И только потом пожалели - Уэстлейк Дональд Эдвин. Страница 22

Было девять пятнадцать вечера. Мэл безучастно лежал на кровати, глядя в потолок.

Полицейский Сондгард завершил индивидуальные беседы около семи. Затем он собрал всех и разговаривал со всеми вместе. Капитан поблагодарил их за помощь и спросил, будут ли они и дальше сотрудничать с ним. Сондгард хотел от них совсем немногого. Во-первых, если кто-нибудь вспомнит какие-нибудь факты, которые могут помочь в расследовании, пусть он или она немедленно свяжутся с капитаном Сондгардом. И во-вторых, никто из них не должен покидать Картье-Айл, пока не получит разрешения.

Затем последовал молчаливый, полный неловкости обед, во время которого все они просто поглощали пищу. Некоторое время они слышали, как Сондгард в холле говорит с доктором, осматривавшим Сисси Уолкер, позже приехала “скорая помощь”, чтобы увезти Сисси, и тогда дом наполнили громкие голоса людей, поднимающихся и спускающихся по лестнице.

Мэл провел за столом десять или пятнадцать минут, но практически ничего не съел, он закончил обед и поднялся наверх. Дверь комнаты Сисси была открыта, и, хотя Дэниэлс пытался отвести взгляд, он не смог удержаться и заглянул туда. Девушку, конечно, уже увезли. Второй полицейский, его звали Майк, разложил на кровати сумку с инструментами и посыпал порошком все возможные места в поисках отпечатков пальцев. Чемодан Мэла тоже стоял здесь, сразу за дверью, там, где Дэниэлс уронил его, тогда он забыл о нем.

Мэл подошел к двери и нерешительно проговорил:

– Прошу прощения...

Флегматичный, бесстрастный полицейский повернулся к нему.

– Это мой чемодан.

– Да? Как он здесь оказался?

– Я уронил его, когда я.., нашел ее.

– Ах да, конечно. Вы Дэниэлс. Зайдите и возьмите его.

– Спасибо.

Мэл забрал чемодан, потом нашел пустую комнату, где он тотчас улегся на кровать и стал смотреть в потолок. Наискосок через холл полицейский по имени Майк все еще искал или уже не искал отпечатки пальцев. Дэниэлс закрыл свою дверь и не услышал, ушел ли полицейский. Где-то в доме другие члены труппы тоже сидели и ждали чего-то, как ждал сейчас Мэл.

Они не станут больше работать сегодня вечером, в этом Дэниэлс не сомневался. Да и будут ли они вообще работать вместе здесь этим летом? Они все останутся здесь, по крайней мере на некоторое время, но только потому, что им не разрешают уехать. Если этот сезон не откроют, значит, этой осенью Мэл не получит карточку актерского профсоюза. Слишком поздно перебираться в какой-нибудь другой театр. Происшедшее отбросило Дэниэлса на целый год назад.

И, обдумывая свое положение, Мэл внезапно увидел на белом потолке словно цветной слайд, спроецированный из невидимого проектора: комната Сисси Уолкер, какой он видел ее сегодня после полудня, и сама Сисси, мертвая, лежащая на постели. Дэниэлс закрыл глаза, и слайд переместился на внутреннюю поверхность его век.

Стук в дверь напугал Мэла так, что он подскочил на кровати:

– Кто там?

Мэл задал вопрос намного громче, чем было нужно.

– Боб, – послышался приглушенный голос. – Боб Холдеман.

– Ох... Входите. – Дэниэлс направился через комнату, чтобы открыть дверь, но та распахнулась прежде, чем Мэл добрался до нее, и Холдеман вошел в комнату.

– Вы немного напугали меня, – признался Дэниэлс. – Стук в дверь...

– Я прошу прощения. Я знаю, мы все здесь нервничаем сегодня.

– Садитесь. – Сам Мэл пристроился на краешке кровати. – Я хотел бы, чтобы у меня тут было радио. Телевизор тоже неплохо, но я бы согласился и на радио.

– Кое-кто из ребят отправился в бар, – сообщил Холдеман. – Вы тоже можете пойти туда, если хотите.

– Я думаю, что хочу. А вы пойдете?

– Нет, я не могу. У меня еще есть работа. Я вот зачем пришел к вам... Я думаю, что завтра утром сюда нагрянут репортеры. Я предпочел бы, чтобы вы не говорили с ними, Мэл. Я всех прошу об этом; если журналист подойдет к вам, отсылайте его ко мне. Я полагаю, что больше всего они станут увиваться вокруг вас, поскольку именно вы нашли те.., да, нашли тело. Я считаю, что это единственный способ... Это все, чего я хочу... Просто отсылайте их ко мне.

– Конечно.

– На первый взгляд, – проговорил Холдеман, – случившееся здесь выглядит как реклама для театра. Это принесет нам дополнительный доход, вы же понимаете, за счет любопытства тех людей, которых всегда привлекают подобные события. Но... Я думаю, что это не станет хорошей рекламой. Конечно, дело достаточно сенсационное, и если покажется, что мы пытаемся заработать на нем... Да, мы привлечем любопытство, разумеется, тех людей, кто придет один раз и никогда не появится здесь снова. Но одновременно, я считаю, мы оттолкнем публику, в чьей поддержке мы нуждаемся в течение всего сезона, и следующего тоже, и так далее. Я хочу сказать, что будет очень трудно убедить их, что мы не пытаемся зарабатывать на Сисси. Подобное дело, вы же знаете, обязательно привлечет внимание газет, они воспримут его как сенсацию. Но я бы хотел... Я бы хотел ограничить шум до минимума, и вот почему я прошу, чтобы никто не говорил с репортерами, а просто отсылал их ко мне. Потому что у вас могут быть самые лучшие намерения, но вы никогда не знаете, как сказанное вами будет выглядеть в печати или как они перекрутят ваши слова. Итак, если бы вы сделали это для меня, я был бы очень вам признателен.

– Значит, мы будем играть весь сезон?

– Я не уверен. Но я, конечно, надеюсь, что будем. Вложены деньги, не только мои, но и многих людей тоже, и к тому же существует история этого театра, одиннадцать сезонов подряд мы ни разу не отменяли ни одного спектакля. Но сейчас я не уверен, состоится ли сезон. Нам всем придется остаться здесь, хотя бы на некоторое время, и я хочу поговорить с Эриком Сондгардом и услышать, что он думает по этому поводу, и постараться оповестить всех о результате беседы максимально скоро. – Холдеман встал. – Увидимся позже, Мэл. И конечно, вы понимаете, как сильно я сожалею о случившемся.

– Да, конечно.

Мэл снова удивился тому, как часто он извиняется. Продюсер всегда за что-то просил прощения, в чем он вовсе не был виноват и над чем совершенно не имел власти, например за Ральфа Шена. Или за убийство. Этот человек совершенно не соответствовал представлениям Дэниэлса о продюсере летнего театра.

Холдеман вышел, продолжая бормотать извинения, и Мэл снова остался один в своей комнатушке. Дэниэлс не раздевался, он лишь снял туфли, когда поднялся сюда после обеда, теперь Мэл снова надел их. Все, что угодно, лишь бы не одиночное заключение в этой коробке, с неожиданными и непрошеными проекциями слайдов на потолке.

Изнутри в замочной скважине торчал старомодный ключ. Мэл вытащил его, выключил свет и запер за собой дверь. Он заметил, что дверь в комнату Сисси Уолкер закрыли. Все двери на этом этаже были закрыты, что превратило квадратный холл в еще одну коробку. Ящик фокусника с бесконечными дверями. Или один их этих похожих на лабиринты китайских домов в Сакс-Ромер.

Дэниэлс спустился вниз и вышел на улицу. Стояла ясная и прохладная ночь; на черном бархате неба сверкали звезды. Тонкий серпик луны висел высоко над озером.

Покинутый Мэлом дом громоздился за его спиной темной бесформенной массой. Свет горел только в одном из окон второго этажа и в холле на первом этаже, однако весь фасад дома оставался темным. Ночь лишила стоявшее по соседству здание театра его яркого красного цвета, и оно вновь превратилось в обычный массивный, молчаливый и темный амбар.

Внизу за дорогой Дэниэлс заметил лишь одно светлое пятно. Длинное двухэтажное здание, покрытое штукатуркой, купалось в ярком свете. Разноцветные лучи лились из всех окон. Большую и почти пустую автостоянку освещали прожектора. Ярко-красная неоновая вывеска на фасаде здания гласила:

ЧЕРНОЕ ОЗЕРО

Обеды

Танцы

Бар

Мэл повернул в этом направлении, сунув руки в карманы. Его плечи высоко поднялись, как будто, пытались защитить заднюю часть шеи от темноты. Дэниэлс успокоился только тогда, когда вошел в облако света, окружавшее бар. Вытащив руки из карманов, Мэл пересек асфальтированную дорожку и поднялся на веранду.