Дочь Петра Великого - фон Захер-Мазох Леопольд. Страница 26

Какой поворот судьбы! Какая знаменательная встреча!

15

Женская дипломатия

Едва правительство окрепло, как в недрах его сразу начали формироваться партии и, отчасти откровенно, отчасти тайными интригами, вести с ним борьбу за свои интересы. Наибольшие разногласия при дворе царицы Елизаветы вызвала внешняя политика. Лесток, пользовавшийся серьезным влиянием на монархиню, был однозначно настроен в пользу Франции и, следовательно, Пруссии, тогда как Бестужев выступал за ориентацию на морские державы и Австрию. И тот, и другой пытались создать себе сторонников среди людей, окружавших императрицу и пользовавшихся ее благосклонностью.

Уже вскоре после своего назначения придворной дамой графиня Шувалова считалась признанной фавориткой Елизаветы. Вместе со своим обожателем, камергером Воронцовым, она придерживалась ориентации Бестужева, тогда как Лестоку удалось склонить на свою сторону премьер-министра России, великого канцлера Черкасского.

Для обеих партий важно было прежде всего заручиться поддержкой любимца царицы, до сих пор занимавшего нейтральную позицию графа Ивана Шувалова, в интимных отношениях которого с Елизаветой заключался секрет его необыкновенного влияния на нее. Лесток, знавший безмерное корыстолюбие графа, похоже, нащупал для этого верный путь, убедив маркиза де ля Шетарди выделить тому солидное годовое содержание из резервов французского двора, и, казалось, Шувалов действительно склонился на прусскую сторону. Это обстоятельство всерьез обеспокоило противников, и вице-канцлер решил пустить в ход все средства, лишь бы только заполучить себе такого важного союзника. Графиня Шувалова, при всем своем очаровании, не имела ни малейшего влияния на своего супруга, и все же именно женщине, красивой и остроумной женщине, было под силу склонить чашу весов в данном противоборстве в пользу австрийской партии, ибо Шувалов был не менее чувствителен к женским прелестям, чем к деньгам. Бестужев все снова и снова перебирал в голове дамский пасьянс своей партии, и всякий раз выбор его останавливался на той, которую он считал единственно способной пленить своим женским благорасположением избалованного и непостоянного графа, – на своей собственной жене.

Графиня Бестужева, наряду с императрицей Елизаветой и госпожой Лапухиной, бесспорно, принадлежала к числу самых красивых женщин в тогдашней России, эти трое могли бы в любой час взойти на гору Ида [61] и бросить вызов приговору Париса.

Но она была не просто красива, она заметно превосходила обеих соперниц умом и образованностью, она обладала манерами и осанкой галантной маркизы при Версальском дворе, к ногам которой с равным успехом падали на колени как поэты и художники, так и государственные мужи и герои. Ревность императрицы к красоте его жены подсказала Бестужеву, казалось, абсолютно верный путь, и искушенный царедворец недолго колебался в решении сделать ставку на женскую дипломатию в той политической игре, в которую нужно было втянуть Шувалова.

Когда он пришел посвятить супругу в эти сколь важные, столь и веселые планы, та как раз кормила попугая конфетами.

Дело было утром, прекрасная графиня еще не успела напудрить и уложить волосы – они были по-домашнему собраны под очаровательный чепчик, а утренний халатик из розового шелка лишь слегка прикрывал нежные округлости ее форм.

Сперва она с удивлением посмотрела на мужа, а потом начала хохотать.

– Твое неприличное требование, надо полагать, не более чем хорошая шутка? – воскликнула она.

– Отнюдь, мое сокровище, – возразил Бестужев, – я говорю совершенно серьезно, ибо считаю тебя достаточно красивой и умной, чтобы поймать Шувалова в свои сети, и достаточно гордой, чтобы не ставить себя в один ряд с его куртизанками.

– Это для меня весьма лестно, – ответила прелестная графиня, – лестно для моего тщеславия и лестно для моей добродетели, ибо Шувалов красивый и опасный мужчина. По крайней мере, сейчас я узнала, как далеко простирается твое доверие ко мне.

– Боже мой, на что только не пойдешь ради политики, – вздохнул министр.

– Итак, хорошенько подумай о том, что ты мне предлагаешь, – сказала красивая женщина, – я ни секунды не сомневаюсь, что смогу выполнить дипломатическую часть порученного мне тобою задания к твоему полному удовлетворению, однако то, что может случиться помимо этого, тут я никаких гарантий давать тебе не берусь, мое сокровище.

– Я тебе доверяю...

– Но я не доверяю себе самой, – засмеялась графиня, – да-да, мое сокровище!

– Да-да, мое сокровище! – повторил за ней попугай и встряхнул красно-голубым оперением.

– Давай все-таки попытаемся, – решил в конце концов Бестужев, – и если для тебя возникнет какая-нибудь угроза, у нас еще есть возможность вовремя отказаться от задуманного.

Графиня насмешливо пожала плечами.

Несколько дней спустя двор и аристократия собрались в императорском дворце на блестящий бал-маскарад, где в роскоши и оригинальности костюмов дамы постарались превзойти самих себя. Царица появилась в замечательном историческом убранстве московской княжны времен Ивана Грозного, графиня Шувалова принарядилась китаянкой, фрейлина Воронцова в облачении ворожеи-шаманки привлекла к себе всеобщее внимание украшенным оленьими рогами головным убором и увешанным колокольчиками изваянием кумира, которое держала в руке, тогда как юная графиня Трубецкая в маске камчадалки, возбудив любопытство всех, подъехала к дворцу на маленьких нартах, запряженных парой крупных белых собак.

Однако всех затмила одна вакханка, великолепные формы которой – более подчеркиваемые, нежели скрываемые античным одеянием, – и прежде всего чудесной округлости плечи, с которых ниспадала шкура пантеры и на которые волнами ложились полураспущенные густые волосы, увитые виноградными листьями, произвели среди обезображенных корсажами из китового уса и кринолинами красавиц прямо-таки завораживающее действие на окружающих.

Императрица, заметив это необычайно обольстительное видение, досадливо наморщила красивый лоб. Она тут же дала Шувалову поручение проследовать за ней и потом сообщить, кто же это такая.

Вскоре Шувалов как бы случайно оказался рядом с ожившей во всей своей прелести представительницей античной древности, которая сильно его заинтриговала.

– Приветствую тебя, – обратилась она к нему, подавая руку, – я ждала тебя.

– Меня? – недоверчиво спросил граф.

– Да, тебя, – утвердительно кивнула она, – я ведь, можно сказать, только ради тебя сюда и явилась. Олимпийские боги послали меня в эти суровые северные края, чтобы подвергнуть тебя испытанию. По-прежнему ли отдано твое сердце, – продолжала вакханка, – все так же лежишь ты у ног самой могущественной женщины России, благосклонность которой вознесла тебя над всеми твоими соотчичами?

Теперь Шувалов был убежден, что Елизавета подослала его к прекрасной вакханке, чтобы проверить на ней его преданность, и улыбнулся такой неуклюжей ловушке.

– Я никогда не скрывал своего почтения к императрице, – проговорил он в ответ, – да, я обожаю ее, и любая женщина рядом с ней кажется мне совершенно непривлекательной.

– О! Как ты умеешь лгать, – засмеялась вакханка, – тебя лучше знают, ты ветреный красивый мотылек, и все-таки тебя любят, несмотря на твое непостоянство.

– Ты меня любишь? – поспешил воспользоваться моментом Шувалов, ободренный словами античной красавицы, и взял руку незнакомки в свою.

– Осторожно, – прошептала она, – царица наблюдает за нами, она, похоже, гораздо меньше убеждена в твоей верности, чем ты сам.

– А ты? – спросил граф.

– Я? Я думаю, что увидела бы тебя у своих ног, стоило бы мне только этого захотеть, – прошептала вакханка.

– О, ты не знаешь меня, моя верность...

– Как раз я очень хорошо тебя знаю, – перебила его красивая женщина с формами Венеры, – но если ты настолько тверд в своих принципах, считаешь себя таким неуязвимым, ладно, тогда я вызываю тебя на дуэль.