В колыбели с голодной крысой - Уэстлейк Дональд Эдвин. Страница 21

– Вот, например, посмотри: “Эта и другие сомнительные угрозы была...” – ты видишь, подлежащее и глагол не согласуются, должно быть “были”, а не “была”.

Она нахмурилась было, но потом нетерпеливо тряхнула головой.

– Как у меня, звучит лучше, – ответила она.

– Нет, хуже. – Я перевел взгляд на другое место в статье. – А вот другое место...

Но она не пожелала меня слушать и поспешила закончить неприятный для нее разговор:

– Ты просто придираешься. Так тоже можно сказать.

– Сказать-то можно, но писать так не годится, – не унимался я и продолжал анализировать фразу за фразой теперь уже с точки зрения стиля. – А посмотри, какой у тебя бедный словарь! Без конца мелькают одни и те же слова.

Теперь уже на ее лице не оставалось и следа самодовольства.

– Откуда ты выискался, такой пурист?

– Ну, если ты собираешься и дальше писать, тебе предстоит основательно усовершенствовать свой стиль и научиться правильно строить предложения. – На этот раз я рискнул улыбнуться. – Впрочем, все это не так уж важно в такой маленькой газетенке, как “Путеводная звезда”, – добавил я, – но с такими данными вряд ли тебе удастся пробиться в большую прессу. В самом деле, может быть, тебе не стоит наклеивать эту статью в альбом своих журналистских шедевров?

Я попал в цель. Она вырвала газету у меня из рук и швырнула на пол.

– Тебе лучше убраться отсюда, – сказала она. – Если бы я сказала папе, кто ты...

– Может быть, тебе следует еще раз набело переписать статью, – сказал я.

– Я ее три раза переписывала, – озадаченно сказала она и тут же спохватилась. – Я пошла за папой.

– Я ухожу. – Я обвел взглядом разбросанные на полу газетные листы. – Можешь оставить себе этот экземпляр. Мне он больше не нужен.

Я повернулся, пошел прочь из гостиной и столкнулся нос к носу с направлявшимся в гостиную мужчиной. Ему на вид было около пятидесяти. Это был крепкого сложения энергичный человек со светлыми добрыми глазами. Он посмотрел на меня, вежливо и с удивлением улыбнувшись, и взглянул через мое плечо на Сондру:

– Ну что? Кто это?

– Папа, – сказала она язвительным тоном. – Я рада была бы познакомить тебя с Полом Стендишем.

В первый момент мое имя не вызвало у него никаких ассоциаций, и я поспешно проговорил:

– Раз познакомиться с вами, сэр. Я соученик Сондры.

– Отлично, отлично, – сказал он, улыбаясь чуть шире, и пожал мне руку. Затем улыбка стала сползать с его лица, и он взглянул на меня более внимательно.

– Совершенно верно, сэр, – сказал я. – Я глумливый, дерзкий Пол Стендиш, профсоюзный громила, о котором писала ваша дочь. Вы прочли статью?

– Да, – ответил он после некоторой заминки. Взгляд его сделался жестче и холоднее, он явно недоумевал, что я здесь делаю.

– Не слишком-то блестяще написано, конечно, – сказал я, – но можно надеяться, что после окончания колледжа она сможет работать репортером в “Путеводной звезде”.

– Боюсь, я не пони... – сказал он.

– Он сошел с ума, – пояснила Сондра. – Он явился сюда, чтобы выразить свой гнев из-за того, что я его предала.

Он отступил, освобождая мне проход, и сказал:

– Думаю, вам лучше уйти.

– Конечно, сэр. – Я прошел мимо него, затем обернулся и сказал:

– Мне жаль. Но когда я вернусь в колледж, мне придется рассказать мистеру Ридмену, как здесь со мной обошлись. Мне жаль, Сондра, но не жди, что я стану лгать, выгораживая тебя. – Я повернулся к двери.

– Одну минутку, – остановил он меня, пытливо разглядывая мое лицо. – Вы действительно учитесь в Монекийском колледже?

– Конечно. Разве вам Сондра не сказала?

Он взглянул на дочь, и та поспешно отозвалась:

– Наверно, учится. Я иногда его там встречала.

– Признаюсь, я ничего не понимаю. Вы уже окончили колледж?

– Нет, у меня полугодовая практика, точно так же, как у Сондры.

– В этом, в профсоюзе?

– Это достойная работа, мистер Флейш. Мы не продаем марихуану в школьных дворах. Это намного более почтенная и честная работа, чем та, которую проделала со мной ваша дочь, или работа, которую я испытал на себе в вашем полицейском департаменте.

– Я думаю, нам стоит поговорить. У вас есть время?

– Да, есть.

– Вернемся в гостиную. Нет, Сондра, ты лучше останься.

– У меня много других дел.

– Я хочу, чтобы ты это тоже слышала, – строго сказал он дочери и, уже обращаясь ко мне, любезно добавил:

– Присядьте, пожалуйста. Я вернусь через минуту. Мне надо вам кое-что показать.

– Хорошо.

Мы сидели, храня враждебное молчание, не глядя друг на друга. Я поднял часть газеты со статьей и свернул ее.

– Возьму на всякий случай... для доктора Ридмена. – Я положил газету в карман.

Она глядела на меня злобно, с презрением.

– Почему бы тебе не пойти к чертям? – прошипела она и отвернулась к окну.

Мистер Флейш вернулся с огромной картонной папкой, опоясанной резинкой.

– Не думаю, что вы слишком много знаете о профсоюзе, в котором работаете, молодой человек, – сказал он. – Когда я только вступил на свой нынешний пост, я узнал о том, что когда-то АСИТПКР пытался организовать здесь местное отделение. У меня было предчувствие, что теперь, когда на фабрике сменилось руководство, они предпримут вторую попытку, и поэтому собирал вырезки из газет – все об АСИТПКР. Думаю, вам полезно посмотреть их. – Он снял резинку, открыл папку и протянул ее мне, говоря:

– Они здесь все вперемешку, не в хронологическом порядке.

– Спасибо. – Я взял у него папку и начал читать, а он сидел напротив меня, сложив руки на коленях.

Большинство статей касалось всевозможных расследований комиссий конгресса по делам профсоюзов. В этих расследованиях основное место занимали люди, подобные Джимми Хоффе и Дэйву Беку, но от внимания комиссий конгресса не ускользнули и другие профсоюзы, в том числе и АСИТПКР. В залах, защищенных депутатским иммунитетом, руководство АСИТПКР обвиняли в незаконном использовании средств фонда государственного пособия и членских взносов. Отмечалось, что в нескольких местных отделениях таких крупных городов, как Нью-Йорк и Чикаго, работали люди с криминальным прошлым. Во многих местных отделениях выборы были фальсифицированы, их результаты оказались подтасованными. По меньшей мере трое служащих из местных отделений продолжали получать зарплату в профсоюзе, в то время как они отбывали срок в тюрьме – двое за азартные игры, а один – в Детройте – за контрабанду. Все три случая имели место в конце сороковых годов, из них самый последний – в 1949 году. В редакционной статье газеты, выходящей на Юге, – почти все вырезки были из газет, издающихся в восьми самых южных штатах, – утверждалось: “АСИТПКР в некотором смысле более опасны, чем Хоффы или Торио, потому что они безлики. Среди их руководства нет таких “гениев зла”, как Бек – Хоффа – Торио, которых можно выявить и изгнать. АСИТПКР руководит бездарный комитет из двенадцати членов, каждый из которых, возможно, так же продажен и корыстен, как любой другой из руководящей рабочим движением верхушки. Их количество обеспечивает им своего рода анонимность, а значит, и защиту от общественного мнения. Невозможно вычленить лицо, которое можно было бы призвать к ответственности перед судом общественности, чтобы по-настоящему очистить рабочее движение, следует прежде всего разогнать это нечестивое объединение”.

Я прочитал все вырезки и посмотрел на мистера Флейша.

– Тенденциозная подборка, не так ли?

– О, конечно. Профсоюз имеет возможность сколько угодно говорить о фактах, свидетельствующих в его пользу. А у вас в руках мои контраргументы.

– Здесь содержатся обвинения двух видов, – сказал я, постучав по папке. – Доказанные и предъявленные. Доказанные обвинения были пяти – десятилетней давности и связаны со слушаниями парламентской комиссии. Предъявленные обвинения, не получившие подтверждения, видимо, более поздние по времени. Но я не вижу ни одной вырезки об обвинительных актах, слушаниях в судах и вердиктах. Просто голословные обвинения на слушаниях комиссий конгресса.