Красно-коричневый - Проханов Александр Андреевич. Страница 20

– Ну а если бы вам поручили создать аналитический центр, в котором отслеживается ситуация в коридорах власти, в группировках правительства, в промышленных и банковских сферах? – Генерал аккуратно вталкивал его в невидимый агрегат, подгоняя под зазоры и допуски. Хлопьянов не сопротивлялся его усилиям. Чувствовал себя деталью, которую умелый оружейник помещает в систему оружия, заменяя недостающий, изношенный элемент. – С этим вы в состоянии справиться?

– У меня не было опыта непосредственной работы в аналитическом центре, – ответил Хлопьянов, – Только в Баку, в ставке Южного направления. Я принимал участие в анализе сумгаитского кризиса. Мы отслеживали напряженность в районе, давали прогноз событий с последствиями для всего региона. Этот прогноз оправдался. Полагаю, в Москве можно было бы создать экспресс-группы из действующих, симпатизирующих нам аналитиков в правительстве, спецслужбах, в независимых центрах. Хотя, повторяю, у меня нет в этой области опыта серьезной работы.

Колючий ветер на трассе. Колышется хлыст антенны. Он в головном бэтээре на бетонке по пути в Сумгаит. С ходу стальным жгутом колонна врывается в город, в смрад, в клокотанье толпы. У автовокзала камнями и палками теснят шеренгу солдат. Хряст и скрежет щитов, вопли и мат, тупые пулеметные очереди. Карэ бэтээров прикрывает скопление армян. На тюках, на цветных подушках сидят старики и женщины, с отрешенными лицами, с огромными, полными слез глазами. Он с автоматом обходит места погромов. На полу, среди осколков стекла изнасилованная мертвая женщина. Кровавые обрезки грудей, липкие дыры глазниц, вывернутые бугристые ноги. Ниже пупка, среди клейких волос и крови блестит в промежностях торчащий лом.

Пронеслось и кануло в ужаснувшейся памяти. Красивый бар у стены. Дорогой торшер с абажуром. Синеватая струйка дыма, истекающая с конца сигареты.

– А если бы вам предложили создать службу безопасности лидера? Прикрывать штаб-квартиру. Сопровождать на путях следования. Обеспечить электронную защиту офиса. С этим вы сталкивались?

Хлопьянов кивнул – да, с этим он сталкивался.

Он обеспечивал выезд генерала Варенникова в ущелье Саланг для встречи с полевым командиром. По обочине, пушками в стороны, стояли танки. Перекликались по рации высотные посты и заставы. Он сопровождал серебристую «Волгу», тревожно водил глазами, высматривая, не сверкнет ли на склоне тусклый металл, не блеснет ли на солнце бледная вспышка выстрела. Высокий худой Варенников шел навстречу бородачу, не таясь, в полевой генеральской форме. А Хлопьянов, в тревоге, опасаясь подвоха, был готов стрелять по осыпи, по тени пролетной птицы, по цветущим кустам, по черной бороде моджахеда.

Или позже, в Карабахе, он охранял Поляничко, когда тот, тяжелый и грузный, с прилипшей под мышками рубахой, громоздился в люк транспортера. Они катили из Агдама вверх к Степанакерту, и весь путь до города был ожиданием взрыва и выстрела. Армяне, угрюмые, группами, с небритыми синеватыми лицами, казались врагами, по которым вот-вот начнет стрелять автомат.

Он рассказал об этом Белому генералу, удивляясь свежести памяти, неисчезнувшему чувству опасности.

– Ну а, скажем, спецоперации… Устранение лица или объекта… С этим приходилось встречаться?

Устранение главаря, командира боевой группировки. Фотография кишлака с самолета – соты домов и наделов, клетки полей и садов, струйки арыков. Среди глиняных куполов и сушилен отмеченный крестиком дом – жилище муллы Насима. На бреющем, двумя вертолетами, уклоняясь от зениток душманов, прорвались в кишлак, отработали из всех установок. Смели глинобитный дом, взорвали стены и башни, спалили дворы и постройки. Прижимаясь к блистеру, он успел разглядеть: охваченная пламенем лошадь, и в седле, заваливаясь, скачет убитый наездник.

– Хорошо, – сказал генерал, докуривая сигарету. – Мне было интересно узнать. Я вам дам ответ. Не сейчас. Вы слышали, наш друг из «Русского золота» приглашает на презентацию. Там и увидимся, продолжим наш разговор.

Хлопьянов кивнул. Он не рассчитывал на немедленный успех, но все же был разочарован. Генерал обошелся с ним, как с предметом. Осмотрел, изучил и отложил. Генерал мог использовать его, как сложный компьютер для решения уникальных задач. Или как взрыватель и капсюль для снаряда и мины. Худые пальцы генерала аккуратно ввинтят его в металлический корпус заряда, а потом последует взрыв, клочья растерзанной плоти, и ему никогда не узнать, в чем был смысл операции, какого врага он унес с собой в смерть.

В комнату, где они завершали беседу, вошел охранник с мускулистым бычьим загривком. От порога, перетаптываясь расставленными натренированными ногами, сообщил:

– Телевидение… Хочет снять крестный ход… Ихний режиссер хочет вам слово сказать…

– Зови! – оживился Белый генерал, и в его холодных серых глазах впервые загорелся живой блеск нетерпения.

В комнате появился полнеющий молодой человек с пухлыми вертлявыми бедрами. Улыбался, бегал глазами по комнате, фиксируя убранство, ракурсы, источники света. Его курчавая голова крутилась, маленькие ручки жестикулировали. Хлопьянов с мгновенным отторжением узнал в нем известного телеведущего, чьи передачи долгие годы оскорбляли и унижали армию, разъедали государство, и в офицерской среде Хлопьянова считались самыми мерзкими и непотребными на телевидении. Хлопьянов помнил, как этот курчавый ведущий в страшные дни августа, когда безвольные коммунисты отдали власть, и шла охота на последних государственников, и толпы на площадях ревели, требуя голов мятежников, этот телеведущий, азартный и потный, как спаниель, объявил с экрана телефон, по которому следует доносить на сторонников путча.

Теперь этот нагловатый, развязно-дружелюбный ведущий стоял перед генералом, и Хлопьянов испытывал к нему, как к врагу-победителю, отвращение, страх, любопытство.

– Уж вы меня извините, что я пожаловал прямо сюда, в вашу молельню, – телеведущий говорил развязно, но и с легкой тревогой, пытаясь соразмерить свое превосходство с положением и ролью генерала, – Не вижу здесь образов, лампад и окладов. – Он насмешливо оглядывал бар, абстрактную картину и кинетическую скульптуру. – Лидер русских националистов и среди этих европейских предметов?

– Разные люди приходят ко мне в гости. – Генерала не обидела насмешка. Напротив, он с облегчением освободился от напряженной позы проповедника и вождя. – Здесь бывают послы европейских стран. Представители либеральной прессы. Я решил, что им будет легче в привычной для них обстановке. Не докучать им символами Великой России, которые могут быть для них невыносимы.

– Ну для меня-то они выносимы! Я, как и вы, – русский патриот, – с веселой ухмылкой сказал гость, поворачивая курчавую голову в сторону Хлопьянова, обезоруживая его, как ему казалось, своей белозубой улыбкой. – И все-таки, ваш образ вяжется с киотами, иконами, православной молитвой. Я хочу вас снять во время крестного хода и показать моим зрителям: вот современный Минин! Вот нынешний князь Пожарский!.. Вы позволите мне снимать?

– Я не в праве вам запретить, – подхватывая его игривый тон, ответил генерал, – Впрочем, я знаю, каким выйду на вашем экране. Либо вы мне сделаете лошадиное лицо. Либо смонтируете с Адольфом Гитлером. Либо покажете в окружении безумных стариков и старух. Ведь вы пришли не для того, чтобы прославить русского национального лидера!

– Одно могу обещать, – строго, ибо речь шла о профессиональной чести, сказал телеведущий. – Я не ваш сторонник, у меня другие симпатии. Но я хочу, чтобы в моей передаче присутствовали все краски, все цвета. Как опытный человек, вы понимаете, что антиреклама – это тоже реклама!

– Поэтому я и пригласил вас снимать крестный ход. Пустил вас в мою резиденцию.

– Тогда, если вы позволите, мои операторы подхватят вас от самых дверей. Будут следовать по пути движения, и вы постоянно будете присутствовать в нашем кадре.

– Воображаю, во что вы меня превратите! – легкомысленно и светски рассмеялся генерал. Когда телеведущий исчез, лицо генерала обрело прежнее надменно-величавое выражение. И Хлопьянов испытал странное ощущение зыбкости и невнятности мира, в котором неразличимо слились враги и друзья. Программа, которую вел теперь этот верткий, с пышными бедрами, телеведущий, имела загадочную эмблему. На экране, на мутном космическом фоне, как туманное светило, появлялась бело-голубая щербатая маска, напоминающая поверхность луны. Это была маска японского духа Зла. На ее голове, если приглядеться, сидела омерзительная синеватая жаба.