Григорий Распутин-Новый - Варламов Алексей Николаевич. Страница 60

Которое никак не можем рассмотреть.

«Ум мутится», «ум бессилен»… «Ничего не понимаем»»…

И следом:

«Странник, о коем я упомянул, утонул в море анекдотов о нем, которых чем более – тем гуще они заволакивают от нас существо дела… Между тем здесь великая тема для мысли и для любопытства. Мы, конечно, имеем перед собою „что-то“, чего совершенно не понимаем, и что натурально – есть, реально – есть; что присутствует в этом страннике…

…можно объективно заметить в Сибирском Страннике, заметить «научно» и не проникая в корни дела, – это что он поворачивает все «благочестие Руси», искони, но безотчетно и недоказуемо державшееся на корне аскетизма, «воздержания», «не касания к женщине» и вообще разобщения полов, – к типу или вернее к музыке азиатской мудрости (Авраам, Исаак, Давид и его «псалмы», Соломон и «Песнь песней», Магомет), – не только не разобщающей полы, но в высшей степени их соединяющей. Все «анекдоты», сыплющиеся на голову Странника, до тех пор основательны, пока мы принимаем за что-то окончательное и универсальное «свою русскую точку зрения», – точку зрения «своего прежнего»; и становятся бессильны при воспоминании о «псалмах Давида», сложенных среди сонма его окружавших жен… Странник чрезвычайно отталкивает европейский тип религий, – а «анекдоты» возникли на почве великого удивления, как можно быть «религиозным лицом», иметь посягательство на имя «святого человека», при таких… «случайностях». Но ведь «взяв анекдот в руки» и вооружившись настроением анекдотиста, – это же самое можно рассказать о Магомете, о Соломоне, о Давиде, об Иакове и Аврааме, которые, однако, были близки к Богу и явили «знаки» своей близости. Вот эти-то «знаки» есть очевидно и у Странника: их читают те, кому это открыто. Это не «псалмы», которые все могли бы прочесть. Таким образом, у него нет «знаков» всеобщей убедительности. У него есть какое-то дело жизни… Какое? «Исцелил» и "научил молитве' – вот все, что пока определенно известно…

Но это «исцелился» – личная сторона дела. Но есть еще «история»… В истории Странник явно совершает переворот, показывая нам свою и азиатскую веру, где «все другое»… Потому что его «нравы» перешагнули через край «нашего». Говоря так, я выражаю отрицательную (не «европейская») суть дела. В чем же лежит положительное"? Не вем. Серьезность вовлекаемых «в вихрь» лиц, увлекаемых «в трубу» – необыкновенна: «тяга» не оставляет ни малейшего сомнения в том, что мы не стоим перед явлением «маленьким и смешным», что перед глазами России происходит не «анекдот», а история страшной серьезности…

Я не назвал по имени Странника, его имя на устах всей России. Чем кончится его история – неисповедимо. Но она уже не коротка теперь, и будет еще очень длинна. Но только никто не должен на него смотреть, как на «случай», «анекдот», как на «не разоблаченного обманщика». Кто его знает – перед теми все разоблачено: и однако «тяга», «труба» – остается».

Итак, если попытаться суммировать все вышесказанное, то не названный по имени Распутин для Розанова явление не просто не случайное и не анекдотическое, но явление – великое, глубокое, знаменательное, историческое, стоящее в одном ряду с Давидом и Соломоном и при этом очень русское. В «Мимолетном», имя Распутина уже прямо называя, Розанов пропел ему величание, сопоставив его ни больше ни меньше как с бывшим премьер-министром С. Ю. Витте:

«В сущности, Русь разделяется и заключает внутренне в себе борьбу между:

– Витте.

– И старцем Гришею, полным художества, интереса и мудрости, но безграмотным.

Витте совсем тупой человек, но гениально и бурно делает. Не может не делать. Нельзя остановить. Спит и видит во сне дела.

Гриша гениален и живописен. Но воловодится с девицами и чужими женами, ничего «совершить» не хочет и не может, полон «памятью о божественном», понимает – зорьки, понимает – пляс, понимает красоту мира – сам красив.

Но гений Витте недостает ему и до колена. «Гриша – вся Русь». Да: но Витте

1) устроил казенные кабаки;

2) ввел золотые деньги;

3) завел торговые школы.

Этого совершенно не может сделать Гриша!!!!! Гриша вообще ничего не может делать, кроме как любить, молиться и семь раз на день сходить в «кабинет уединения».

Вся Русь».

И вместе с этим Распутин – это духовный революционер, реформатор, призванный привнести в эту Русь, в традиционное «европейское», византийское православие ветхозаветный, азиатский полигамный дух.

«Все „с молитвою“ – ходили по рельсам.

Вдруг Гриша пошел без рельсов.

Все испугались…

Не того, что «без рельсов». Таких много. Но зачем «с молитвою».

– "Кощунство! Злодеяние!"

Я его видел. Ох, глаз много значит. Он есть «сам» и "я".

Вдруг из «самого» и "я" полилась молитва. Все вздрогнули. "Позвольте, уж тысячу лет только повторяют".

И все – «по-печатному». У него – из физиологии».

И в то же время – и в этом весь Розанов! – Распутин у него глубже иных понимает сущность христианской традиции и святоотеческого учения. Вот рассуждения розановского Распутина о Льве Толстом и его конфликте с Русской Церковью.

«– Толстой глуп (он сказал более мягкое слово, которое я забыл). Он говорил против Синода, против духовенства – и прав. П. ч. выше, сильнее и чище их. Но ведь он не против них говорил, а против слов, которые у них (у духовенства). А слова эти от Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. И тут он сам и его сочинения маленькие.

Так просто.

Этого анализа, этого отделения никто не сумел сделать во время сложной и многолетней полемики и «за» и «против», и за Толстого и против него, и за Церковь и против нее. Тараторили.

Сибирский крестьянин сказал мысль. Которая разрешает все.

Он несколько раз ее повторил (говорили вокруг и много). Только ее. Ее одну:

– Но ведь он задумал-то бороться не с теперешними, а с Церковью: а у Церкви – И. Златоуст, Василий и Григорий».

Верил ли Розанов сам в то, что писал? Понимал ли то, что писал? Говорил ли Распутин то, что Розанов ему приписывал, или Василий Васильевич сам протаскивал контрабандой свои заветные мысли и вкладывал их в чужие уста (что в общем-то очень вероятно, ибо стиль распутинских высказываний в розановских книгах – слишком розановский, сам Распутин выражался иначе – см. далее его интервью) – ответить на все это однозначно так же трудно, как и на вопрос о распутинском хлыстовстве либо распутстве. Но по-своему прав был Бердяев, когда писал о Розанове:

«Он совершенно субъективен, импрессионистичен и ничего не знает и не хочет знать, кроме потока своих впечатлений и ощущений. Само преклонение Розанова перед фактом и силой есть лишь перелив на бумагу потока его женственно-бабьих переживаний, почти сексуальных по своему характеру… Напрасно Розанов взывает к серьезности против игры и забавы. Сам он лишен серьезного нравственного характера, и все, что он пишет о серьезности официальной власти, остается для него безответственной игрой и забавой литературы».

В равной мере это относится и к статьям философа пола о превозносимом им Страннике, который, впрочем, и сам однажды высказался о специфике литературного труда.

«Какое счастье быть писателем <…> Писатель расцветает каждодневно, как весна. А от нечистого духа писатель грубеет, как осень, и желает своим писанием весь свет научить, а себя беспокоит. Почему себя беспокоит?

Потому что <Бог> дал талант, да мало, что дал талант, надо его направить на стезю истинную <…> Молитесь о писателе, о заблудшем, пускай Бог просветит его ум и найдет талант» – так записывали за Григорием Распутиным его поклонницы в апреле 1915 года, то есть как раз тогда, когда Розанов публиковал свои «распутинские» опусы (вышеприведенные цитаты из «Мимолетного» датируются у Розанова также апрелем 1915 года), и, как знать, возможно, к самому В. В. Розанову мысли и молитвы «отца» и были обращены.