Дьявол носит «Прада» - Вайсбергер Лорен. Страница 53

Щелк.

Я ошарашено положила трубку и расхохоталась. Эмили подняла взгляд от счетов Миранды и спросила, кто это был. Когда я сказала, что звонила Джудит, она закатила глаза, так что не стало видно зрачков, и простонала:

– Стерва, каких мало. Не понимаю, как Миранда ее терпит. Она не отвечает на ее звонки, так что ты даже не говори ей, что она звонила, просто внеси в список. Миранда потом прикажет кому-нибудь перезвонить.

Похоже, Джудит лучше меня понимала, как именно у нас в офисе делаются дела.

Я дважды кликнула на ярлыке «Бюллетень» и пробежала глазами содержимое. Бюллетень был квинтэссенцией жизни Миранды Пристли и – как мне по крайней мере казалось – смыслом ее жизни. Идея списка была разработана много лет назад каким-то не в меру ретивым секретарем; это был обычный вордовский документ, к которому имелся доступ у меня и у Эмили. Точнее, либо у меня, либо у Эмили: в одно и то же время работать с документом мы не могли. После того как к списку добавлялась новая строка, идея или вопрос, мы делали распечатку и клали свежую версию документа в папку с файлами, убирая оттуда версию устаревшую. Миранда могла потребовать эту папку в любой момент, поэтому мы с Эмили клепали новые списки ударными темпами. Часто мы угрожающе шипели друг на друга, вынуждая одна другую закрыть документ, чтобы получить к нему доступ и внести свои добавления. Печатали мы их одновременно, потом бросались к папке с файлами, порой не зная даже, чья версия списка более полная.

– У меня тут последняя телефонограмма от Донателлы, – сказала я, отчаявшись успеть напечатать ее, прежде чем в офис войдет Миранда. Эдуардо позвонил со своего поста, чтобы предупредить, что она уже в лифте. Звонка из приемной, от Софи, еще не было – но ждать оставалось всего несколько секунд.

– А у меня консьерж из «Ритца», он звонил после Донателлы, – ликующе объявила Эмили, вкладывая в папку свою распечатку. Мой список запоздал на четыре секунды, я снова села и просмотрела его. Дефисы в телефонных номерах не допускались – только точки. В обозначениях времени не допускались двоеточия – и опять же заменялись точками. Новые сводки должны были подаваться каждые пятнадцать минут. Номера, по которым следовало перезвонить, печатались с новой строки, чтобы их легко было найти. Время указывалось с расхождением не более чем в пятнадцать секунд. Грифом «К сведению» помечалось все, что мы с Эмили имели сказать Миранде (поскольку заговаривать с ней, прежде чем она заговорит с тобой, было категорически запрещено, вся относящаяся к делу информация заносилась в список). «Напоминание» сопутствовало тем приказам Миранды, которые она имела обыкновение оставлять у нас на автоответчике между часом и пятью утра – и, раз оставив, не сомневалась, что приказ будет получен и выполнен. Себя мы обязаны были упоминать в третьем лице – если уж вообще никак не могли обойтись без такого упоминания.

Она частенько приказывала нам выяснить, по какому номеру и в какое время можно связаться с тем или иным человеком. В этом случае мы всегда мучительно раздумывали, помещать ли плоды своего расследования в рубрику «К сведению» или в рубрику «Напоминание». Одно время я смотрела на бюллетень как на энциклопедию «Кто есть кто в мире высокой моды», но очень скоро имена супербогачей, суперкутюрье и суперзнаменитостей перестали задевать огрубевшие струны моей души, и мне, пропитавшейся атмосферой «Подиума», звонок из Белого дома казался куда менее важным, чем звонок ветеринара, желающего обсудить с Мирандой меню ее мопса (я бы поспорила, что ему она точно перезвонит!).

Я скомкала листок и швырнула его в корзину под столом, где он немедленно пропитался остатками Мирандиного третьего за сегодня капуччино. Обычный рабочий день и обычный список. Я уже хотела залезть в свой электронный почтовый ящик – посмотреть, нет ли там чего новенького, но тут появилась она. Черт бы побрал эту Софи! Снова забыла предупредить.

– В список внесли последнюю информацию? – Она говорила холодно, ни на кого не глядя и никак не показывая, что вообще заметила наше присутствие.

– Да, Миранда, – ответила я, подавая папку, чтобы ей не пришлось за ней тянуться. «Два слова», – подумала я, открывая счет и надеясь (впрочем, с большой долей вероятности), что и сегодня не скажу ей больше семидесяти пяти слов. Она сбросила с себя норковую пелерину – такую мягкую и красивую, что я с трудом удержалась от того, чтобы не зарыться в нее лицом. Я пошла убрать в шкаф эти великолепные останки убиенных животных и, осторожно потеревшись о пелерину щекой, почувствовала холодные капельки нерастаявшего инея. Как кстати.