Турмс бессмертный - Валтари Мика Тойми. Страница 14
И в испытующем его взгляде таилась такая неодолимая сила, что, повинуясь ей, мои руки сами собой вытянулись вверх, к тонкой золотистой полоске молодого месяца.
— Я и сам не знаю, зачем я сделал это, — сказал я честно, — да и кто я такой — тоже… Я знаю лишь одно: наше время пришло, и нам обоим пора в путь.
— Тогда идем! — засмеялся он и, взяв меня под руку, привел прямо к Дионисию.
— Ты не хочешь ни с кем попрощаться? Собрать вещи, одежду? — спросил я в изумлении.
— Не люблю проводы и сборы, — отрезал он. — Все это лишние хлопоты.
— Верно сказано! — вмешался Дионисий. — Если ты пойдешь со мной добром, получишь куда больше, чем оставляешь здесь.
Микон покачал головой.
— Добром или силой — не все ли равно? Чему быть, того не миновать, и изменить я ничего не в силах.
И он поднялся вместе с нами на корабль. Дионисий приказал свистать всех наверх, и три наши судна вышли на веслах в спокойное, багрового оттенка море. Молодой месяц — спутник безжалостной юной богини — освещал нам путь.
4
Берег остался далеко позади. Мы были в открытом море. Гребцы на последнем издыхании со стоном ловили ртом воздух; других рвало всей той сытной снедью, которой они так хорошо подкрепились на острове. Они поносили Дионисия, вопя, что, мол, вся эта гонка — чистое безумие, ведь добрый моряк всегда держится берега, а главное — знает, куда плывет. Они же только дерутся и гребут, потом снова дерутся и снова гребут — и так до беспамятства. Их ладони стерлись до крови, а спины ломит, несмотря на тростниковые подстилки на скамьях их финикийских кораблей. Мудрый моряк на ночь вытаскивает свое судно на берег, чтобы не подвергать людей опасности и дать им поспать.
Дионисий слушал их недовольный ропот с улыбкой, время от времени беззлобно, скорее для порядка, стегая самых болтливых концом каната по спине. Те огрызались, но продолжали грести до тех пор, пока Дионисий не велел сцепить все три судна вместе и ждать рассвета.
— Я поступаю так не из жалости, — добавил он. — Но я понимаю, сейчас, когда угар битвы давно выветрился у вас из головы, ваш дух ослабел куда больше, чем тело… Все ко мне: у меня есть что сказать вам.
Загнанные моряки при свете звезд обступили Дионисия. Стояла такая тишина, что, хотя говорил он негромко, его охрипший голос был слышен всем. Только иногда заглушал его вздох моря и скрип трущихся друг о друга кораблей.
Увлекая за собой меня и Микона, Дориэй растолкал ревниво толпившееся вокруг своего предводителя корабельное начальство, и мы встали на почетных местах по правую руку от Дионисия, достойных нашего положения.
Дионисий ни словом не обмолвился о подвигах своих людей во время сражения у Лады, а наоборот, сравнил их с незадачливым селянином, который пришел в город купить на свой скромный заработок осла, но пропил все деньга, да еще ввязался в драку, а наутро очнулся где-то на пустыре, весь в крови, в изодранной одежде и без сандалий. И тут он с ужасом видит рядом с собой кучу драгоценностей и сундуки, полные звонких монет, и догадывается, что, должно быть, забрался ночью в чей-то богатый дом. И он отшатывается от всех сокровищ, понимая, что его везде ищут и ему уже нельзя вернуться домой.
— Вот так и вы, бедняги! — заключил Дионисий. — Однако, хвала богам, у вас есть вожак, который знает, чего хочет. Я, Дионисий из Фокеи, вас не оставлю — а взамен я требую от вас беспрекословного повиновения. И дело не в том, что я самый сильный и самый опытный в морском деле или что ума у меня больше, чем у вас. Силачей здесь хватает — взять вот хоть Дориэя из Спарты, которого я называю первым, зная, как высоко он ставит свой род. Да и моряки на корабле подобрались не хуже меня. Умнее же меня Турмс из Эфеса, человек, который во время боя смеется, а после боя плачет, или вот Микон — врач с острова Кос, который кажется мне человеком достойнейшим, хотя мы едва знакомы. Но значит ли это, что вам следует выбрать другого вождя?
— Задумайтесь над этим, — продолжил он, переведя дух. — И тот, кто сочтет, что справится с кораблями лучше меня, пусть скажет об этом вслух — а там посмотрим.
Он обвел глазами всех своих людей, но никто не торопился заявить о своих притязаниях.
— Вот видите! — не скрывал торжества Дионисий. — Итак, я остаюсь вашим вожаком, потому что подхожу для этого больше, чем кто-то еще, как кто-то еще наверняка больше меня подходит для другого дела… К примеру, у Ликимния такой могучий член, что даже самая смелая женщина убежит, увидев это его орудие. Тут мне с ним не тягаться!
Все так и покатились со смеху, указывая на Ликимния — молчаливого здоровяка, которого явно смутило всеобщее внимание. Еще больше его смутил Дориэй, который осведомился, не потомок ли он Геракла, раз ему дали такое имя.
Ликимний в ответ пробормотал, что до этого он пас свиней в горах Фокеи, и что его отец, дед и прадед тоже были свинопасами. Все они носили это имя, потому что свинопасу некогда выдумывать новые имена для своих сыновей.
Рассерженный Дориэй на это возразил, что, как известно, первый Ликимний был дядей Геракла и называть этим именем свинопаса — кощунство.
Дориэй кричал все сильнее, и Микон, стараясь унять вспышку этой беспричинной ярости, приложил к его вискам свои мягкие ладони, а Дионисий велел дать Дориэю вина, лишь бы он замолчал, и в наступившей затем тишине повел речь дальше:
— Красноречию я не обучен, и тут мне тоже не тягаться с теми, кто лучше меня владеет этим искусством. Но все же я попробую растолковать, почему вы должны пойти за мной.
— Жители Фокеи и те, кто примкнул к нам позже! — воззвал Дионисий. — Что для полководца все его умение без удачи? Нам же, несмотря на поражение, пока, согласитесь, везло. Так вот, я клянусь вам, что так со мной было всегда и даже временные несчастья неизменно приводили меня к успеху. Так что покуда вы со мной, везение не покинет вас, а без меня вам несдобровать!
Некоторые, вспоминая о погибших, ворчали, что, мол, это хваленое везение спровадило много лихих моряков на дно, кормить крабов. Но Дионисий не слышал их.
— Ионию мы потеряли, и назад в Фокею нам пути нет, — уверенно рассуждал он. — Флот персов, однако, осаждает сейчас Милет и прочие ионийские города. С другой стороны, перед битвой у Лады персы стянули туда все боевые корабли с Кипра, из Киликии, Финикии и даже из Египта, так что море свободно. Поэтому я решил принести завтра же утром жертву Посейдону, чтобы он послал нам западный ветер.