Дурак умер, да здравствует дурак! - Уэстлейк Дональд Эдвин. Страница 80

Разумеется, все объединили усилия и принялись отговаривать меня. Карен твердила: «Не надо, не надо», но Герти была настроена более ожесточенно и сообщила мне, что я спятил, ибо ни один человек в здравом уме не отдаст триста тысяч и т.д и т.п. и проч. Молодой человек, Боб, долдонил: «Не рубите сплеча, мистер Фитч», а сенатор выдавал высказывания вроде: «Знаете, вам непременно надо это обдумать», «Почему бы вам прежде не посоветоваться с вашим приходским священником, послушать, что он скажет, а уж тогда...» или «Не надо совершать поступков, о которых на другой день придется сожалеть».

Но я знал, какой поступок мне надо совершить. Уже пару дней я подозревал, что все-таки откажусь от этих денег и что моя единственная задача — решить, кому лучше всего их пожертвовать. А когда мы пришли сюда, осмотрелись и послушали речь сенатора Данбара, я понял, где мои деньги принесут наиболее ощутимую пользу.

Мои деньги. Но ведь они, по сути дела, не мои. Я унаследовал их лишь благодаря несправедливости судьбы, едва ли не мошенническим образом. Кабы дядя Мэтт знал, каким дурачком я уродился, едва ли он вверил бы мне свое неправедно добытое добро. Собственно, это даже не деньги дяди Мэтта, ибо он тоже получил их обманным путем, украл у человека, который после этого покончил с собой. Если уж они кому-то и принадлежали, то наследникам Педро Коппо, двоим его сыновьям. Но мне глубоко претила мысль о том, чтобы отдать деньги такому жулью: они еще хуже, чем дядя Мэтт или любой другой мошенник.

Кидала может вытянуть из вас доллар, или сто долларов, но при этом страдает только ваша чековая книжка. Кидала не бьет людей, не похищает и не убивает их.

Нет, если на этих деньгах кровь, тут им самое место. Пусть они принадлежат ГПП и в кои-то веки пойдут на правое дело. Пусть они помогут посадить братьев Коппо за решетку до конца дней. Хотя бы до конца моих дней, это меня вполне устроит.

Когда, наконец, окружающие уразумели, что я полон решимости немедленно передать деньги ГПП, сенатор проговорил:

— Ну что ж, сэр. Даже не знаю, что вам сказать. Ваше пожертвование принесет огромную пользу. Вот, пожалуй, и вся моя речь. Мы тут и не мечтали о такой удаче, верно, Боб?

— Это точно, сэр, — с тусклой улыбкой отвечал Боб. — Я просто ошарашен.

— Полагаю, теперь вам понадобится помощь стряпчего, — сказал сенатор.

— Не желаете ли позвонить своему поверенному прямо отсюда?

Добрьяк? О, нет.

— Давайте позовем вашего поверенного, — предложил я. — Вероятно, он разбирается в таких вопросах лучше, чем мой. Сейчас надо составить бумагу, которую я подпишу. Обязательство передать всю сумму наследства. Тогда вы сможете получить деньги, даже если со мной что-нибудь стрясется.

— О, я уверен, что с вами не случится никакой беды, — ответил сенатор. — Полагаю, нам следует без промедления отрядить к братьям Коппо парламентеров, чтобы обо всем сообщить. Что скажете, Боб?

— Я бы с удовольствием сделал это сам, сэр.

— Молодец. Вы и Каллахан, — сенатор снова повернулся ко мне. Хорошо, сейчас мы вызовем сюда нашего юрисконсульта. Боб, позаботьтесь об этом, пожалуйста.

— Разумеется, сэр, — Боб встал из-за стола, извинился и вышел.

Глядя на меня, сенатор Данбар сказал:

— Возможно, вас заинтересовало бы предложение поработать здесь, мистер Фитч, — он улыбнулся. — Теперь мы, разумеется, сможем расширить наши штаты.

— Я ничего не смыслю в сыскном деле, — ответил я, хотя был польщен этим предложением.

— А чем вы занимаетесь? — спросил Данбар, и последующие несколько минут мы с ним обсуждали мое скромное поприще исследователя и возможности использования плодов моих изысканий в деятельности ГПП. В конце концов я обещал подумать, и тогда сенатор вкратце поведал нам об истории и послужном списке ГПП и рассказал несколько анекдотов о деятельности этого учреждения.

Так мы и болтали минут десять, а потом вошел Боб и сказал:

— Все готово, сэр, я освободил зал заседаний, там попросторнее.

— Очень хорошо, Боб, — похвалил его сенатор, поднимаясь на ноги.

Несколько секунд мы с ним потоптались в дверях, с поклонами пропуская друг дружку вперед, в конце концов я уступил и возглавил шествие. Карен и Герти, по-прежнему не одобряя мой замысел, хотя теперь уже молча, побрели следом.

Мы пересекли приемную и вошли в дверь смежного помещения, длинного и узкого. Тут стоял стол для совещаний, окруженный удобными на вид стульями с деревянными подлокотниками и красными кожаными зачехленными сиденьями. В дальнем конце стола стоял какой-то человек, перед ним лежал раскрытый чемоданчик для бумаг. Человек доставал из него всевозможные канцелярские принадлежности и раскладывал на столе.

Я тотчас уловил в его облике нечто знакомое, но никак не мог понять, что же именно. Лет пятидесяти, среднего роста, склонный к полноте, но не толстый в истинном смысле этого слова, прилично одетый. Таких полно во всех центральных ресторанах в обеденный перерыв. Может, он просто напомнил мне этот тип людей? Но откуда тогда это странное ощущение, будто я уже где-то его встречал?

Сенатор выскользнул из-за моей спины.

— А, Прескотт, рад снова видеть вас, — сказал он, пожимая руку вновь прибывшему, после чего повернулся ко мне. — Мистер Фитч, позвольте представить вам человека, который со дня основания нашей организации оказывал ей бесплатную правовую помощь. Мистер Прескотт Уилкс. А это, вероятно, самый щедрый из наших благодетелей, господин Фредерик Фитч.

Прескотт Уилкс! Поверенный, который прислал дяде Мэтту то письмо!

Я почувствовал внезапный холодок в затылке. Что-то где-то было не так.

Меня окружали улыбчивые, дружелюбные, умеющие убеждать люди, с которыми приятно расслабиться, пустить все на самотек, пустить свой хлеб по водам...

Все повторялось снова!

Прескотт Уилкс с вежливой улыбкой шагнул ко мне, протянул руку, и в этот миг я вспомнил, где видел его прежде. А значит, вспомнил, кто он такой.

А значит, понял, что он такое. А значит...

— Профессор Килрой! — вскричал я. — Вы — профессор Килрой!