Восковое яблоко - Уэстлейк Дональд Эдвин. Страница 30

– Вы заявляете это чертовски уверенно.

– А я и на самом деле уверен в этом. Я сидел за соседним столом.

– Даже если бы я сидел верхом на одном из этих парней, я не мог бы поклясться, кто и что кому сделал. Мне бы не хотелось идти в суд и приносить присягу по этому делу – в этом я совершенно уверен.

– Едва ли этот случай когда-либо будет рассматриваться в суде. А вы как считаете?

Йонкер посмотрел на меня. Он и в самом деле не был во мне уверен, а то, в чем он не был уверен, ему не нравилось изначально, но пока он не выяснил наверняка, был ли я союзником или врагом, свою неприязнь он держал при себе.

– Нет, не думаю, – сказал он наконец. – Мы заберем этих двоих в участок, чтобы немного охладить их пыл. Полагаю, к завтрашнему дню у них будет только одно желание: выбраться оттуда.

– Вероятно, вы правы, – ответил я. Дверь за моей спиной открылась.

Я обернулся – там стоял рыжий полицейский, который так нервничал, охраняя дверь столовой. Он позвал хриплым шепотом:

– Капитан? Можно вас на минутку? Йонкер хмуро посмотрел на него:

– Это так важно?

– Да, сэр.

Полицейский был встревожен.

Йонкер раздраженно вздохнул и с усилием поднялся на ноги.

– Подождите минуту, Тобин, – сказал он мне, промаршировал через комнату и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Пользуясь паузой, я поспешно перебирал в уме все аргументы, которые мог привести в свою защиту. Похоже, он принял мою историю за чистую монету, но полностью за это я бы не поручился. Если я смогу сдержаться и вести себя достаточно тихо, у меня есть хороший шанс заставить Йонкера думать, что я в его команде, а это при данных обстоятельствах наиболее безопасно. Заговорив об О'Харе и Мерривейле, я сделал не правильный ход, но я надеялся, что смог его компенсировать, и возвращаться к этому я больше не буду.

О чем Йонкер будет со мной говорить дальше? Судя по тому, в каком направлении он вел разговор, он хочет услышать мои предположения относительно того, кто может быть убийцей. Я решил, что не буду упоминать свой список подозреваемых, в основном потому, что тогда обнаружилось бы, что я знал о подстроенных несчастных случаях, которые произошли до убийства, но еще и потому, что Йонкер мне очень не нравился, и у меня не было никакого желания делать за него его работу.

И все-таки что я скажу ему, когда он попросит меня коротко изложить мои наблюдения над некоторыми постояльцами “Мидуэя”, – а он наверняка попросит об этом, когда вернется? Наверное, отредактированную версию правды, оставляя в стороне то, что могло бы ему напомнить о социальных работниках, и то, что настроило бы его против кого-либо из постояльцев, которых я считал невиновными.

Об этом я и думал, составляя ответы на вопросы, которые, как я полагал, он должен был задать по возвращении, когда дверь открылась и вошел Йонкер с сияющей улыбкой на губах.

– Ну, – объявил он, – вот так-то оно лучше. Я обернулся и посмотрел на него:

– Что случилось?

– Что случилось? У нас есть признание – вот что случилось! – Йонкер потер от удовольствия руки. – Они даются мне не слишком легко. Но так-то оно и лучше.

Глава 19

Я стоял у двери в коридор. За мной была Дебби Латтимор, а дальше – дверь в кабинет доктора Камерона. Я смотрел направо: там Йонкер и его помощники с большой осторожностью и огромной гордостью вели сознавшегося убийцу к выходу.

Это был Уолтер Стоддард. Он был в наручниках, с каждой стороны – по полицейскому в форме, которые вцепились в него и держали за руки повыше локтей. Стоддард шел с опущенной головой и потупленными глазами, как будто направлялся на электрический стул, а не в местную тюрьму.

Стоддард? Почему же я не верил, что все так просто? Из-за своей инстинктивной неприязни к Йонкеру или же были какие-то реальные причины считать, что Стоддард возводит на себя поклеп? У людей, которые вели его, был довольный вид. Очевидно, они поздравляли себя с удачей. Они окружили его таким тесным кольцом, что было трудно разглядеть его лицо и понять, что у него на уме.

Процессия приближалась ко мне, будто на параде. Йонкер поглядел на меня и улыбнулся широкой улыбкой. А его люди смотрели либо прямо перед собой, либо – с предусмотрительностью собственников – на своего узника. Я снова попытался увидеть выражение лица Стоддарда, но не смог. Когда они были в четырех-пяти шагах от меня, Стоддард неожиданно поднял голову, и я понял, что ошибся. Он шел не на электрический стул, а на Голгофу. У него было совершенно выражение лица Христа на Крестном ходе, как это обычно изображают недалекие художники, – выражение благородного и самодовольного мученичества. “Я делаю нечто гораздо, гораздо лучшее”, – сказали мне его глаза. Я прекрасно понимал, что он делает и почему. Даже, должно быть, лучше, чем он сам.

И уж несомненно лучше, чем Йонкер. Капитан прошел мимо меня, и я едва не окликнул его, чтобы попросить уединиться со мной на минуту в кабинете доктора Камерона, который находился за моей спиной. Но потом я представил себе, как пытаюсь объяснить этому человеку склад ума Стоддарда, то есть пытаюсь отобрать у Йонкера его легкую победу, и понял, что так я ничего не добьюсь. Чтобы я сейчас ни сказал, ничто не помешает Йонкеру арестовать Стоддарда и обвинить в убийстве.

Процессия удалялась, и теперь я наблюдал за их спинами. Стоддард опять шел с опущенной головой, но его квадратные плечи были расправлены. Он не казался подавленным, совсем нет.

Наконец они вышли из здания, и я услышал шаги, приближающиеся с другой стороны коридора. Я оглянулся: ко мне торопливо шел Фредерике. Подойдя, он заговорил:

– Удачный поворот событий, не так ли? Сбережет всем массу нервов.

Я посторонился, и он зашел в канцелярию, сел за стол Дебби Латтимор и потянулся к телефону.

– Эта девчонка, Брейди, безнадежна. К счастью, она приехала к нам из лечебницы, которая находится приблизительно в двенадцати милях отсюда. Они смогут прислать “скорую помощь” и забрать ее.

– Еще один удачный поворот событий, – сказал я. Он удивленно воззрился на меня. В одной руке он держал трубку телефона, другой готовился набирать номер.

– Что с вами такое?

– Позвоните сначала.

Несколько секунд он изучал меня, затем пожал плечами и принялся звонить. Это заняло у него примерно минут пять, и, судя по тому, что говорил Фредерике, “скорую” надо было ждать через час. Закончив разговор, Фредерике повернулся, посмотрел на меня и спросил:

– Итак, в чем дело?

– Стоддард, – произнес я. Он нахмурился и отвел взгляд:

– Жаль, что это он. Я действительно удивлен, что это оказался он.

– Это не он.

– Вы уверены? – удивился Фредерике.

– Я видел его лицо, когда его уводили.

– Но он признался.

– Проблема Стоддарда, – отозвался я, – из-за которой его поместили в психиатрическую лечебницу, по-моему, заключается в безнадежном чувстве вины из-за убийства дочери. Он никак не может расплатиться за это.

Фредерике вскинул голову, будто услышав какой-то неожиданный звук.

– Возможно, – задумчиво протянул он. – Для Стоддарда – да, очень возможно.

– Это более возможно, чем если бы он стал искать новый повод чувствовать себя виноватым, подстраивал несчастные случаи.

– Я уже сказал, что он, судя по всему, не подходит для такой роли. Вы говорили об этом с полицией? С капитаном Йонкером?

– Нет.

– Почему?

Я пожал плечами:

– А вы бы стали?

Он хотел было ответить, но потом передумал, нахмурился и покачал головой:

– Нет, не стал бы. Но мы не можем позволить, чтобы Стоддарда так просто посадили, за решетку, разве нет?

– Можем, если только не придумаем что-нибудь.

– Надо найти настоящего преступника. Это самое главное.

– И самое сложное, – заметил я. – Но может быть, преступник на этом не остановится, тогда у нас будет доказательство невиновности Стоддарда и мы сможем поговорить с Йонкером.