Стальной прыжок - Вале Пер. Страница 14
– Полицейских не заметили. Правда, мы смотрели очень осторожно, старались, чтобы нас не увидели. Кстати, вы спрашивали о повязках. Вот у них были голубые повязки. У всех поголовно. Какая-то женщина, врач или медсестра, объявила по радио, что все здоровое население будет эвакуировано—чтобы спасти его от эпидемии. Нас хотели отвезти куда-то, где опасность была не так велика. Она сказала, что ничего не нужно брать с собой, так как скоро мы вернемся обратно, а там, куда нас отправляют, все необходимое имеется. Мы только должны побыстрее спуститься вниз и оставить двери квартир открытыми, чтобы они могли продезинфициро-
вать помещение. Она сказала, это приказ какого-то генерала и что-то вроде этого.
– Генерального врача?
– Вот-вот. Многие спустились вниз и сели в автобусы.
– А вы остались?
– Да… Мы испугались, когда забирали детей, и решили остаться в квартире.
– Что-нибудь случилось потом?
– Да. Да, конечно.
Мужчина растерянно посмотрел на жену.
– Это было ужасно,—сказал он.—После того как, несмотря на уговоры, никто больше не вышел из домов, санитары и солдаты отправились по квартирам…
– Продолжайте.
– Я вышел на лестницу,—запинаясь, проговорил мужчина.—И я… да, я слышал, что, стоило им обнаружить запертую дверь, как они взламывали ее и выволакивали тех, кто не хотел уезжать. Тогда мы открыли входную дверь, а сами спрятались в платяном шкафу. Они нас не нашли.
– Я все время зажимала ему рот рукой,– сказала женщина и посмотрела на мальчика.– Я боялась, что задушу его. Примерно через полчаса снова раздался рев сирен, и они уехали. Только тогда мы решились выйти.
– После этого никто больше сюда не приходил?
– До вас никто,—сказал мужчина.—Но время от времени по улице проезжали машины «Скорой помощи». Они забирали тех, кто осмеливался выйти на улицу.
– Нельзя выходить из дома,—сказала женщина и стиснула руку ребенка.
– В вашем доме кто-нибудь еще остался? Они нерешительно переглянулись.
– Вы слышали мой вопрос? —спросил Йенсен.
– Да,—сказал мужчина,—слышали.
– Так как же?
– Нет, мы в доме не одни. Еще несколько человек спрятались. Мы их не видим, но слышим.
– Стены такие тонкие,—сказала женщина извиняющимся голосом.
Йенсен пристально смотрел на мужчину.
– Ответьте мне еще на один вопрос,—сказал он.
– Да?
– Почему вы отказались выполнить приказ об эвакуации, когда почти все ему подчинились? И почему вы не отпустили ребенка в безопасное место?
Мужчина переступал с ноги на ногу и растерянно смотрел по сторонам.
– Отвечайте, когда вас спрашивают!
– Ну, я работал дольше других и…
– И что?
– Мои товарищи по работе обслуживали поезда и автомашины, вывозившие отбросы из центрального госпиталя и из огромного здания Центрального налогового управления. Они говорили…
Мужчина замолчал.
– Я жду.
– Что все, кого привозили в больницы, там заражались и умирали. И доноры, и все остальные.
– Но ведь ваши коллеги не заразились?
– Нет. Но их никогда не пускали внутрь.
– Значит, это всего лишь слухи?
– Да,—сказал мужчина.—Слухи.
Йенсен внимательно посмотрел в свою записную книжку, затем спросил:
– А что произошло раньше, до эпидемии?
Мужчина и женщина уставились на Йенсена непонимающим взглядом.
– Ничего,—сказал мужчина.—Я работал.
– Были же всякие беспорядки, волнения. Отложили выборы.
– Я слышал об этом. Но по телевидению ничего об этом не говорили, да и в газетах не было ни слова.
– Ни слова?
– Только сообщили, что выборы откладываются, так как враждебные обществу элементы непременно хотят их сорвать.
– Вам приходилось встречаться с этими враждебными элементами на работе?
Мужчина пожал плечами.
– Откуда мне знать? Полиция, правда, арестовала несколько человек.
– Какая полиция?
– Не знаю. Говорили, будто тайная полиция.
– У нас нет тайной полиции.
– Ах, вот как? Нет тайной полиции?
– Нет. Сколько человек было арестовано?
– Всего несколько человек. И еще несколько скрылись сами.
– Куда?
– Не знаю.
– А вы интересуетесь политикой?
– Нет.
– Вы голосуете на выборах?
– За всеобщее взаимопонимание? Конечно. Женщина беспокойно зашевелилась.
– Это неправда,—сказала она тихо. Мужчина посмотрел на нее с несчастным видом.
– Ну, если говорить откровенно, раньше голосовали, а теперь уже не голосуем. Но ведь это не преступление, верно?
– Нет.
Мужчина пожал плечами.
– Зачем голосовать,—сказал он.—Все равно никто ничего не понимает.
Йенсен закрыл записную книжку.
– Итак, вы сами никаких беспорядков не замечали?
– Нет, я только слышал, что говорили другие.
– А о чем они говорили?
– Что многим социалисты стали поперек горла. Участников демонстрации избили.
– Когда это случилось?
– Во время одной из демонстраций, наверно. И поделом. Йенсен положил в карман блокнот и ручку.
– Вы не знаете, кто разбил витрину в магазине напротив?
– Знаю. Те, кто приезжал за детьми. Они вошли в магазин и погрузили в автобус массу разных вещей и продуктов.
Мальчик пробормотал что-то непонятное. Женщина попыталась его унять.
– Что он хочет?—спросил Йенсен.
– Он спрашивает, есть ли у дяди полицейского «бах-бах»,—покраснела женщина.—Он имеет в виду пистолет.
– Нет, у меня нет пистолета.
Йенсен посмотрел на открытый пакет с конфетами, который мальчик по-прежнему держал в руке, и строго сказал:
– Когда положение нормализуется, не забудьте заплатить за конфеты.
Мужчина кивнул.
– Иначе у вас могут быть неприятности.
С этими словами Йенсен направился к двери. Женщина последовала за ним и неуверенно спросила:
– А когда положение нормализуется?
– Этого я не знаю. Пожалуй, вам лучше пока не выходить на улицу. До свидания.
Они промолчали.
Комиссар Йенсен вышел на улицу и осторожно прикрыл за собой дверь.
15
По дороге к шестнадцатому полицейскому участку ему не встретилось ничего заслуживающего внимания. Улицы в центре города опустели, сам центр словно вымер. Магазины были закрыты, на дверях висели замки; не работали и сверкающие хромом столовые, где раньше частный синдикат общественного питания по контракту с Министерством здравоохранения продавал основанные на научном принципе, но малосъедобные стандартные блюда. Единственно, в чем выражалась забота и внимание к потребителю, были названия столовых: почти все они назывались «Кулинарным раем», но встречались и такие названия, как «Лакомый кусочек», «Мечта повара», «Ешь и наслаждайся», и так далее. В витринах лежали пластмассовые муляжи, повсюду—и в витринах, и в самих помещениях—висели плакаты, распространяемые Министерством здравоохранения и синдикатом. В основном это были напоминания вроде: «Хорошенько пережевывай пищу, но не занимай места напрасно. Тебя ждут другие». В этих призывах были отражены интересы обеих сторон. Во время болезни Йенсен редко посещал подобные заведения. Но он знал, что пища для этих столовых готовилась централизованно и упаковывалась по порциям. Несколько лет назад рационализация зашла столь далеко, что во всех столовых и ресторанах синдиката ежедневно продавали только одно блюдо, и это считалось прогрессом, ибо вело к значительной экономии, другими словами, росту прибылей. Стандартные блюда, предназначенные для массового потребления, составлялись экспертами Министерства здравоохранения. Типичный обед состоял из трех ломтиков холодного мясного фарша, двух печеных луковиц, пяти вареных картофелин, листика салата, половинки помидора, трети литра пастеризованного молока, густого мучного соуса, порции витаминизированного маргарина, кусочка плавленого сыра, кружки черного кофе и пирожного. На следующий день продавали то же самое, только мясо заменяли рыбой. Пища подавалась в гигиенических пластмассовых пакетах. Постепенно гигантский синдикат поглотил все остальные предприятия общественного питания. Специалисты, занимающиеся вопросами общественной солидарности, уже давно пришли к выводу, что, если сотни тысяч людей изо дня в день в одно и то же время едят одну и ту же пищу, у них вырабатывается чувство солидарности и уверенности в будущем. Владельцы общественно необходимых предприятий жили за границей, у южных морей. Время от времени в журналах появлялись посвященные им репортажи и фотографии. И тогда читатели получали возможность увидеть их – на яхтах или на фоне белоснежных мраморных балюстрад с пальмами и песчаными пляжами на заднем плане.