Дикая магия - Уэллс Энгус. Страница 61

Девушка почувствовала прикосновение и повернулась. Каландрилл улыбался ей, и она поняла, что чувства её отразились у неё на лице: «Бураш! — с удивлением подумала она. — Неужели я так изменилась? И что меня изменило: Хоруль или любовь?» Каландрилл коротко дружески пожал ей руку и пробормотал.

— Ничего не бойся.

Она кивнула, ощущая на себе неодобрительный взгляд Брахта, сидевшего по другую сторону костра, и сказала:

— А я боюсь.

— Доверься Очену, — произнёс Каландрилл, — и Молодым богам.

— Хорошо, — согласилась Ценнайра, но не могла не вспомнить слова Хоруля: на Молодых богах лежат ограничения, кои человек понять не в силах. Он также сказал, что Фарн становится сильнее. По телу её пробежала дрожь. Снова начали досаждать сомнения — Аномиус ведь тоже по-своему служит Фарну, а раз уж она окончательно перешла на сторону Каландрилла, то, значит, выступила против Безумного бога. Посему Фарн может дать Аномиусу знать о том, что она его предала.

Каландрилл убрал руку. А Ценнайре так хотелось, чтобы он гладил и успокаивал её. Она настолько нуждалась в участии, что, не будь рядом Брахта, который неодобрительно смотрел на неё через огонь, и Кати, сидевшей с загадочным лицом, она бы бросилась к Каландриллу и прижала его к себе. «И что потом? — спросила себя Ценнайра. — Обнимет он меня или оттолкнёт?» Она сдержала вздох, готовый сорваться с губ, и вперила взгляд в костёр, борясь что есть мочи со страхами и разочарованиями, овладевшими ею, когда Каландрилл принялся ремонтировать упряжь и доспехи.

На тёмном небе звезды были подёрнуты принесёнными свежим ветром облаками, сквозь которые лишь время от времени проглядывала луна. Как неприятный привкус, в ночном воздухе ощущалось вездесущее присутствие ужаса. Каландрилл боролся с ним заклятиями, коим научил его Очен, но ужас креп день ото дня, с каждой лигой, приближавшей их к схватке. По сравнению с величием их цели смятенные чувства Каландрилла казались мелочью, и все же он не мог не желать успокоения. Но каким-то шестым чувством он понимал, что не познает его до тех пор, пока Ценнайра не вернёт себе сердце и не станет вновь смертной. «Если это удастся, — думал он, — все будет хорошо».

Каландрилл сделал последний стежок и отложил работу, зевая. В лагере стояла тишина, лишь изредка нарушаемая вздохами животных и потрескиванием хвороста в костре. Брахт и Катя уже спали, завернувшись в одеяла, а котузены — кроме часовых, ходивших по периметру бивака, — лежали тёмными молчаливыми тенями на земле. Очен спал несколько в стороне ногами к костру. Ценнайра не шевелилась, но вряд ли она спит, подумал Каландрилл. Он посмотрел на девушку и слабо улыбнулся. Если она видела его улыбку, то не подала вида, и он растянулся на земле, всем своим существом ощущая огромное расстояние, разделявшее их.

Ахгра-те лежала на северной оконечности леса, отмечая границы между лесистой и равнинной местностями. Целых полдня дорога взбиралась вверх на последнюю поросшую деревьями террасу. От противоположной стоны её начиналось тёмное плоскогорье, простиравшееся насколько глаз хватал на восток и запад. Это и была Джессеринская равнина, Ахгра-Данджи, что на джессеритском языке означало «великая стена». Она нависала над городом и над обширной лесистой страной, словно затвердевшая грозовая туча, опустившаяся на землю. Её было видно даже с последнего участка дороги, где деревья уступали место полям и сельскохозяйственным угодьям. Освещённая лучами заходящего солнца, она являла столь же впечатляющую преграду, как и сам Кесс-Имбрун.

Город притулился у самого подножия плоскогорья. Со склонов гор каскадами падала вода, приводя в движение мельничные колёса. За многие годы река пробила себе путь в земле, естественным рвом окружая Axrpa-те с запада, юга и востока. С севера город упирался в подножие Ахгра-Данджи, откуда начинались высокие бревенчатые стены с башнями, поставленными на равном расстоянии друг от друга. Неприступный город, подумал Каландрилл.

Когда они подъехали ближе, он сообразил, что Ахгра-те больше походил на города-государства Лиссе, чем на населённые пункты, кои привык он видеть в этой загадочной земле. Стена перед ними тянулась по меньшей мере на пол-лиги. Приподнявшись на стременах и оглядываясь, как и его товарищ, Каландрилл рассчитал, что восточные и западные стены были такими же. Размеры укреплений, несмотря на подавляющую массу скал, поднимавшихся позади, производили сильное впечатление.

В двух выстрелах из лука от стены Чазали отдал приказание, и двое котузенов галопом поскакали к военному посту на южной стороне рва. Задержавшись там на мгновение, они с грохотом пересекли подъёмный мост и скрылись за стеной. Киривашен придержал коня, и люди его выстроились позади в колонну. Очен встал рядом с Чазали, Брахт — с Катей, а Каландрилл — с Ценнайрой, возвышаясь над её маленькой лошадью. Кандийка с любопытством разглядывала величественную стену.

— Если это для них небольшой город, — сказал Каландрилл, — то какие же тогда большие?

— Они, наверное, огромны, как Нхур-Джабаль, — предположила она.

«Опасается встречи с Аномиусом», — подумал он, а вслух произнёс, стараясь успокоить её:

— Тебе нечего бояться. Делай то, что говорит Очен, и Аномиус ничего не заподозрит.

Ценнайра молча кивнула, и он принялся рассматривать людей, высыпавших на стены Ахгра-те. Всадники, отправленные Чазали, вернулись, вновь прогрохотав по мосту. У ворот выстроились две колонны одетых в неполные доспехи копьеносцев.

— А я думал, все коту на войне, — сказал Каландрилл.

Очен неуклюже повернулся в седле.

— Здесь остались только котуанджи.

Более пространного объяснения вазирь просто не мог себе позволить. Ещё бы чуть-чуть, и он свалился бы с седла — кони их застучали копытами сначала по дереву, затем по камню. На несколько мгновений всадники оказались в полной темноте, а затем выехали на тенистую площадь, где толпились кемби и другие сановники. Чазали с Оченом остановили лошадей, но спешиваться не стали. Депутация, состоявшая из известных людей города, судя по роскошным одеяниям, сомкнула вокруг них круг, низко поклонилась и шумно приветствовала выдающегося киривашена Памур-тенга, почтённого вазиря и их почётных гостей.

Каландрилл сообразил, что Чазали посылал гонцов, чтобы предупредить правителей Ахгра-те о чужеземцах, ехавших вместе с колонной. И все же он то и дело ловил на себе любопытные взгляды. Киривашен ответил, как полагалось, на приветствие, и местные аристократы предложили толпе разойтись, а копьеносцы, выстроившись в почётный караул, повели их в центр города.

Для человека, привыкшего к широким улицам лиссеанских городов и к открытым пространствам, Ахгра-те мог показаться слишком тесным. По узким улицам между жавшимися друг к другу строениями едва могла проехать тележка. Дома были в основном четырехэтажными, По высоте почти достигавшими террасы с внутренней стороны укреплений, так что весь город представлял собой огромную крепость с прорубленными в ней дорожками. Смеркалось, и, несмотря на зажжённые лампы и освещённые окна, улица выглядела мрачной. После чистого воздуха леса в ноздри Каландриллу ударили мириады почти забытых запахов любого города, смешанные с ароматами неизвестных специй, тонких палочек, горевших в дверях, и экзотических блюд. Отовсюду на них смотрели любопытные глаза. Поражённые — если судить по тому, что Каландрилл уже узнал о джессеритской физиогномистике, — тем, что киривашен и вазирь едут в компании чужеземцев.

Он с облегчением вздохнул, когда они выехали на открытую площадь. Вдали над городом нависал Ахгра-Данджи. Но отсюда хотя бы было видно тёмное синее небо с уже зажёгшимися тут и там звёздами. На востоке выглянула луна.

Так же, как и в Гхан-те, площадь здесь окружали храм, конюшни и постоялые дворы. Котуанджи скрылись в самом богатом из них, а кемби и другие аристократы подставили спины путникам, вызвав, как и в Гхан-те, некоторое замешательство среди чужеземцев. Когда Каландриллу удалось наконец соскочить с лошади без посторонней помощи, он увидел, как котуанджи выводят с постоялого двора людей, и догадался, что помещение полностью освободили для них.