Григорий Распутин-Новый - Варламов Алексей Николаевич. Страница 196

Наконец, тот же самый Маклаков, который так ликовал и гоголем выступал в декабре 1916-го, совершенно иначе отнесся к этой истории десять лет спустя и помимо процитированного выше осуждения власти за то, что она не наказала убийц, привел свое свидетельство: «Одна из светских дам Петербурга сделала любопытное наблюдение: при посещении госпиталя, где было много солдат, она под радостным впечатлением от смерти Распутина, о нем сообщила солдатам; она ждала выражения восторга, солдаты угрюмо молчали. Думая, что они ее не поняли, она стала повторять и разъяснять смысл события; солдаты продолжали молчать и, наконец, один из них вымолвил: „Да, только один мужик и дошел до царя и того господа убили“».

Плох ли, хорош ли был Распутин, но отрывать сибирского странника и от Царской Семьи, и от русского народа – значит резать по-живому, и, пожалуй, никакое из существующих на сегодняшний день объяснений того, что воплощал этот странный союз, нельзя назвать исчерпывающим. Одно очевидно: в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года в России произошла национальная трагедия.

«Распутин не раз говорил, что с его смертью рухнет трон и погибнет династия Романовых. Очевидно, в этом диком и яростном человеке было то смутное предчувствие беды, какое бывает у собак перед смертью в доме, и он умер с ужасным трудом – последний защитник трона, мужик, конокрад, исступленный изувер», – писал в «Хождении по мукам» Алексей Толстой, который хоть и несет вину за участие в похабном проекте Щеголева и никаких оснований не имел звать убитого изувером и конокрадом, в одном и в самом главном попал в точку: за два месяца до революции в России был убит самый верный защитник монархии. И… самый страшный ее разрушитель.

«Я был в Зосимовской пустыни под Москвой на богомолье. В монастыре было, как всегда, тихо и молитвенно. Простояли, как водится, пятичасовую всенощную, исповедовались, причащались за литургией, которую совершал еп. Феодор из Москвы, – вспоминал С. Булгаков. – И вот после обедни из номера в номер поползло потрясающее известие. Распутин убит. Кто-то приехал и привез его из Москвы. Первое и непосредственное чувство было отнюдь не радости, как у большинства, но смущения и потрясения. А между тем все радовались, даже монахи. Преосв. Феодор перекрестился, узнав об этом, – помню, как меня это поразило. У меня же было твердое и несомненное чувство, которое – увы! – впоследствии подтвердилось: против нечистой силы бессильна революционная пуля, и Распутинская кровь прольется в русскую землю. Вместе с тем было смущение относительно бессилия Церкви, которая, очевидно, не могла заклясть беса, и его сразила офицерская пуля».

«Отъезд мой из Луцка совпал со следующим обстоятельством. Я приехал на вокзал, купил газету, развернул ее – и вижу заголовок: „Убийство Распутина“… Первое впечатление, которое не изгладилось и впоследствии, – вздох облегчения. Темная сила отошла…» — писал митрополит Евлогий.

И он же через несколько страниц, уже с Распутиным никак не связанных: «Общее положение в епархии становилось все хуже и хуже. В деревнях грабежи и разбой, в уездах погромы помещичьих усадеб и убийства помещиков. Случалось, что в праздник деревня отправлялась в церковь, а поеле обедни всем миром грабила соседние усадьбы <…> Особенно неистовствовали в прифронтовой полосе. Тут была просто вакханалия <…> Куда девалось „Христолюбивое воинство“ – кроткие, готовые на самопожертвования солдаты? Такую внезапную перемену понять трудно: не то это было влияние массового гипноза, не то душами овладели темные силы» (в обеих цитатах курсив мой. – А. В.). В этом невольном совпадении и есть ключ ко всему.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Похороны Распутина. Епископ Исидор. Революционные вандалы. «Мы, нижеподписавшиеся…» Репетиция цареубийства. После Великого февраля. Чистка в церковных рядах

Убитого хотели сначала похоронить на его родине, в селе Покровском, но, опасаясь возможных волнений в связи с отправкой тела через полстраны, приготовили место для погребения в Царском Селе, на той земле, которую купила Вырубова.

«Епископ Исидор отслужил заупокойную обедню (чего не имел права делать) и отпевание. Говорили после, что митрополит Питирим, к которому обратились об отпевании, отклонил эту просьбу. В те дни была пущена легенда, что при вскрытии и отпевании присутствовала Императрица, что дошло и до Английского посольства. То была типичная очередная сплетня, направленная против Императрицы», – вспоминал Спиридович.

«Когда Распутин умер, то в день его ночных похорон я был вечером у владыки и понял, насколько ему был тяжел этот гнет Распутина, и я поддержал Осипенко в его убеждениях владыки не ехать на отпевание Распутина; отпевание Распутина совершил, по своему настойчивому требованию, сблизившийся с Распутиным и проведенный, по требованию Распутина, на место игумена тюменского монастыря, после отца Мартемиана, живший в Вятке епископ Исидор», – показывал Белецкий.

Слухи об Исидоре ходили не самые хорошие. «Еп. Исидор по длинному ряду скандальнейших похождений был притчею в нашем святительстве. Скандалы не раз приводили его к отрешению от викариатства и к заточению в монастырь. Это, однако, не помешало ему в последнее время пользоваться особым вниманием Царского. Там близость к Распутину покрывала какие угодно согрешения и даже преступления», – вспоминал протопресвитер Шавельский. Смиттен же в своем докладе писал о том, что «при Питириме и Раеве произошла позорная реабилитация большого друга Распутина и Вырубовой епископа Исидора Колоколова, который обвинялся в мужеложестве со своим келейником Флавианом и других преступлениях и который при Волжине определением Синода был сослан рядовым монахом в один из монастырей Казанской епархии с подчинением его настоятелю».

С Распутиным Исидор был хорошо знаком. Согласно данным полицейского наблюдения, которые приводит О. А. Платонов, Исидор посетил его 54 раза. Принимала Исидора и Государыня. «Вчера прекрасно провела вечер… Был еще один епископ, старик, Его друг и притом „очень возвышенный“, а потому его преследуют (Вятка) и обвиняют, будто он целуется с женщинами и т. д., – писала она Императору. – Он, подобно нашему Другу и по обычаю старины, целовал всех. Почитай апостолов – они всех целуют в виде приветствия. Ну, теперь Питирим послал за ним и выяснил полную его невиновность. Он несравненно выше митрополита по духу, с Гр. один продолжает то, что начинает другой, – этот епископ держится с Гр. с большим почтением. Царило мирное настроение… – это была чудная беседа!»

Но ни Императрицы, ни других членов Царской Семьи на проводимом Исидором отпевании не было.

«Гроб был уже опущен в могилу, когда мы пришли; духовник Их Величеств отслужил краткую панихиду, и стали засыпать могилу. Стояло туманное холодное утро, и вся обстановка была ужасно тяжелая: хоронили даже не на кладбище. Сразу после короткой панихиды мы уехали», – писала в мемуарах Вырубова.

«Это место находилось к северо-востоку от так называемой Елевой дороги Царскосельского Александровского парка, между парком и деревней Александровкой, у опушки леса. Оно было куплено А. А. Вырубовой для постройки на ней подворья. Там уже была приготовлена могила, куда гроб и опустили в присутствии священника Федоровского Собора отца Александра Васильева. Приехали порознь А. А. Вырубова и г-жа Ден. Было серое, морозное утро», – вспоминал Спиридович.

«21 дек. В 9 час. поехали всей семьей мимо здания фотографии и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 декабря извергами в доме Ф. Юсупова, который стоял уже опущенным в могилу. О. А. Васильев отслужил литию», – записал в дневнике Император.

«Никого из Свиты не было. Даже не было Дворцового Коменданта, которому своевременно доложили о заказе экипажей, – вспоминал Спиридович. – Императрица держала пук белых цветов. Отец Александр, духовник Их Величеств, отслужил литию. Царица поделилась с детьми и дамами цветами. Их бросали в могилу с землей. Стали закапывать. Их Величества отбыли во дворец. Государь сделал обычную утреннюю прогулку и начался прием министров.