Эйсид Хаус - Уэлш Ирвин. Страница 38
Небеса или ад, чтобы это ни было, я приближаюсь, вашу мать! И здесь, чуваки, произойдут кое-какие изменения! Коко Брайс. Пилтон. Прославил свое имя на Миллуоле (товарищеская встреча в предсезонке), Питтодри, Айброксе и Андерлехте (Кубок УЕФА). Коко Брайс, лучший из лучших. Кто с ним свяжется, тот сдохнет. Послушай, если кто-нибудь... если кто-нибудь начнет... если кто-нибудь...
Его мысли беспорядочно тянулись какой-то безжизненной вереницей. Коко был напуган. Сначала его страх был незаметно подкрадывающимся недомоганием, затем стал резким, жестоким и грубым, и он почувствовал на себе великие силы, сминающие его и тянущие в разные стороны. Такое ощущение, словно он находился в тисках порока, пока одновременно другая сила пыталась вырвать его из этой хватки. Эти силы, впрочем, дали ему возможность определить его тело впервые с того момента, как началось это странное путешествие. Он понимал, что был человеком, слишком человеком, слишком уязвимым для сил, которые сминали и рвали его на части. Коко молился о победителе в борьбе между этими двумя великими и равными друг другу силами. Пытка продолжилась еще немного, затем он почувствовал, как его вырвало из пустоты. Раньше он только ощущал СВЕТ, но теперь мог действительно видеть его, проникающим всполохами сквозь его закрытые веки, которые он никак не мог открыть. И затем он осознал, что вокруг него раздаются голоса.
— Какая прелесть!
— У тебя маленький парень, женщина, малыш-крепыш и все дела!
— Посмотри, Джен, он прекрасен!
Коко мог чувствовать, как его держат, мог чувствовать свое тело, и где были его конечности. Он попытался закричать: «Коко Брайс! Парни Хибз! Какой на хуй счет, чуваки?»
Ничто не вырвалось из его легких. Он почувствовал шлепок по спине и сотрясение воздуха внутри него, и выдал громкий, душераздирающий вопль.
Доктор Кэллахэн поглядел на молодого человека, лежащего в постели. Он долгое время пребывал в коме, но теперь, придя в сознание, демонстрировал какую-то странную манеру поведения. Он не мог говорить, корчился и извивался в кровати, молотя руками и ногами. В конце концов, его пришлось связать. Он вопил и плакал.
Холодно.
Помогите.
— Уааааа! — кричал парень. В ногах его кровати висела табличка: КОЛИН БРАЙС.
Горячо.
Помогите.
— Уаааааа!
Голоден.
Помогите.
— Уааааа!
Нужно крепко обнять.
Помогите.
— Уааааа!
Хочу писать, какать.
Помогите.
— Уааааа!
Доктор Кэллахэн чувствовал, что посредством этих воплей молодой человек, возможно, пытается общаться, хотя не мог быть точно в этом уверен.
В больничной палате Дженни ласково держала своего сына. Они назовут его либо Джек, либо Том, как договорились заранее. Она подумала с неожиданной вспышкой цинизма, что именно этого заслуживают такие люди, как они, пребывающие в пласте англо-говорящих восьмидесятых, где культура и акцент однородны, а национальность во многом неуместное определение. Выходцы из среднего класса, профессионалы, социально осознающие себя, политически корректные люди, — презрительно размышляла она, — заслуживают того, чтобы использовать эти старые пролетарские традиционные имена — идеал для бесклассового общества. Ее подруга, Эмми, объявила, что намерена назвать своего ребенка Беном, если это будет мальчик, так что выбор сузился до одного из двух имен.
«Как там мой маленький Джек», — говорил себе Рори, и его указательный палец касался пухлой ладони ребенка.
«Том», — думала Дженни, убаюкивая его.
Эй, что здесь, блядь, творится, чуваки?
В течение последующих нескольких дней семья Колина Брайса стала смиряться с тем фактом, что их сын, похоже, впадает попеременно то в растительное, то в бессвязное лунатическое состояние после того несчастного случая. Друзья признались, что Коко принял на кишку не одну, а две таблетки кислоты, Супермарио, и пресса ухватилась за это. Молодой человек в госпитале стал местной знаменитостью. Газеты напыщенно задавали один и тот же риторический вопрос:
Спалил ли Колин Брайс свои мозги ЛСД или стал жертвой удара молнии?
Колин Брайс — жертва странного несчастного случая или очередная потеря нашей молодежи, уничтожаемой наркотической угрозой?
Тогда как пресса, казалось, знала абсолютно все, врачи были сбиты с толку природой состояния молодого человека, если оставить в стороне возможные причины этого. Тем не менее, они могли видеть признаки улучшения. За несколько недель у него стремительно улучшился глазной контакт, появились определенные признаки интеллекта. Они рекомендовали друзьям и семье посещать юношу, полагая, что он сможет извлечь пользу от как можно более сильного, насколько только возможно, стимулирования.
Ребенка назвали Томом.
Коко, вы психи и козлы! Коко Брайс! Брайси! СиСиэС! Парни Хибз сметут любого чертова противника. И глазом не моргнут.
Дайте Becks, мудачье.
Дженни кормила грудью ребенка.
Хоэ, ты, скотина! Это достало меня, черт возьми. Коко Брайс, кто он? Меня зовут Том, да, Том!
Ребенок жадно питался, всасываясь в сосок Дженни так, что и не оторвать. Рори, ушедший на некоторое время в отпуск по причине своего отцовства, наблюдал эту сцену с интересом.
— Он, похоже, получает удовольствие. Посмотри на него, это почти непотребно, — засмеялся Рори, скрывая растущее чувство неловкости, охватившее его. Оно появилось из-за того, как ребенок иногда на него смотрел. Малыш время от времени сосредотачивал на нем свой взгляд и глядел, ну, скажем, презрительно и агрессивно. Это было неописуемо. Маленький ребенок. Его ребенок.
Он посчитал, что это была важная тема, и ее надо разделить с некоторыми другими Представителями Мужского Пола в его группе. Это, как он рассуждал, наверное естественная реакция на неизбежное недопущение партнера-мужчины к связующему процессу между женщиной-партнером и ребенком.
Хоэ, ты, пизда! Даешь какие-то чертовы сливки!
Дженни почувствовала, как что-то маленькое и острое уперлось ей в живот.
— Ой, посмотри, у него твердый маленький член! — воскликнула она, держа голенького младенца. — Кто у нас тут гадкий маленький мальчик? — она поцеловала его пухлый животик, и издала крякающие звуки.
Ниже, ты, большая ебаная хуесоска! Сомкни вокруг него свои губы!
— Да, интересно... — сказал неловко Рори.
Лицо ребенка; он выглядел как злобный, развратный старик. Он должен был заметить эту ужасную зависть, проговорить ее с другими мужчинами, разделявшими подобную проблему. Мысль о том, чтобы разделить свои искренние чувства с остальными членами группы, вызывала у него возбуждение.
В ту ночь Рори и Дженни впервые занимались любовью с тех пор, как она вернулась домой с новорожденным. Они начали осторожно, осмотрительно пробуя ее чувствительность, затем стали все более страстными. И вдруг Рори во время его выступления отвлекли звуки, которые, насколько он слышал, исходили из детской кроватки, стоявшей рядом с их кроватью. Он огляделся и, разумеется, содрогнулся. Он заметил силуэт ребенка, и этот ребенок только двух недель от роду стоял в кроватке и наблюдал за ними!
Развратные гады! Собачьий стиль и все дела! Хоэ...
Рори прекратил свои рывки.
— Что такое, Рори? Какого черта? — заорала Дженни, разозленная тем, что он прервался, когда она почти достигла первого оргазма после родов.
Они услышали мягкий глухой стук в кроватке.
— Ребенок... он поднялся, смотрел на нас, — слабо сказал Рори.
— Не будь глупым, черт возьми! — прошипела Дженни. — Давай, Рори, трахай меня! Трахай меня!
У Рори, несмотря на этот призыв, все опустилось, и он вышел из нее.
— Но... оно стояло...
— Заткнись, бога ради! — она потянулась, со злостью натягивая на них пуховое одеяло. — Это не Оно, Он это Он. Твой собственный сын, черт побери! — и она отвернулась от него.