Дьявол носит «Прада» - Вайсбергер Лорен. Страница 64

Это была ложь. Я изучила номер «Нью-Йорк таймс» вдоль и поперек и была вполне уверена, что за последнюю неделю они ничего не печатали об азиатских ресторанах, но об этом я решила умолчать. Может, эта девушка сотворит чудо.

Помимо «Нью-Йорк таймс», я уже звонила в «Пост» и «Дейли ньюс», но ничего похожего не обнаружила. Я проникла в платные архивы «Уолл-стрит джорнал» и там в самом деле нашла рекламу недавно открывшегося тайского ресторана где-то в пригороде, но его пришлось сбросить со счетов, потому что, как я выяснила, средняя стоимость закусок составляла там всего семь долларов, а напротив его названия стояла всего одна сиротливая звездочка.

– Подождите секундочку, я сейчас проверю. – И с этими словами девушка весело застучала по клавишам.

От вчерашнего героического поступка у меня болела голова. Приятно было так порадовать Алекса, приятно было расслабиться и ничего не делать, но впервые за много-много месяцев я никак не могла уснуть. Меня терзали угрызения совести, снова и снова я чувствовала, как моей шеи касаются губы Кристиана. Я прыгнула в машину и помчалась к Алексу, но так ничего ему и не сказала. Я пыталась заглушить в себе эти воспоминания, но они возвращались все настойчивее. Когда же я все-таки уснула, мне приснилось, что Миранда взяла Алекса на место няни и – хотя по должности это няням не полагалось – он переехал жить в ее квартиру. Каждый раз, когда мне хотелось его повидать, приходилось забираться в машину Миранды и ехать вместе с ней. Она называла меня исключительно «Эмили» и давала всякие бессмысленные поручения, хотя я не переставала твердить, что приехала только навестить Алекса. Когда уже почти наступило утро, Алексу начал нравиться британский акцент и он никак не мог понять, что такого ужасного я нахожу в Миранде. Еще хуже было то, что Миранда стала бегать на свидания к Кристиану. Завершилось все это безобразие тем, что Миранда, Кристиан и Алекс, одетые в пижамы, завтракали за одним столом, смеялись и читали «Таймс», а я готовила, убирала и прислуживала им всем.

В общем, сон этой ночью освежил примерно так же, как одинокая прогулка по Гарлему в четыре утра, а эта ресторанная заметка лишила меня надежды на спокойную пятницу.

– Гм, нет, ничего такого мы в последнее время не давали. Я пытаюсь вспомнить, может, я что-то слышала о недавно открывшихся шикарных азиатских ресторанах. Ну, таких, куда могла бы захотеть пойти Миранда. – Ясно было, что она всячески старается втянуть меня в разговор.

Я проигнорировала эту вдруг появившуюся фамильярность («Миранда» вместо «Миранда Пристли») и решила закругляться.

– Ну что ж, это, в общем, все. Спасибо, всего доброго.

– Подождите! – крикнула она, и хотя я уже намеревалась положить трубку, этот требовательный окрик заставил остановиться.

– Да?

– Я… э… я просто хотела сказать, что если вдруг я или кто-то другой из нашей редакции сможем чем-то помочь, звоните, не стесняйтесь. Мы все очень любим Миранду и… э… всегда готовы ей помочь, понимаете?

Можно было подумать, что первая леди Соединенных Штатов попросила их найти статью для президента – причем не безымянную заметку о неизвестном ресторане, а статью, в которой заключалась секретная информация о грозящей миру катастрофе. Для меня же грустнее всего было то, что я даже не удивилась: я знала, что так будет.

– Да, конечно, я это запомню. Спасибо большое.

Эмили оторвалась от очередного бухгалтерского счета и спросила:

– Ну как, ничего?

– Ничего. Понятия не имею, о каком ресторане она говорит, да и никто в этом городе этого не знает. Я обзвонила все манхэттенские газеты, которые она читает, проверила по Интернету, говорила с работниками архивов, обозревателями, поварами. И никто ничего не слышал о новом дорогом азиатском ресторане, не говоря уже о том, чтобы это упоминалось в газетах. Она просто свихнулась. Ну так что мне теперь делать?

Я откинулась на спинку стула и стянула волосы в конский хвост. Не было еще и девяти утра, а головная боль уже перешла в шею и плечи.

– Думаю, – проговорила она медленно, с сожалением, – тебе ничего не остается, как обратиться к ней за разъяснениями.

– О нет, только не это! Как она это переживет!

Эмили, как обычно, не оценила мой сарказм.

– Она придет в полдень. На твоем месте я бы прямо сейчас подумала, что сказать, потому что ей не понравится, что ты не нашла эту заметку. Тем более что она потребовала ее еще прошлым вечером, – напомнила она, пряча усмешку. Ее явно радовало, что мне предстоит головомойка.

Оставалось только ждать. К моему счастью, у Миранды как раз наступил «сезон психотерапии» («Просто у нее нет времени, чтобы ходить, как все, раз в неделю», – объяснила Эмили, когда я поинтересовалась, почему Миранда уходит туда аж на целых три часа), а значит, в нашем расписании появились «белые пятна», когда мы бывали избавлены от ее звонков. Ну и конечно, это случилось как раз тогда, когда мне надо было с ней поговорить. Гора писем, которые я не распечатывала уже два дня, грозила опрокинуться со стола. Под столом были навалены вороха ее грязной одежды – опять же двухдневной давности. Я глубоко вздохнула, чтобы дать миру понять, как я несчастна, и, позвонила в химчистку.

– Привет, Марио, это я. Да, я знаю, целых два дня, и не говори. Ты не заберешь вещи? Да? Здорово. Спасибо. – Я повесила трубку и заставила себя запустить руки в ее ношеную одежду. Я обычно перебирала все, а потом заносила в компьютер. И когда Миранда звонила в офис в 9.45 вечера и вопрошала, где ее плиссированная юбка от Прады, все, что мне надо было сделать, – это открыть вордовский документ и сказать, что юбку отдали в химчистку день назад и на следующий день она будет готова. Я внесла в список сегодняшних поступлений: блузку от Миссони, две одинаковые пары брюк от Альберты Ферретти, два свитера от Джил Сандер, два белых шарфа от «Гермес» и полупальто от «Берберри»; побросала все в сумку с логотипом «Подиума» и вызвала рассыльного, чтобы он отнес вещи вниз, откуда их заберут служащие химчистки.

Ну и работка! Сортировка ее вещей была одной из самых отвратительных обязанностей – сколько бы раз я это ни делала, меня всегда трясло от того, что приходится голыми руками рыться в чужой грязной одежде. Каждый раз после этого я бежала мыть руки: теперь от них так и несло Мирандой, и хотя запах духов «Булгари» и – иногда – дымка сигарет Глухонемого Папочки вовсе не был неприятен, я заболевала от него. Британский акцент, духи «Булгари», белые шелковые шарфы – эти простые жизненные радости не для меня.

Почта на девяносто девять процентов была макулатурой, которую Миранда никогда не увидит. Все, что адресовалось главному редактору, немедленно отправлялось работникам «Странички писем», но многие читатели со временем поумнели и теперь адресовали свою корреспонденцию непосредственно Миранде. У меня уходило четыре секунды на то, чтобы пробежать глазами вступление и убедиться, что это письмо редактору, а не приглашение на благотворительный концерт и не привет от давнего и хорошо забытого друга, – такие письма я попросту выбрасывала. Сегодня макулатуры было навалом. Почтительные и восторженные письма девочек-подростков, домохозяек и даже нескольких мужчин-геев (может, конечно, они были и натуралы, но помешанные на моде). «Миранда Пристли, вы не только Первая Жрица высокой моды – вы моя Королева!» – изливался один. «Как вы великолепно предсказали, что красное в этом сезоне заменит черное, – какая дерзость и какая гениальная проницательность!» – восклицал другой. Несколько писем содержали увещевания по поводу чересчур вызывающей рекламы Гуччи: на той картинке две женщины в босоножках на высоких каблуках и чулках с подвязками лежали в смятой постели, прижимаясь друг к дружке областью гениталий. Авторы других неприязненно отзывались об изможденных, похожих на закоренелых наркоманок манекенщицах, чьи фотографии были помещены в материале, называвшемся: «Главное – здоровье, или Как почувствовать себя лучше». Была там и стандартного вида почтовая открытка, на одной стороне которой витиеватым почерком было написано: «Миранде Пристли», а на другой – коротко и ясно: «Почему вы печатаете такой нудный, глупый журнал?» Я засмеялась и засунула эту открытку в особую сумку – моя коллекция хулительных писем все росла, и скоро сумка будет забита до отказа. Лили считала, что приносить в дом враждебные излияния других людей – это плохая карма, и ее не убеждало, когда я говорила, что любая карма, направленная против Миранды, доставляет мне только радость.