У каждого своя цена - Вайсбергер Лорен. Страница 60
Мы, не торопясь, потягивали кофе и поедали вкусности.
— Ты не говорил, что готовишь бранч в «Таверне Грэмерси». Я бы с удовольствием туда зашла.
— А ты не сказала, что была лучшей ученицей в классе и получила награду имени Мартина Лютера Кинга за общественную работу, направленную на укрепление взаимопонимания людей разных культур.
Я засмеялась:
— Боже, они ничего не забыли! Я-то радовалась — повезло, ты закончил школу на три года раньше и не можешь помнить эту ерунду, но… следовало догадаться.
Официантка наполнила чашку Сэмми, немного пролив кофе, чтобы поддержать марку заведения.
— Родители гордятся тобой, Бетт. По-моему, это прекрасно.
— Раньше гордились, а сейчас… Не думаю, что моя новообретенная способность заманивать знаменитостей в «Бунгало-восемь» и попадать под огонь рубрик светских сплетен и есть будущее, о котором они мечтали.
Сэмми невесело улыбнулся:
— Каждый идет на компромисс. Это не значит, что ты стала другим человеком.
Он сказал это так, что мне захотелось поверить.
— Может, пойдем? — Я помахала официантке, чтобы принесла счет, который, независимо от наплыва посетителей и количества заказанного, всегда был больше ровно на три доллара с носа. — Побережем силы для завтрашнего праздника. Надеюсь, ты придешь…
Сэмми положил на стол двадцатидолларовую банкноту («За все вечера, когда я оставлял паршивые чаевые, просидев здесь несколько часов», — сказал он), взял меня за руку и повел из кафе. Мы никуда не торопились, и в зале игровых автоматов Сэмми с помощью трехпалой клешни вытащил для меня игрушечного поросенка. Я нежно прижала свинюшку к груди, а Сэмми сообщил, что это лучшие два доллара четвертаками, которые он когда-либо тратил.
Десять миль до его дома мы проехали в молчании. За годы, прожитые в Покипси, мне не приходилось бывать в этом районе. Отчего-то впав в задумчивость, мы ехали без болтовни, без шуток, не поверяя друг другу секретов, как делали последние девять часов. День пролетел, как пять минут… Въехав на короткую, усыпанную гравием дорожку у скромного одноэтажного дома с полуподвалом, я остановила машину.
— Я прекрасно провел время сегодня вечером. Днем и вечером, все вместе. Спасибо, что подвезла, и за обед…
Сэмми явно не торопился выбираться из машины, и я позволила себе насладиться мыслью, что он, возможно, меня поцелует. В любом романе издательства «Арлекин» непременно упомянули бы якобы пробежавшую между нами квазиэлектрическую искру.
— Брось, это мне нужно тебя благодарить. Ты, и только ты спас целую семью от перспективы получить тяжелое пищевое отравление, — брякнула я, подсунув ладони под ляжки, чтобы унять невольную дрожь рук.
И тут Сэмми стал выбираться из машины. Вот так. Открыл дверь, подхватил спортивную сумку с заднего сиденья, вышел и помахал на прощание, добавив, что позвонит завтра. Разочарование хлестнуло как пощечиной, и я резко дала задний ход, боясь заплакать до того, как уеду.
«С какой стати вообразила, что он хоть чуть-чуть тобой интересуется? — спрашивала я себя, вновь и вновь прокручивая в голове события вечера. — Парню нужно было доехать домой, ты предложила подвезти, он вел себя дружелюбно. Поскорее выкинь из головы нелепые фантазии, пока не выставила себя полной ослицей».
Обернувшись, я кое-как выруливала задним ходом с гравийной дорожки. В это время к машине приблизилась темная фигура.
Сэмми что-то говорил, но через закрытое окно не было слышно ни слова. Я опустила стекло и нажала педаль тормоза.
— Ты что-то забыл? — Я старалась, чтобы голос не дрожал.
— Да.
— Подожди секунду. Вот, задняя дверца открыта, так что…
Я немного испугалась, когда он потянулся через мои колени, но Сэмми ухватил ручник и остановил машину. Затем, отстегнув ремень безопасности, распахнул дверь и вытащил меня наружу.
— Что случилось? Я не по…
Он коснулся моего лица ладонями именно так, как мечтает каждая девушка и не умеет делать ни один парень, — в точности как на обложке романа «Порочно ваш», если я не путаю. Тот рисунок символизировал для меня высший пилотаж романтических объятий. Ладони Сэмми оказались прохладными и сильными. Он наверняка ощутил, что у меня горят щеки, но времени волноваться об этом не осталось. Сэмми наклонился и так нежно приник губами к моим губам, что я даже не смогла ответить на поцелуй. Стояла и позволяла себя целовать, слишком потрясенная, чтобы реагировать.
— Обещаю, в следующий раз я об этом не забуду…
Голос у Сэмми чуть подсел, несомненно, от обуревающих его чувств, — такое услышишь разве что в фильмах. Он галантно придержал дверцу. Счастье, что есть, на чем доехать, потому что ноги не держали. Я неловко плюхнулась на сиденье и широко ухмыльнулась, когда Сэмми захлопнул дверцу и пошел к дому.
20
Я привязывала последний бумажный фонарь-полумесяц, когда мать, наконец, не выдержала и заговорила о Сэмми.
— Беттина, дорогая, Сэмми — прекрасный молодой человек. Мы с отцом с удовольствием с ним пообщались.
— Да, он действительно замечательный. — Я твердо намеревалась приучить мать к упомянутому молодому человеку и наслаждалась каждой секундой процесса.
— Он придет на праздник листопада? — Мама поставила гороховое пюре рядом с подносом оливок разных сортов и отступила полюбоваться плодами трудов, прежде чем обратить внимание на дочь.
— Вряд ли. Он бы с удовольствием, но ведь мы приехали на выходные, — ему нужно побыть с отцом, сходить с ним куда-нибудь, взять стейков…
— Мм-м… вот как? — Голос мамы стал напряженным.
Она с трудом удержалась от комментария по поводу разнузданной оргии поедания мяса, немедленно возникшей в ее воображении. Сэмми сказал только, что они с отцом вместе пообедают, но не могла же я отказать себе в удовольствии немного подразнить мать.
— Может, он зайдет вечером взять образцы лучших местных продуктов?
— Обязательно передам ему это соблазнительное приглашение, — съязвила я, расстроенная известием, что Сэмми не сможет прийти на праздник и даже вернуться в Нью-Йорк вместе со мной.
Рассыпавшись в благодарностях за поездку, Сэмми объяснил, что в понедельник у него выходной, и он останется в Покипси лишний день. Сначала я решила позвонить на работу и, сказавшись больной, отпроситься до вторника, но вспомнила, что до вечеринки «Плейбоя» осталось меньше месяца и манкировать не стоит.
— Эй, Беттина, иди-ка, помоги мне с дровами, пожалуйста! — Отец любовно раскладывал груду палок на сложный изысканный манер. Гвоздем программы каждого праздника листопада был церемониальный костер, вокруг которого все танцевали, пили вино и «пели серенады луне», что бы это ни значило.
Я подчинилась, чувствуя себя, как никогда, свободно в изношенных вельветовых брюках и шерстяной кофте на «молнии». Ощущение было странным, но приятным — огромное облегчение после маленьких маечек и обтягивающих, словно вторая кожа поддерживающих-ягодицы-скрадывающих-бедра джинсов, которые должны быть у каждой уважающей себя девушки и которые я теперь носила с религиозным прилежанием. Ступни наслаждались щекочущими, как молодая травка, пушистыми носками из ангоры и мягкими, как мох, мокасинами «Миннетонка». На резиновой подошве. Вышитые бисером. С бахромой! Форменное надругательство над модой, однако, я их носила в школе. Снова натянуть мокасины теперь, когда ими пестрели страницы «Лаки», казалось кощунством, но они были слишком удобными, чтобы отказываться из принципа. Полной грудью вдохнув холодный ноябрьский воздух, я ощутила себя непонятно счастливой.
— Пап, а что мне делать?
— Забери ту кучу из оранжереи и перетащи сюда, если сможешь, — прокряхтел отец, неся на плече особенно здоровенное бревно. Он кинул мне пару рабочих перчаток огромного размера, совершенно черных от грязи, и махнул в нужном направлении. Я натянула перчатки и принялась за дело.
Мать объявила, что идет принимать душ, но в кухне нас ждет чайник горячего лакричного чая йогов. Мы уселись и налили себе чайку.