Крещенский апельсин - Басманова Елена. Страница 47

Слушать вопли Синеокова Ольге скоро надоело, и она, воспользовавшись черным ходом, ускользнула на прием в косметический салон, ибо поступаться своим здоровьем и красотой не желала.

Когда она вернулась, Данила доложил, что Синеоков заперся в умывальной и у него наступил нервный срыв – плачет, бедняжка. Сам конторщик уже успел кое-что прибрать. Госпожа Май оглядела руины в служебной прихожей и в сотрудницкой. Содранные со стен портреты красавиц, скомканные и мятые, валялись на полу. И лица уцелевших красоток, и бесформенные комки бумаги были покрыты четкими отпечатками следов мужских сапог – видимо, Синеоков в приступе необъяснимого гнева топтал их. Стул Данилы развалился, обломки аккуратно приставлены к тумбочке. Неприбранные останки еще двух стульев валялись посредине сотрудницкой, все столы там сдвинуты, стол Треклесова опрокинут, преградив путь в комнатку стенографисток. Госпожа Май надеялась, что «Ремингтон» не пострадал, и, слава Богу, телефон цел. Данила сгреб к печке с десяток разодранных журналов «Флирт» последнего выпуска, а менее пострадавшие экземпляры сложил в две пачки на подоконник. Клочки бумаг, сломанные карандаши, раздавленные чернильницы, перевернутая пепельница, скрепки образовывали у порога живописную, обильно сдобренную окурками кучку. Рядом валялись веник и совок – закончить работу Даниле помешало возвращение хозяйки.

Прикинув возможный ущерб, нанесенный театральным рецензентом, Ольга Леонардовна вышла в коридор и отперла дверь приемной. Сев за стол, велела доставить Синеокова.

Вид театральный обозреватель имел плачевный. Пиджак не застегивался. Левой ладонью критик прикрывал причинное место – пуговицы на важной детали мужского туалета, видимо, были оторваны.

– Зачем, зачем вы меня обманули? – заскулил он с порога. – Что я вам сделал плохого? Мало я пострадал от макаровских извозчиков? Возможно, у меня не залеченное сотрясение мозга! И материал в, номер еще не готов!

– Успокойтесь, мой друг, – ласково предложила госножа Май, окидывая сотрудника опасливым взглядом.

Убедившись в его безвредности, она достала бутылку, налила в рюмку коньяк, поставила ее на край стола, поближе к театральному обозревателю.

– Богом клянусь, ни в чем не виновата. – Ольга Леонардовна проникновенно сложила руки на груди. – Приходила дама, сообщила интересные сведения. Я и подумала, что это по вашей части. Неужели она обманула?

Синеоков уселся так, чтобы скрыть особо вопиющие дефекты своего туалета, и опорожнил рюмку.

– Да это какая-то фельдфебельша, – обиженно сказал он, подцепляя на вилку кусочек лимона с блюдечка, подвинутого к нему заботливой редакторшей.

– А говорила, что жена полкового лекаря, – разочарованно протянула госпожа Май.

– Но ведь не сестра известной балерины!

– Почему бы и нет? Балетный талант от сестры к сестре не передается, – философски изрекла госпожа Май. – Но я рада, что вы так быстро раскусили авантюристку. Вы же настоящий профессионал.

Лесть на Синеокова подействовала.

– Мне нужен господин Либид! – заявил он спокойно. – Где он? Почему не появляется?

– Зачем он вам? – насторожилась Ольга Леонардовна.

– Он профессиональный адвокат, а профсоюза журналистов у нас нет. Рассчитываю на помощь юриста.

– Чем же может быть вам полезен Эдмунд? Не понимаю, – госпожа Май демонстрировала растерянность. – И он занят серьезными делами. Я не могу его отвлекать, дергать по пустякам.

– Нарушение неприкосновенности личности – не пустяк, – возразил Синеоков, – это удар по либеральным ценностям! Мы с таким трудом их отвоевали. На баррикадах пятого года.

– Разделяю ваше отношение к судьбам либерализма в России, – согласилась госпожа Май, закурив пахитоску и протягивая портсигар своему сотруднику. – Но на баррикадах нас с вами не было, я точно помню.

С наслаждением выдохнув ароматный дым, Синеоков совсем успокоился.

– Не важно, я фигурально, – заявил он. – Художественному мышлению не прикажешь. Если уж оно есть, то выдает только образы, метафоры, гиперболы. Короче, я хочу подать иск в суд на эту эротоманку.

Госпожа Май многозначительно улыбнулась.

– Дорогой мой, – подмигнула она заигрывающее, – вы должны радоваться, что женщины сходят по вам с ума.

– А я не радуюсь! Не радуюсь! – Театральный обозреватель вскинулся, но с места, по счастью, не сдвинулся. – Мне не нравится, когда меня откровенно насилуют всякие образины!

– Вы преувеличиваете, друг мой, – госпожа Май миролюбиво улыбнулась. – Я ведь видела даму, она весьма аппетитная.

– Аппетитная! И это вы заявляете мне, знатоку изящного, ценителю балета и театра! Колода, и больше ничего!

– Насчет фигуры ничего не скажу, оплыла немножко. Но, полагаю, в юности могла соперничать с синьориной Леньяни.

– Ерунда! Я Пьерину Леньяни, как вас сейчас, вблизи видел! Ни капли сходства! Ни в лице, ни в фигуре!

– Ну и что? – возразила Ольга Леонардовна. – Не сошелся же свет клином на Леньяни! Жизнь не остановилась!

– Нет, остановилась, – упрямо возразил Си-неоков. – Лучше Пьерины не было и не будет. Впрочем, если бы вы разбирались в искусстве балета, вы бы сами стали театральным обозревателем. Но это к делу не относится. Мое первое и последнее требование – в судебном порядке, как и полагается в демократической стране, наказать эту колоду за попытку изнасилования журналиста при исполнении им служебных обязанностей.

– Вы полагаете, в уголовном уложении есть соответствующая статья? – Ольга Леонардовна с сомнением покачала головой.

– Вот пусть господин Либид меня и просветит, да иск поможет составить. Он же помощник присяжного поверенного, если мне память не изменяет.

– Договорились. Как только объявится, изложу ему суть случившегося. Вы довольны?

– Да, вполне. – Голос Синеокова прозвучал победно.

– Я сама жду господина Либида с нетерпением, – осторожно призналась госпожа Май. – Мне тоже нужна юридическая помощь по оформлению иска. За разгром редакции.

Синеоков воззрился на прекрасную редакторшу, челюсть его непроизвольно отвисла.

– Я имею опыт судебных тяжб, – проворковала она, – и у меня есть свидетели погрома.

– Понимаю, – театральный обозреватель съежился, – вы хотите сказать, что дело мое безнадежное? Что у меня свидетелей нет…

– Утро вечера мудренее, голубчик. Ступайте домой. Отдохните. Приведите себя в порядок. Остальное решим потом.

Синеоков поднялся и бочком двинулся к выходу. В дверях он столкнулся с господином Лиркиным. Оба церемонно раскланялись. И Синеоков исчез в коридоре.

– Что вам угодно, господин Лиркин? – ледяным тоном осведомилась госпожа Май. – Я вас не приглашала.

– А вы что – министр? – визгливо ответил вопросом на вопрос Лиркин и без приглашения прошел к столу редакторши и хлопнулся на стул. Бледный, с трясущимися губами, он с видимым усилием сдерживал клокотавшую в нем ярость.

– Излагайте суть вашего вопроса кратко.

– Кратко? Извольте. Как прикажете понимать? – Музыкальный обозреватель угрожающе воздел волосатый палец к потолку. – Когда вы устраиваете облаву на меня, нанимаете банду извозчиков, пытаетесь выжить меня из редакции, потакая замыслам завистников и бездарей, я терплю. Но когда вы, откликаясь на призывы черносотенцев, преследуете беззащитных женщин? Да еще в храме?

– Вы случайно не пьяны, господин Лиркин? – свирепо воззрилась на посетителя госпожа Май. – Что вы несете?

– Не притворяйтесь! Я все знаю! В этой стране невозможно жить! Обкрадывают, гонорар не доплачивают, да еще покушаются на жизнь! Преследуют целыми бандами! И как вам удалось так быстро их сколотить? И кто ими руководит, признайтесь? Кто тайный вожак? Платонов? Почему он всегда ходит в смазных сапогах?

– Видимо, битва с извозчиками повредила-таки ваш рассудок. – Ольга Леонардовна недобро прищурилась. – Не обратиться ли вам на одиннадцатую версту?

– Меня? В сумасшедший дом? – Лиркин вскочил и безумным взглядом обвел приемную. Однако все, способное проломить голову наглой редакторше, было предусмотрительно убрано подальше. – Я обращусь к международной общественности и выведу вас на чистую воду. Вы не заставите меня молчать!