Вечность на двоих - Варгас Фред. Страница 38

— Некоторые мужчины особенно падки на неприступных девственниц, — заметил Адамберг.

— Ну, тут несомненно есть свой азарт, — подтвердил кюре, — в надежде на добычу, которая кажется более ценной, чем прочие. Но ни Элизабет, ни Паскалина не жаловались на чьи-либо домогательства.

— О чем же они так часто с вами разговаривали? — спросил комиссар.

— Тайна исповеди, — кюре поднял руку. — Уж извините.

— То есть им было что сказать, — вмешался Вейренк.

— Всем есть что сказать. Из чего вовсе не следует, что об этом все должны знать и тем более осквернять могилу. Вы ночевали у Эрманс? Послушали ее? Ее жизнь пуста, на наш взгляд, но она может об этом рассказывать целые дни напролет.

— Мы с вами знаем, святой отец, — мягко сказал Адамберг, — что тайна исповеди в некоторых ситуациях неприемлема и противозаконна.

— Только в случае убийства, — возразил кюре.

— Это наш случай, судя по всему.

Кюре снова задымил трубкой. Слышно было, как Данглар переворачивает плотную страницу и бьется о стекло муха. Едва придя в себя, она снова пустилась в зудящий полет. Данглар понимал, что комиссар утрирует, чтобы сломить сопротивление священника. Адамберг, как никто другой, умел проникать в самое сердце оборонительных укреплений собеседника и разрушать их со всей коварной мощью ручейка. Из него бы вышел отличный кюре, акушер или чистильщик душ. Вейренк поднялся и обошел стол, чтобы взглянуть на книгу, завладевшую вниманием Данглара. Майор сделал над собой усилие, словно собака, вынужденная поделиться костью, но все-таки пустил его посмотреть.

«О святых мощах и всевозможных способах, коими они могут быть употребляемы как для здоровья телесного, так и для чистоты духа своего, а также о полезных снадобьях, из них получаемых для продления жизни, издание исправленное, без прежних ошибок».

— Что тут такого особенного? — спросил тихо Вейренк.

— «De reliquis» — знаменитый текст, — прошептал Данглар, — он датируется серединой XIV века. Проклятие Церкви только прославило его. Многих женщин сожгли на костре всего лишь за то, что они заглянули в книгу. А это к тому же издание 1663 года, очень ценное.

— Почему?

— Потому что в нем восстановлен оригинальный текст, где приводится рецепт дьявольского зелья, запрещенного Церковью. Почитайте-ка лучше.

Данглар наблюдал, как Вейренк буксует на открытой странице. Текст, хоть и был написан по-французски, яснее от этого не становился.

— Это сложно, — довольно заметил Данглар, чуть улыбнувшись.

— То есть сам я не пойму, а вы мне ничего не объясните.

Данглар пожал плечами:

— Вам придется многое объяснить до того.

— Я весь внимание.

— Лучше бы вам уехать, Вейренк, — прошептал Данглар. — Адамберга ловить — все равно что искать ветра в поле. Если вы хотите ему насолить, то будете иметь дело со мной.

— Не сомневаюсь, майор. Но я ничего такого не хочу.

— Дети есть дети. А вы уже выросли и не должны заниматься старыми разборками, равно как и он. Оставайтесь и работайте либо уезжайте.

Вейренк на мгновение прикрыл глаза и сел на свое место на скамейке. Разговор с кюре продолжался, но Адамберг явно был разочарован.

— И больше ничего? — настаивал комиссар.

— Нет, за исключением навязчивого страха гомосексуальности у Паскалины.

— Они случайно не спали друг с дружкой?

— Они ни с кем не спали, ни с мужчинами, ни с женщинами.

— Они вам об оленях никогда не говорили?

— Нет, никогда. С чего вдруг?

— Просто Освальд любит все в одну кучу свалить.

— Освальд — и это вовсе не тайна исповеди — еще тот тип. Он не такой псих, как сестра, но тоже звезд с неба не хватает, если вы понимаете, что я хочу сказать.

— А Эрманс к вам ходила?

Муха то ли по глупости, то ли из желания подразнить снова подлетала к теплому корпусу компьютера, отвлекая на себя внимание кюре.

— Она приходила давно, когда в деревне болтали, что она приносит несчастье. А потом потеряла рассудок и так и не нашла его.

Как и он — призвание, подумал Адамберг, спрашивая себя, смог бы он в одно прекрасное утро, увидев ветки, укутанные снегом, и женщину на велосипеде, раз и навсегда уйти из Конторы.

— Она больше к вам не приходит?

— Ну почему же, приходит, — проговорил священник, снова подстерегая муху, которая перебиралась с буквы на букву на клавиатуре. — Кстати, я кое-что вспомнил. Это произошло месяцев шесть-семь назад. Паскалина была известная кошатница. Одного из ее любимцев зарезали и бросили в луже крови у нее под дверью.

— Кто это сделал?

— Так и не выяснили. Мальчишки какие-нибудь наверняка, такое во всех деревнях случается. Я совсем забыл об этом происшествии, но Паскалина очень переживала. Она не только расстроилась, но и испугалась.

— Чего?

— Что ее заподозрят в гомосексуализме. Я ж вам говорил, она на этом помешалась.

— Не вижу связи, — вступил Вейренк.

— Ну как же, — с легким раздражением сказал кюре. — У кота ведь отрезали гениталии.

— Больно жестоко для детских забав. — Данглар поморщился.

— У Элизабет тоже были кошки?

— Один кот. Но с ним все в порядке, ничего такого не было.

Трое мужчин в гробовом молчании ехали по направлению к Аронкуру. Адамберг тащился как черепаха, словно хотел, чтобы машина следовала неторопливому течению его мыслей.

— Ну и что вы о нем скажете, капитан? — спросил он.

— Немного нервный, в меру чудной, но это объяснимо, раз он собирается сделать решительный скачок в сторону. Мы не зря к нему съездили.

— Вы, конечно, имеете в виду книгу. Это что, перечень мощей?

— Нет, это самый значительный трактат «О святых мощах и их применении». Экземпляр священника отлично сохранился. Я бы себе такой не купил даже на четырехгодичную зарплату.

— А что, мощи как-то применяли?

— В хвост и в гриву. От слабости кишечника, болей в ухе, лихорадки, геморроя, вялости и прострации.

— Надо бы подарить их доктору Ромену, — улыбнулся Адамберг. — А почему это издание такое ценное?

— Я уже объяснил Вейренку. Потому что в нем содержится один из самых известных рецептов, который в течение многих веков запрещался Церковью. В доме священника, кстати, этот труд выглядит довольно неуместно. И как ни странно, он его открыл именно на этой странице. Своего рода вызов.

— Вообще-то ему проще всего было стащить кости святого Иеронима. А что это за рецепт, Данглар? В чем его смысл — вернуть призвание? Побороть дьявольские искушения?

— Обрести вечную жизнь.

— На земле или на небесах?

— На земле, но на веки вечные.

— Давайте, капитан, рассказывайте.

— Как по-вашему, я мог его запомнить? — проворчал Данглар.

— Я запомнил, — скромно сказал Вейренк.

— Слушаю вас, лейтенант, — продолжал Адамберг, все так же улыбаясь. — Мы, может быть, поймем наконец, что на самом деле задумал кюре.

— Ну хорошо, — неохотно проговорил Вейренк, не умевший еще отличать, когда Адамберг действительно чем-то интересовался, а когда просто придуривался. — «Величайшее снадобье для продления жизни благодаря способности мощей притуплять миазмы смерти, на основе самых верных предписаний и исправленное от прежних ошибок».

— И все?

— Нет, это только название.

— Дальше — больше, — изумленно и обиженно сказал Данглар.

— «Пять раз настанет время юности, и ты обратишь его вспять, будучи неуязвим для его потока, и так снова и снова. Святые мощи ты истолчешь в порошок, три щепотки оного смешаешь с мужским началом, коему не пристало сгибаться, с живой силой дев, одесную извлеченной, трижды приготовленных в равном количестве, и растолчешь с крестом, в вечном древе живущим, прилегающим в том же количестве, а удерживаются они на одном месте, нимбом святого окруженном, в вине этого года выдержав, и главу ее ниц простри».

- Вы это знали, Вейренк?

— Да нет, только прочел.

— И понимаете, о чем речь?

— Нет.

— И я нет.

— Речь идет об изготовлении эликсира вечной жизни, — сказал Данглар, по-прежнему дуясь. — А это не фунт изюму.