Мата Хари - Ваагенаар Сэм. Страница 41

— Дата в этой депеше неправильна. Фон Калле спутал март с маем. Я получила свой паспорт только 12 мая. Возможно, ошибка связана с моим немецким произношением. Май и март в немецком языке звучат чуть-чуть похоже.

После капитана Ладу следующим самым важным свидетелем обвинения был полковник Жозеф Данвинь. Так как полковник был в данный момент в Мадриде, Бушардон зачитал Мата Хари данные им под присягой показания.

— Его показания содержат много правды, — сказала она. — Я даже сказала бы, что в основном все, описанное им, соответствует действительности. Только полковник ловко перекрутил характер наших отношений. Он забыл сказать, что он бегал за мной так, что казался смешным. Дважды в день он разыскивал меня в отеле «Ритц». Он при всех пил со мной чай и кофе и постоянно называл меня «моя маленькая» и «мое дитя». Верно, что он не стал моим любовником. Но он все-таки предложил мне жить с ним, чтобы я, мол, осветила его жилище. Человек уровня полковника Данвиня не должен первым бросать камень в женщину, оказавшуюся в беде. Это тем более верно, что однажды он просил меня стать его любовницей. Но я ответила, что принадлежу одному русскому офицеру, за которого хотела бы выйти замуж. Он еще пригласил меня на обед в «Отель д’Орсэ».

И об его убежденности в том, что я работаю на немецкую разведку, я могу сказать только одно — это просто смешно! Если он так действительно думал, то он естественно поостерегся бы на публике показывать ко мне свое расположение так, как он это всегда делал. Он ведь даже попросил у меня как сувенир букетик фиалок и ленточку.

После полковника Данвиня опрашивали еще одного свидетеля — маникюрщицу из отеля «Плаза». Она подтвердила, что Мата Хари рассказывала ей, что терпеть не может англичан и бельгийцев. Еще она что-то говорила о Вердене.

Мата Хари согласилась, что такое могло быть. Возможно, во время маникюра она действительно что-то говорила об этих двух народах, «но я имела в виду только поведение бельгийцев и англичан в этой гостинице. А Верден я определенно не упоминала».

Следующую неделю Бушардон провел, опрашивая других свидетелей обвинения. Те, которые не могли приехать в Париж, протоколировали свои показания под присягой. Среди них был и капитан Вадим Маслов. Мата Хари воспользовалась этим временем, чтобы написать Бушардону еще одно подробное письмо. В нем она снова подтверждала все, что она сказала о полковнике Данвине.

Когда 30 мая она вновь сидела напротив Бушардона, основное время допроса заняли показания французского полковника. По его собственному мнению и запротоколированным показаниям полковник с самого начала раскусил Мата Хари. Она сама первой подошла к нему. Однажды она упомянула в ходе беседы имена немецкого кронпринца и герцога Камберлендского, зятя немецкого императора. Это, по мнению полковника, подтверждало, что она шпионка.

Он также врал, что просил Мата Хари еще раз прийти к фон Калле. Под присягой он показал, что сам рассказал ей о десантах в Марокко. Кроме того, он совсем по-иному описал под протоколом содержание их беседы на Аустерлицком вокзале. Свои показания он закончил не очень лестным замечанием, что, в конце концов, Мата Хари всегда охотилась только за деньгами других людей. А сама по себе она ни на что не способна.

Пока Мата Хари обсуждала с Бушардоном свое письмо, где она частично возражала против высказываний полковника, она попросила еще раз прочитать протокол. Она хотела дать устные замечания, которые возможно забыла в своем письме. Потом пункт за пунктом она прошлась по обвинениям:

— Сначала я хочу заявить, что полковник сам просил, чтобы его представили мне. Если он утверждает, что атташе голландского посольства господин де Вит представил ему меня как госпожу МакЛеод, то я могу только сказать: любой человек в Мадриде знал, что госпожа МакЛеод и Мата Хари одно и то же лицо. Я там уже танцевала. Кроме того, полковник Данвинь на следующий день, примерно в половине третьего, сидел в читальной комнате «Ритца». Он точно знал, что я в это время обычно бываю там. Он приветствовал меня словами: — Угадайте, почему я здесь? — Наверное, из-за меня, — ответила я. Потом он сделал комплимент моему платью и спросил, хотела бы я поужинать в «Ритце». Я сказала — да.

В тот вечер после ужина во время танцев меня сопровождали господа де Вит и ван Эрсен, когда появился полковник. Пока оба голландские атташе танцевали с другими дамами, полковник воспользовался возможностью провести весь вечер в моей компании. Он спросил меня, что я делаю в Испании, и почему я не поехала прямо в Голландию. Я ответила на это, что я на его стороне, и что если бы я познакомилась с ним раньше, то передала бы ему все сведения, которые только что отправила в Париж. Затем я рассказала ему, что случилось со мной в Фалмуте.

Верно, что я упоминала в разговоре немецкого кронпринца и его свояка, герцога Камберлендского. Но я только сказала, что у принца очень глупая улыбка и что он во всем спорит с герцогом. Я познакомилась с ним, когда была любовницей Киперта. Он часто обедал у меня дома.

Что касается беседы, которая, по показаниям полковника, состоялась позже в тот же вечер, то я утверждаю, что она на самом деле была лишь через два дня. Как минимум, через два дня. Да и проходила она иначе, не так, как он пишет. Я описала мою встречу с фон Калле на моем допросе 28 февраля. И я настаиваю на моем утверждении, что моя вторая встреча с фон Калле произошла по настоятельному желанию полковника.

Я не только не упоминала о каких-то профранцузских группировках в Каталонии, но и не оговорила о моем собственном положении в Германии. Я разговаривала с полковником о том, что капитан Ладу все время занимается мелочами, как он беседует, беседует, но ничего не понимает, что он может извлечь из меня. И не месье Данвинь просил меня добыть для него детали десантов в Марокко. Он вообще о них ничего не знал. Наоборот — это я дала ему эти сведения. Он был так озадачен, что пришел ко мне на следующее утро и спросил, не смогу ли я достать более подробные сведения об этом. Совершенно неверно, что он просил меня получить точную информацию о средствах и методах, как можно сорвать эту высадку. Этот человек, похоже, видел это во сне! Точно так же неверно, что я рассказывал ему, что я жила во Франции из-за моего искусства, а в Германии ради удовольствия.

Он дал мне понять, что он, вероятно, сможет добиться для меня контракта с мадридской оперой. На это я ему ответила, что после войны я охотнее вернусь в Париж, чтобы жить там.

О морали разных господ из немецкого посольства я никогда не говорила с Данвинем, по той простой причине, что знала там только одного человека — фон Калле. И о нем я сказала только, что нашла его усталым и в плохом состоянии здоровья.

Полковник постоянно занижает ценность информацию, предоставленной мною. Он ошибается. Потому что когда 4 января я доставила ту же информацию капитану Ладу, тот был очень удивлен и буквально сказал: «Я озадачен».

Что касается нашего последнего разговора на Аустерлицком вокзале, то я подробно описала вам все, что тогда было сказано. Если мои показания отличаются от показаний полковника, то мне очень жаль — но беседа проходила именно так, как я описала.

По поводу оценки полковником Данвинем информации, которую я поставляла французам и немцам, то я могу только еще раз напомнить о том, что я уже говорила. А о последней фразе полковника я скажу только одно: во всем говорит ненависть и ярость отвергнутого любовника. Я даже больше чем уверена, что полковник стоит за письмом, которое русский военный атташе написал полковнику первого императорского полка, где было предупреждение, что я, мол, опасная авантюристка, с которой Маслову лучше бы не иметь дела. Он знал, что Маслов был моим любовником.

После протокола показаний Данвиня, были зачитаны показания Вадима Маслова. В основном, он показал под протоколом, что его афера с Мата Хари не имела глубокого значения, и что он уже в марте собирался порвать с ней. Но она тогда уже была в тюрьме. Капитан Бушардон спросил, может ли она что-то по этому поводу сказать. Ответ был краток: — Мне нечего сказать.