Дурак умер, да здравствует дурак! - Уэстлейк Дональд Эдвин. Страница 9

Спустя полчаса, когда я шагал домой через парк на Мэдисон-сквер, какая-то девица с пышным бюстом вдруг бросилась мне на шею, смачно поцеловала меня и страстно прошептала на ухо:

— Сделайте вид, будто мы знакомы!

— Ой, да ладно вам, — раздраженно буркнул я и грубо отпихнул ее. Неужто вы думаете, что я уж совсем дурак?

— Милый! — храбро гаркнула девица, простирая ко мне руки. — Какое счастье снова увидеть тебя! — Ее полные ужаса глаза пылали, прекрасное лицо от волнения покрылось складками.

А может быть, это все взаправду? В конце концов, странные вещи и впрямь случаются. Ведь тут — Нью-Йорк, и до зданий ООН всего несколько кварталов.

Откуда мне знать, возможно, какая-нибудь шпионская сеть...

Нет! Хоть раз в жизни я просто обязан не поверить ближнему. Если это не первый акт драмы под названием «Как выманить что-нибудь у кого-нибудь», стало быть, я не старый добрый Фред Фитч, любимец всего жулья, промышляющего на просторах страны от побережья до побережья. (Как-то раз Райли, помнится, сказал: «Если о тебе еще не слагают песен, Фред, то лишь потому, что мошенники предпочитают насвистывать».) — Вы обознались, юная леди, — ответил я. — Я вас впервые вижу.

— Если вы не подыграете, — затараторила девица, — я сорву с себя одежду, а потом заявлю под присягой, что вы на меня напали.

— Посреди парка на Мэдисон-сквер? Без десяти час пополудни? — Я взмахом руки указал ей на толпу жующих конторских служащих, стаю клюющих голубей, ораву овдовевших подательниц птичьего корма и горстку занятых самогипнозом пенсионеров — словом, на все живое и полуживое, заполонившее здешние скамейки и стежки.

Девица огляделась по сторонам и передернула плечами.

— Ну, ладно, — сказала она. — Во всяком случае, попробовать стоило.

Пошли, Фред, выпьем и поговорим о деле.

— Вы знаете, кто я?

— Разумеется, знаю. Ваш дядюшка Мэтт только о вас и болтал. Вспоминал, как, бывало, брал вас на руки, когда вы под стол пеш...

— Я в жизни не видел дядюшку Мэтта, — перебил я ее. — Так что не стоило и пробовать.

Девица страшно рассердилась, подбоченилась и заявила:

— Ладно, умник, вы хотите знать, что происходит, или не хотите?

— Не хочу.

Вообще-то я хотел, ибо любоптство — суть продолжение легковерия.

Девица снова подступила ко мне, да так близко, что ее марципановый бюст почти коснулся моей манишки.

— Я на вашей стороне, Фред, — увещевающим тоном сообщила она и принялась теребить мой галстук. Глядя на свои пальчики, которые имели и детски-невинный, и соблазнительный вид одновременно, девица забормотала: Понимаете, ваша жизнь в опасности. Очень влиятельные люди в Бразилии. Те же, что убили вашего дядюшку Мэтта.

— А вы-то тут каким боком?

Она быстро огляделась и ответила:

— Не тут. Приходите нынче вечером ко мне домой, Западная семьдесят восьмая, сто шестьдесят, Смит. Жду вас к девяти.

— Но зачем?

— Нельзя, чтобы нас видели вместе, — заявила девица. — Слишком опасно. Итак, в девять.

С этими словами она резко развернулась и засеменила в сторону Мэдисон-авеню. Ее юбка липла к ногам, и даже сонные пенсионеры на лавочках на миг стряхнули оцепенение, чтобы полюбоваться этим зрелищем.

Промямлив: «Западная семьдесят восьмая, сто шестьдесят», я загнал адрес в память, но потом рассердился на себя и потряс головой. Я едва не угодил в очередную ловушку. Заставив себя проникнуться решимостью, я двинулся дальше на юг, без приключений добрался до дома и обнаружил у себя под дверью блондиночку, да такую златовласую, о какой только можно мечтать. Если ее предшественница была вылеплена из марципана, то нынешнюю девицу сделали из пуховых подушек со стальным каркасом. Она выглядела как модель, с которой рисовали мультики про крутых жриц любви, рано или поздно попадающих в полицейский фургон.

Она стояла, привалившись к двери, сложив руки на груди и, вероятно, мурлыча песенку из оперетты, но при виде меня выпрямилась, подбоченилась (за последние четверть часа я наблюдал такое уже дважды) и сказала:

— Стало быть, вы и есть племянничек, да? Не шибко впечатляющее зрелище.

— Лучше не надо, — предостерег я ее. — Не знаю, что вы замышляете, но я начеку.

— По-моему, вы изрядно смахиваете на молочника, — заявила она. — Я говорила Мэтту, что вы — тот еще фрукт, но он меня не слушал.

— Я — что?

— Фрукт, — ответила блондинка. — Фига, финик, банан и так далее.

— Послушайте-ка...

— Нет, это вы послушайте, а лучше почитайте, — она открыла дорогую черную кожаную сумочку и вручила мне письмо.

На конверте стояло мое имя, выведенное неразборчивым и нетвердым мужским почерком. Я взял конверт, повертел в руках, но не вскрыл, а вместо этого спросил:

— Полагаю, внутри лежит послание, якобы написанное моим дядюшкой Мэттом?

— "Якобы". Это еще что за выражение? Вы встречались с тем жалким стряпчим?

— Это вы о Добрьяке?

— Вот именно. И никаких «якобы». В этом письме ваше счастье.

— Пожалуй, окажу вам любезность, — решил я. — И даже не буду вскрывать конверт. Забирайте его и ступайте своей дорогой. Я не стану сдавать вас в полицию, и таким образом мы будем квиты.

— Какой вы лапочка, — сообщила она мне. — Прямо прекрасный поганец принц. Прочтите письмо, а я пока поищу свою скрипочку.

— Я не намерен его читать, — заявил я. — А если даже и прочту, все равно не поверю.

Блондинка смерила меня ледяным взглядом, но не шелохнулась и продолжала преграждать мне доступ в собственный дом.

— Это ваше последнее слово? — спросила она.

— Последнее, — отрезал я, ожидая, что она вот-вот примет боксерскую стойку и начнет доставать меня короткими прямыми левой. Но вместо этого блондинка наставила на меня палец и повела такую речь:

— Позволь кое-что тебе сказать, милок. Не такому хмырю шутить шутки с малышкой Герти, так что наберись-ка ума.

— Малышка Герти? Это вы, что ли?

— Ну, ты и штучка! — воскликнула она. — Хватит валять дурака. Читай письмо!

— Вы и впрямь хотите дотянуть эту бодягу до конца?

— Читай!

— Ну, ладно. Прошу прощения, но я хочу открыть дверь. Посторонитесь, пожалуйста.