Григорий Распутин-Новый - Варламов Алексей Николаевич. Страница 106

Среди российских читателей, кто отнесся к труду Илариона и этому учению с большим уважением, были помимо главного адепта этого учения иеросхимонаха Антония (Булатовича) Великая Княгиня Елизавета Федоровна, епископ Феофан (Быстров), будущий митрополит Вениамин (Федченков), богослов М. А. Новоселов (чьи имена, что примечательно, не раз встречались на страницах этой книги в качестве противников Распутина), а также преподобный Варсонофий Оптинский, преподобный Кукша (Величко), митрополит Киевский Флавиан, епископы Феодор (Поздеевский), Трифон (Туркестанов) – тоже занимавший крайне антираспутинскую позицию, священник Павел Флоренский, богослов С. Н. Булгаков, философы А. Ф. Лосев, В. Н. Лосский, математики профессор Д. В. Егоров и Н. М. Соловьёв и др.

Однако были у нового движения и противники, причем весьма влиятельные: будущий глава Русской зарубежной церкви митрополит Антоний (Храповицкий), будущий патриарх Русской православной церкви епископ Сергий (Страгородский), будущий священномученик митрополит Санкт-Петербургский Владимир (Богоявленский) и другие члены Синода, а кроме того «имяборцев» (так называли «имяславцы» своих оппонентов) поддержали патриарх Константинопольский Михаил III, Совет настоятелей афонских монастырей, греческие светские и духовные власти и русское посольство.

Это была не просто богословская дискуссия, но доходившая до исступления борьба. Достаточно сказать, что такой сдержанный и в целом осмотрительный человек, как епископ Сергий Финляндский проявил себя в этой дискуссии тем, что, написав на бумаге слово «Бог», топтал ее ногами. Этим Сергий хотел показать, что имя Божье к самому Богу отношения не имеет. Но вопрос этот касался не только и даже не столько богословской стороны дела. Греки стремились ослабить русское влияние на Афоне и предприняли попытку использовать в этих целях «афонскую смуту». Весной 1913 года началась блокада имяславцев греческими властями. Одновременно с этим в России Государь наложил на всеподданнейшем докладе обер-прокурора Саблера резолюцию: «Преосвященному Никону моим именем запретить эту распрю», что послужило основанием для миссии архиепископа Никона (Рождественского) на Афон. В контексте книги о Григории Распутине примечательно и то, что когда новое (или, точнее, старое, связанное с традициями исихазма) учение разбиралось в Синоде, то оно было охарактеризовано одним из выступавших не больше и не меньше как хлыстовство.

«К сожалению, наше время есть время исключительного увлечения хлыстовством и русского народа и русского общества. Полное неверие отжило свой срок. Людям жутко стало жить вне общения с небом, но приближаться к нему путем узким, путем Христовым: „Аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди“, – это тоже для них, развращенных и расслабленных, кажется не под силу. И вот они измышляют новые пути к Божеству: сектантства, магнетизма, необуддизма, а наипаче хлыстовщины <…> Мало верующие в действительные чудеса люди готовы верить всяким измышленным чудесам мошенников-аферистов, лишь бы ослабить значение заповедей Божиих о молитве, послушании и воздержании. Они с жадностью набрасываются на все, что идет врозь со строгим учением Церкви, на все, что обещает приближение Божества помимо церковного благочестия и без напряжения нравственного. Вот почему и за учение Илариона ухватились столь многие: одни по слепой ревности и упрямству, а другие по лености, сладостно предвкушая, как они скоро дойдут до такой степени совершенства, когда им можно будет и служб церковных не выстаивать, и никаких молитв не читать, а только „носить в своем сердце имя Иисуса“», – говорил митрополит Антоний (Храповицкий), знакомый с учением имяславцев, впрочем, весьма приблизительно.

Вслед за этим в ход пошли аргументы иного рода. В июне 1913 года на Афон прибыл русский военный корабль «Херсон», и после неудачных переговоров с монахами 3 июля имяславцев загнали на борт и вывезли в Россию. По свидетельству источников, сочувствовавших «бунтовщикам», делалось это все в крайне грубой форме: монахов обливали из шлангов холодной водой, избивали прикладами и хватали за волосы. Но не менее тяжелые испытания ждали монахов впереди: на родине их рассылали по дальним монастырям, расстригали, преследовали, заставляли подписывать в унизительной форме отречение от своей веры, а в некоторых случаях отказывали в причастии перед смертью.

Действия Синода вызывали несогласие у части иерархов и мирян. В частности, у экзарха Грузии Алексия (Молчанова), у епископа Полтавского Феофана (Быстрова), у находящегося в Жировецком монастыре епископа Гермогена (Долганева), у иеромонаха Вениамина (Федченкова), а также у мирян Михаила Александровича Новоселова и Григория Ефимовича Распутина-Нового.

«Мне пришлось прочитать в „Церковных ведомостях“ об этом осуждении. И не разбираясь в таком вопросе с богословской точки зрения, я однако ощутил такой острый духовный удар, будто от меня потребовали отречься от православия», – вспоминал позднее митрополит Вениамин. А Михаил Александрович Новоселов в имяборчестве «видел глубочайшее отступление от Православия, а революцию и то, что за ней последовало, он считал карой за отступление от достойного почитания Имени Божия и хулу на Него».

Помимо этого стоит отметить, что именно Новоселов резко критиковал архиепископа Антония (Храповицкого), который обвинял имяславцев «чуть ли не в свальном грехе» и объявлял все движение «гнилью и сумасбродной бессмыслицей впавших в прелесть мужиков». Таким образом, Новоселов защищал афонских монахов от тех самых обвинений, какие еще совсем недавно раздавались в адрес Григория Распутина. Вот при каких обстоятельствах заочно соединились эти непримиримые по отношению друг к другу люди, хотя, конечно, ни о каких личных контактах между Распутиным и его противниками, неожиданно оказавшимися в вопросе об имяславцах союзниками, речи не было. Но с точки зрения практической Распутин оказался в этом деле полезнее всех – и Новоселова, и Феофана, и Гермогена, и Вениамина, – ибо он сделал то, чего они сделать не могли, и сделал с помощью того, за что они его осуждали и с ним боролись. Влияния на Государя.

17 июля 1913 года Император Николай Александрович провел две встречи: первую – с обер-прокурором Синода Саблером, а вторую – с Григорием Распутиным. Говорили о Святой горе, и Распутин за имяславцев вступился. Опять же вопрос – почему?

Едва ли сибирский странник глубоко разбирался в подоплеке того сложного богословского спора, который велся между архиереями русской Церкви и монахами Пантелеймонова монастыря и который по сей день можно считать до конца нерешенным. Скорее всего, Григорий просто сочувствовал потерпевшей стороне, тем более что общий пункт обвинения – хлыстовство – сближал его с ними. Да плюс еще личность митрополита Антония, наиболее одиозно по отношению к афонским монахам настроенного, и одновременно с этим одного из самых яростных распутинских врагов, которому еще Илиодор приписал такую фразу, в адрес Распутина произнесенную: «Не верьте ему, он обманщик, он в Казани на бабе ездил; такой человек не может быть праведником». Помимо этого имеются и более надежные свидетельства неприязни владыки Антония к Распутину. В «Жизнеописании блаженнейшаго Антония, Митрополита Киевскаго и Галицкаго», написанном епископом Никоном (Рклицким), сказано: «Что же касается самого Распутина, то владыка Антоний (Храповицкий) относился к нему резко отрицательно. <…> …в письме от 6 июня 1915 года Антоний риторически вопрошал: „Не пришел ли конец и сему мерзавцу?“ и следующим образом развивал свою мысль: „Я сам вырос в деревне среди помещиков средней руки и в близости к народной среде и разделяю все почетные отзывы о народном разуме и народной честности и благочестии, но утверждаюсь на том убеждении, что 'мужик' достоин всякого уважения, но пока он остается мужиком, а войдя в среду господ, он неизменно портится: изолжется и сопьется с кругу…“» – версия, к слову сказать, совпадающая с мнением и Феофана, и Вениамина, хотя и выраженная более грубо.

Однако помимо конфликта с владыкой Антонием была и другая, чисто личная, причина распутинского интереса к имяславцам, о которой ни среди историков Церкви, ни биографов Распутина, кажется, никто не говорил. Дело в том, что среди высланных с Афона монахов был товарищ и спутник Распутина в паломничествах по святым местам Дмитрий Иванович Печеркин, с которым Распутин в 1913 году встречался. Мы не знаем наверняка, был ли Печеркин сам имяславцем или нет (хотя, судя по тому, что его выслали, был), но о том, как происходила «зачистка», рассказать Распутину и пробудить в его сердце сочувствие он мог.