Тайна черной жемчужины - Басманова Елена. Страница 38

– Ничего не пишут, – ответила старая дама, – и мне ничего не известно о таком князе. Впрочем, я не очень сильна в этой области. Последний князь Бельский, которого я знала, умер лет двадцать назад. А вы о ком говорите – о сыне, что ли?

– Сам не представляю, – признался доктор, – услышал разговор на улице, вот и спросил.

Генеральша Зонберг остановилась, не доходя до спальни дочери, и загородила дорогу доктору. Стальной взгляд уперся прямо в зрачки эскулапа.

– Меня больше интересует состояние Татьяны, – заявила она сдавленным шепотом. – Как вы думаете, не показать ли ее психиатру? Вчера у нее была настоящая истерика. Она царапала себе руками лицо, выла по-бабьи и рычала сквозь зубы о том, что ее молодая жизнь пропадает. Якобы все настоящие люди посвящают себя служению высшей идее, а она из-за легкой царапины валяется в пуховой постельке, что товарищи ее не простят. Порывалась встать и идти на какое-то сборище. Насилу удержали. Ругалась, как извозчик. Все ли в порядке у нее с головой? Не повредилась ли она умом после нападения грабителя?

Доктор как мог успокоил генеральшу, мягкие очертания дородного тела которой так контрастировали с костлявым лицом и резкой речью.

Он вошел в пропахшую карболкой спальню и поприветствовал свою беспокойную пациентку – она лежала, подложив под голову две подушки, и исподлобья молча смотрела на доктора горящим черным взором.

Как с опасного зверя, не сводя глаз с Татьяны Зонберг, доктор неспешно подошел поближе, подвинул стул и сел.

– Клим Кириллович, вы типичный филистер. – Девушка встретила доктора с обычным для нее пренебрежением к нему, скрывать которое она и не считала нужным.

– За что же вы меня так презираете? – усмехнулся Клим Кириллович, в уголках его красиво очерченного рта обозначились легкие ямочки.

– За беспросветное мещанство, – угрюмо пояснила больная. – Вы же образованный неглупый человек, полны сил, энергии. Неужели вы потратите всю жизнь на пустые любезности богатым пациентам и пациенткам? На приятственные разговорчики? На ублажение своего живота?

– И про исцеление больных не забудьте! – добавил миролюбиво доктор.

– Но этого же мало! – прорвало Татьяну. – Как вы не понимаете!? Вы могли бы посвятить себя великому делу! Вы могли бы идти одним путем с лучшей частью общества. Есть идеи, за которые и умереть не страшно, и мужественные люди погибают, гниют в тюрьмах, страдают на каторге, томятся в ссылке...

– Давайте-ка лучше поглядим на вашу рану, – вздохнул доктор Коровкин, – она мне кажется важнее... Так-так, потихоньку затягивается. Не болит? Сейчас сменим повязочку... Если не будете делать резких движений, скоро сможете встать на ноги. Соблюдайте осторожность. Если рана откроется и, не дай бог, попадет инфекция, дело может дойти и до хирургического вмешательства.

– Не пугайте меня, – вспыхнула Татьяна, – мне все равно. Я не хочу жить в вашем затхлом мире. Лучше умереть. – И, закатив глаза, страстно продекламировала:

– "О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я... к ранам груди и... захлебнулся б моей он кровью! О счастье битвы!.."

– Звучит довольно кровожадно, – добродушно заметил доктор.

Генеральша Зонберг горестно смотрела на свою единственную дочь, время от времени обращая умоляющий о сочувствии взор к ясному лицу доктора Коровкина.

– Вы не представляете, какая у меня тоска, доктор, – простонала Татьяна, ее лицо в рамке черных волос стало совсем мрачным. – Смерть яркая, мгновенная, я должна умереть только так. Я способна принести себя в жертву и не оставлять самое трудное товарищам.

– Предполагаю, ваша тоска от нервного потрясения. Не думайте о пользе вашей смерти для товарищей, а лучше представьте, каким горем она станет для вашей матери.

– Танечка, опомнись. – Генеральша Зонберг, боясь подойти к дочери ближе, упала в кресло и схватилась за сердце. – Возьми себя в руки. О какой яркой смерти ты говоришь? С такими мыслями скорее кончишь жизнь в доме для умалишенных.

– Мама! – Голос Татьяны звучал властно. – Идея выше всего! И никакого потрясения у меня нет. Смерть моя должна послужить на пользу общему делу.

Приподнявшись и закрыв глаза, она вновь самозабвенно продекламировала:

– "Безумство храбрых – вот мудрость жизни! В бою с врагами истек ты кровью... Но будет время – и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!" Татьяна бессильно откинулась на подушку.

Клим Кириллович сочувственно посмотрел на заплаканную мать и промямлил:

– Обычный симптом психопатологии нынешнего общественного сознания. Татьяна Эдуардовна еще молода, для ее возраста суицидальные настроения довольно характерны.

Татьяна пренебрежительно усмехнулась:

– Будущее счастье человечества невозможно без жертв. Мы построим светлый мир. Цель оправдывает средства. Сатрапы самодержца заслуживают казни.

Генеральша в ужасе перекрестилась:

– И это говорит дочь героя Шипки?

– Вы считаете, Татьяна Эдуардовна, что лучше властей знаете, что нужно обществу? – Доктор встал со стула и закрыл саквояж. – Помните, что в Священном Писании сказано? Благими намерениями вымощена дорога в ад.

– А у нас есть свое Священное Писание – социалистическое, – надменно заявила Татьяна Зонберг, – и оно посильнее поповского будет. И тоже не один век существует. Мы построим наш город солнца на нашем счастливом острове.

– Если вы о Томасе Море и Кампанелле, то они вовсе не о социализме писали, дорогая Татьяна Эдуардовна, как, впрочем, и иные мечтатели легендарных времен – Платон с Аристотелем, – улыбнулся доктор.

Но упорствующая в своем заблуждении пациентка с необыкновенным жаром возразила собеседнику:

– Только слепой может не видеть, что мы, социалисты, являемся прямыми продолжателями дела Платона и Аристотеля!

Глава 18

– Ах, господин Прынцаев, если б вы пришли чуть-чуть раньше, – шепнула ассистенту профессора Муромцева горничная Глаша, принимая от него в передней пальто, зонт и шляпу. – А то барин только-только заснуть изволили. Да и Елизавета Викентьевна сморилась от переживаний. Тоже заснула.

– Ничего-ничего, – важно перебил ее Прынцаев, – я подожду в гостиной.

Молодой человек энергичным движением открыл дверь в гостиную и обрадовался: на диване, возле круглого столика, покрытого шелковой скатертью с кистями, уютно устроилась Полина Тихоновна, тетушка доктора Коровкина.

– Дорогой Ипполит Сергеевич! – Свежее лицо пожилой женщины излучало искреннее удовольствие от встречи со старым знакомым. Она отложила в сторону газету. – Рада вас видеть. Вы не меняетесь: все так же подтянуты, легки на ногу, жизнерадостны. Наверное, все свободное время проводите на своем велосипеде или в гимнастическом зале. Я читала, что физические упражнения только делают здоровее сердце, если оно, конечно, изначально здоровое.

Прынцаев галантно поцеловал теплую ручку Полины Тихоновны:

– Специально приехал, чтобы получить от профессора указания для наших сотрудников. Дел невпроворот. Лаборатория не должна простаивать. Теперь все ложится на меня. Не хотелось бы подвести Николая Николаевича. – Возбужденный Ипполит Прынцаев покружил около предложенного ему стула, явно не желая садиться, и озабоченно поинтересовался:

– А как Николай Николаевич? Что говорит Клим Кириллович? Какие дает прогнозы?

– Приступ средней тяжести. Но и он потребует постельного режима – как минимум на неделю, – важно изрекла Полина Тихоновна. – Вот и я сгодилась в трудный момент. Сиделка, сестра милосердия. Да и по совместительству – научный секретарь. – Темные глаза тетушки доктора Коровкина молодо блестели. – Я с утра принимаю телефонные звонки людей, нуждающихся в услугах профессора.

– Могу на пару часов сменить вас. – Прынцаев наконец уселся на стул. – А там уж и профессор, надеюсь, проснется. Возьму на карандаш все его указания и со спокойной душой отправлюсь на Марсово поле. – И встретив любопытствующий взгляд темных глаз, охотно пояснил: