Вечные влюбленные - Басби Ширли. Страница 39

Все еще одурманенная поцелуями, Тесc затуманенным взором смотрела на него, пока вдруг до ее сознания не дошло, что ему предстоит отчаянное, опасное дело. Если эти наглые контрабандисты — безумные, дикие головорезы, а в этом она не сомневалась, — значит, его жизнь будет в опасности? Что случится с ним, если они обнаружат, что он шпионит за ними? Что, если они убьют его?

Тесc охватил страх. В груди ее боролись противоречивые чувства.

— Будьте осторожны! — хрипло сказала она. — Вы ведь не станете глупо рисковать? Вы не… — она болезненно сглотнула, — не позволите им причинить вам вред?

Ее слова и очевидная тревога затронули некие глубинные чувства в Нике. Никто, кроме, пожалуй, бабушки, никогда о нем не тревожился. На его красивом лице отразилась нежность: он привлек ее к себе, убаюкивая, как ребенка.

— Нет, дорогая, не позволю. — Он коротко поцеловал ее в голову и пробормотал:

— На сей раз я чувствую, что никакой риск не заставит меня… — Он улыбнулся. — Поверь мне, шалунья, я не позволю какому-то контрабандисту не пустить меня в твою постель! — Он снова поцеловал ее и, накинув на себя плащ с пелеринами, ушел.

Тесc уставилась на пустой проем, в котором растворился Ник.

Что с ней происходит? Как получилось, что этот приводящий ее в ярость обманщик смог за какие-то два дня так перевернуть ее жизнь?

Отчего простое его присутствие делает ее счастливой? А когда его нет, она чувствует себя опустошенной и покинутой? Почему случилось так, что, хотя она ругает его и думает, что ненавидит, сама мысль о том, что ему грозит опасность, наполняет ее ужасом? Она ведь наверняка не стала бы беспокоиться о каком-нибудь звере!

Николаc хмуро правил лошадьми под непрерывным дождем.

Думы его на удивление были схожи с размышлениями Тесc. Он спрашивал себя, что же такое было в этой Долли, от чего кровь начинала быстрее течь в жилах, а сердце бешено биться. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного ни к одной женщине! Кроме тех безумных и безмятежных дней, когда он уверил себя, что любит Мэрианн… Ник еще больше помрачнел.

Подавив проклятие, он отбросил мысли о загадочной шалунье, от которой только что ушел, и стал думать о предстоящем вечере. Хотя его не очень тянуло в усадьбу, но он не мог этим утром отказать бабушке, когда она настойчиво попросила его, чтобы он обедал сегодня дома. Она пригласила несколько своих добрых друзей на импровизированный обед в честь возвращения Николаcа в графство. Шербурн поморщился: он сомневался, что приедут многие из друзей бабушки, но готов был биться об заклад, что молодые леди, о которых упоминала бабушка, прибудут наверняка!

Немного позже он, высокий, учтивый, стоял возле бабушки, наклеив холодно-вежливую улыбку, и приветствовал гостей. По его красивому лицу невозможно было прочитать, что творилось за этим любезным фасадом. Съехались все: лорд и леди Спенсер, их сын и дочери; адмирал Броунелл, его жена, оба их сына и дочь Джейн; Джон Фрэмптон, сквайр, и его друг из Лондона, Эдвард Дикерсон. Атина тоже присутствовала, сопровождая чуть ли не сочувствующим взглядом темных глаз каждое движение брата. «Да, — угнетенно подумал Николаc, — похоже, вечер будет долгим».

Вечер оказался длинным и тягостным, как того и боялся Николае. Когда его не развлекали сдержанными улыбками и хихиканьем юные леди под косыми взглядами их родителей, он оказывался в середине целого табуна пылких молодых людей, которые забрасывали его вопросами о сэре Уэллесли и о войне с Бони на полуострове.

Николаc вышел в отставку уже около года назад и возвратился в Англию, но, несмотря на то что сообщаемые им сведения устарели на несколько месяцев, для джентльменов, похоже, это не имело значения, и даже лорд Спенсер и адмирал Броунелл ловили каждое его слово. Поначалу Нику это было приятно, но вскоре начало утомлять, и он уже пожалел, что не прислушался к внутреннему голосу и не сказал бабушке, что у него на этот вечер были иные планы.

Однако он не мог не признать, что у него имелись и скрытые помыслы. Поэтому он положительно откликнулся на откровенное сватовство Паллас. Сегодня ему представится возможность увидеть Джона Фрэмптона и молодого Роберта Броунелла, дальше он решит, как использовать информацию Паллас, уяснит для себя, насколько эти типы связаны с контрабандистами, а заодно и разберется, кто выдает французам жизненно важные тайны!

Было очевидно, что Роберт, смуглый задумчивый молодой человек лет двадцати четырех, вполне мог бы примкнуть к кавалерийскому полку, как он страстно того желал. Николаc внимательно наблюдал за ним, после того как дамы покинули столовую, а джентльмены остались наслаждаться сигарами и портвейном. Ник допускал, что Роберт, скучающий и неугомонный, полный юношеского воодушевления и высоких помыслов, запертый в деревне, где ему нечего было делать, вполне мог принимать участие в шальных вылазках Фрэмптона. Второй сын Броунелла, Джереми, был изнеженным юношей, на два года моложе Роберта. Судя по затейливым складкам его накрахмаленного шейного платка и смело расшитому белому жилету, можно было предположить, что больше всего сей отпрыск стремился взять штурмом компанию лондонских денди. Похоже, Роберт испытывал к Джереми великое презрение: пока говорил младший брат, он все время кривил губы, ибо разговор вертелся в основном вокруг фасонов и покроя одежды.

Глаза Николаcа перемещались вдоль стола, перескакивая с круглой лысой головы адмирала Броунелла на изящную, элегантную седовласую голову леди Спенсер и задерживаясь на мгновение на дерзком ястребином лице сквайра. Джон Фрэмптон больше напоминал своего покойного отца, нежели свою милую мать: волосы у него были темно-каштановые, губы — полные, словно он на кого-то дулся, а темно-синие глаза — неспокойные, бегающие. Несмотря на модный наряд, в нем было что-то вульгарное, и Николаc без труда мог представить его ранним утром в окрестностях в компании худородных контрабандистов или сопровождающих его драгун.

Его друг Дикерсон был такого же пошиба. Лениво оглядывая обоих — Дикерсона и Фрэмптона, дружелюбно беседовавших с младшими по возрасту гостями, Николаc спрашивал себя, почему они теряют время на буколических холмах Кента. Судя по облегающим камзолам, белым модным шейным платкам, было похоже, что оба интересуются спортом: их разговор вертелся вокруг Татерсола, где встречались торговцы лошадьми и заключались пари о скачках; матчей по боксу, проводимых в Файвз-Курт. Почему же Фрэмптон и его друзья зарыли себя в этой глуши?

— Послушайте, Шербурн, прекрасно, что вы решили провести зиму дома, — сказал адмирал Броунелл, прерывая размышления Николаса. — Может, из-за вашего присутствия проклятые «нелегалы» не будут так самоуверенны! Вы знаете, — гневно добавил он, — прошлой ночью у них хватило дерзости забрать трех моих лучших гунтеров<Гунтер — охотничья лошадь.>, чтобы переправить свои товары. Наглецы!

Высказывание адмирала вызвало временное затишье. Молчание нарушил Линдси, сын лорда Спенсера. Взглядом своих голубых глаз он напоминал испуганного олененка.

— Знаете, — поспешно проговорил он, — Колдвелл-Хаус находится вблизи одной из дорог, которой часто пользуются «нелегалы».

Поскольку вы живете в этом месте, можно ожидать, что они случайно могут.., э.., одолжить у вас каких-нибудь домашних животных. Они не причиняют вреда, у них даже принято оставлять после себя бочонок-другой бренди в качестве компенсации за использование животных.

Проигнорировав слова сына, лорд Спенсер, сидевший слева от Николаcа, заметил:

— Правда, с ними надо что-то делать, — приличные люди не могут спокойно спать, пока они тут орудуют!

Не зная, что на это ответить, Николаc поглядел на свой бокал с бренди. Он хотел убедить двух пожилых людей в том, что собирается разобраться с контрабандистами, однако было глупо открыто признаваться, что его интерес к ним далеко не поверхностный.

Разумеется, он не собирался упоминать о спрятанных товарах в винных погребах старого дома привратника. Лениво вертя в руках ножку бокала, он небрежно произнес: