику, ударил — и мяч волчком завертелся на одном месте.

В подобных случаях можно надеяться хотя бы на сочувственное молчание. Но профессор не упустил случая высказаться.

— Вы никогда не попадете в лунку, — сказал профессор, — никогда, пока не перестанете судорожно дергать рукой во время удара. А так можете с тем же успехом просто шлепать мяч рукой. Если вы думаете…

Капитан окончательно вышел из себя.

— Послушайте, — заявил он, — мне совершенно наплевать, как я там пробил, — понятно? Если вы думаете, что я жажду выиграть или преуспеть в этой гнусной, дурацкой игре для престарелых младенцев…

Еще секунда — и капитан перешел бы к выражениям уж вовсе не джентльменским, но вовремя прикусил язык.

— Если что-то делать, так делать как следует, — поразмыслив, сказал профессор. — Иначе не стоит браться.

— Значит, не стоило браться. И так как последняя лунка принесла вам победу, то… если вы не возражаете…

Капитан был человек горячий, но отходчивый, и ему уже было стыдно за свою вспышку.

— Разумеется, как вам угодно, — ответил профессор.

Он дал знак почтительно ожидавшим мальчикам, что игра окончена, и оба джентльмена направились в гостиницу.

Некоторое время они молча шагали рядом, а притихшие мальчики шли позади.

— Отличная погода для маневров французской армии, — небрежно сказал наконец капитан. — Если, конечно, у них так же тепло.

— Сейчас по всей Европе, к северу от Альп, прошли антициклоны, — сказал профессор. — Погода почти установилась, насколько это возможно для Европы.

— Идеальная погода для бродяг и путешественников, — произнес капитан, еще немного помолчав.

— На свете нет ничего идеального, — возразил профессор. — Но погода прекрасная.

В гостиницу они вернулись около половины двенадцатого, и тут капитана ждало пренеприятное занятие — у мотоцикла за ночь спустила шина, пришлось менять. При этом капитан умудрился больно прищемить палец. Потом достал военную карту округа и сел за зеленый столик под окнами гостиницы, гадая, в какую сторону мог направиться Билби. Когда его видели в последний раз, он шел на юго-восток. В той стороне море, а всех беглецов-мальчишек, естественно, тянет к морю.