Но Змей родится снова? - Вайнин Валерий. Страница 123
— Почему глупости?
— Потому что, пока я буду над этим размышлять, моя короткая жизнь уже закончится.
Даша начала злиться.
— Гольдберг, если тебе отпущено двести лет, вешаться тебе не придется. Тебя затопчут Алкины дистрибьюторы.
И Даша положила трубку.
Глеб был не то что зол, он был в такой ярости, какой не помнил в себе уже многие годы. Когда “жигуленок” его притормозил возле двух черных “мерсов”, он выскочил из него, едва не сорвав дверцу с петель.
Коренастый Толян, расставив крепкие ножки, ухмылялся всем своим румянцем с автоматом “узи” в руках. С таким же автоматом и в такой же позе с ним рядом стоял Толян Большой, только не улыбался и выглядел растерянным. За их спинами еще шесть мрачных типов ощетинились различными видами стрелкового оружия.
— Неслабо подготовился, — усмехнулся Глеб. Усмешка его была зловещей.
Но Толян, очевидно, считал себя в полной безопасности.
— С тобой только так, — продолжал он ухмыляться. — Бутылку мне задолжал, придется выколачивать.
Встреча их происходила в грязном тупике в окружении пустых ящиков из-под апельсинов. Глеб и Толян стояли друг против друга: один — держа руки в карманах, другой с автоматом наперевес.
— Где они? — осведомился Глеб.
— Тебе так прямо и скажи! — Толян подмигнул своим бандитам. Бандиты не шелохнулись, не издали ни звука, но Толян не обратил на это внимание. — Поедешь со мной к Лосю, — приказал он. — Лось поговорит с тобой по душам, потом решит, что с вами со всеми делать. Полезай в тачку, живо. Эй! — обратился он к Толяну Большому. — Устрой там приятеля поудобней!
Толян Большой не отозвался. Сжимая автомат, он застыл, как изваяние, и взгляд его устремлен был в пустоту.
Толян оглянулся, на сей раз в тревоге. Парни с оружием за его спиной стояли в тех же позах, что и при появлении Глеба. Казалось, они ослепли, оглохли и не дышали. Вот тут Толян перетрухал не на шутку.
— Они что, сдохли?! — взвизгнул он не своим голосом.
— Нет пока, — ответил Глеб и посмотрел в неподвижные глаза Толяна Большого. — Гоните в Можайск и ждите указаний, — властно произнес он.
Толян Большой кивнул, точно робот, и шесть бандитов, стоящих сзади, повторили его кивок. Затем, как в ускоренных кадрах немого кино, они расселись по “мерседесам” и поехали прочь из тупика. Колесо второго “мерседеса” с треском раздавило пустой ящик из-под апельсинов.
Толян вздрогнул, как от выстрела.
— Ё-о-о-о! — только и смог вымолвить он.
— Ну вот, — сказал Глеб, — остались мы с тобой вдвоем.
Толян судорожно вскинул автомат.
Автомат ржавой трухой посыпался из его рук, и на асфальте образовалась грязновато-желтая кучка. Ошарашенно уставясь на эту кучку, Толян пролепетал:
— Если не позвоню через пять минут, их обоих грохнут.
— Ну так звони, — спокойно произнес Глеб. — Потом отвезешь меня туда.
Миниатюрный “сотовый” телефон выпрыгнул из кармана Толяна и оказался у него в руке. Нервно сглотнув, Толян набрал номер. Мозги его, похоже, сильно перегрелись, и удивляться он был уже не в состоянии.
— Слышь, это я, — проговорил он в телефон. — Как там, нормалёк?.. Ну, о'кей. Я перезвоню.
Тут телефон выпорхнул из его руки и нырнул обратно в карман.
— Поехали, — сказал Глеб и, не оглядываясь, направился к своему “жигуленку”.
Толян затравленно зыркнул по сторонам, однако бежать не решился и понуро поплелся за Глебом.
Ехали они минут десять, по узеньким переулочкам, через проходные дворы. Толян, похоже, знал этот район как свои пять пальцев. Остановились они возле кособокой пятиэтажки, в которой и жильцов-то не было видно.
— Второй подъезд, подвал, — буркнул Толян, немного пришедший в себя.
— Вылезай, веди, — распорядился Глеб.
Они вышли из машины и направились к подъезду. И тут Толян попытался удрать: метнувшись вбок, на крепких своих коротких ножках помчался он вдоль дома. Не вынимая рук из карманов куртки, Глеб остановился и посмотрел ему вслед. Толяна вдруг подбросило вверх, он завертелся в воздухе волчком, полетел обратно и встал на ноги в двух шагах от Глеба.
Глеб молча смотрел на него, чуть склонив голову набок.
— Вот ты, значит, какой… — тяжело дыша, проговорил Толян. — И нанялся к Лосю за пятьсот баксов.
Глеб кивнул:
— Угу. Веди меня в подвал.
Толян уперся взглядом в землю.
— Убьешь меня?
Глеб как бы задумался.
— Вряд ли. Недавно мог бы, со злости. А сейчас… если с ребятами все в порядке…
— Слышь, Глеб, — обрадованно залопотал Толян, — рыжего и япошку нам эта мочалка-барменша сдала. За полторы штуки. Они вчера как завалились на хату к ее подруге Милке… рванина, клейма ставить негде, — так она им в мартини столько снотворного вбухала…
— Постой, постой, — перебил Глеб. — Ты говоришь про Катю? Это она за полторы тысячи…
— Про кого ж еще! — едва не обиделся Толян. Румянец на его щеках полыхал, как знамя. — Эти полторы штуки я сам ей вчера между сисек засунул. За то, что они с Милкой твоих лохов оприходовали. Мы эту акцию давно планировали, да все как-то не склеивалось.
Глеб потер лоб ладонью.
— Чушь собачья… Катя?
Толян ухмыльнулся до ушей:
— Мальчик, сколько тебе лет? Откуда ты такой наивный?
Глеб вздохнул:
— А Стас знает?
— Да уж теперь-то… — развел руками Толян, — теперь-то уж допёр наверняка. Обзывай рыжего, как хошь, но он не слабоумный. А Катька… На такую шмару любой нарваться может.
Глеб тряхнул головой, будто прогоняя наваждение.
— Ладно, пошли.
И Толян затрусил к подъезду, как щенок после прогулки.
Дверь подвала обита была железом. Толян постучал условным стуком. Внутри лязгнул засов, петли противно заскрипели, и в проеме показалась квадратная физиономия охранника. Увидев старшего, амбал отодвинулся, и Толян вместе с Глебом вошел в подвал. Здесь было жарко и влажно. Вдоль потолка и стен тянулись многочисленные трубы. Кроме амбала, открывшего дверь, еще двое резались на ящиках в карты. Появление новых лиц не произвело на них никакого впечатления.
Стас и Такэру, подвешенные за руки к трубам на потолке, ногами едва касались пола. Глаза их были закрыты. При свете мигающей люминесцентной лампы казалось, что лица их гримасничают. Следов побоев заметно не было: вероятно, все успело зажить. Остались лишь грязевые разводы на коже. Возле стены валялись куртка Такэру и пальто Стаса. Пленники не подавали признаков жизни.