Демон - Варли Джон Герберт (Херберт). Страница 24

Сирокко испытывала к мастерам двойственные чувства. С одной стороны, невозможно было любить существ, которые взращивали свой молодняк в телах человеческих младенцев. А с другой — она не испытывала к ним той ненависти, что большинство людей. Если они монстры, тогда следовало признать, что употребление в пищу телятины или ягнятины делает монстрами и людей. Кроме того, мастера даже близко не угрожали человеческим детям так, как угрожали этим детям их собственные родители и прочие ближние. Похищение младенцев составляло в Беллинзоне надомный промысел. Сами железные мастера никогда ничего не продавали — они лишь платили за товар. Причем платили щедрую цену, а покупали немного. В сравнении с любым полководцем — от Юлия Цезаря до тех, кто последние семь лет от души перепахивал планету Земля, — железные мастера были просто агнцы Божий.

И все же эта самая чуждая человеку разумная раса Геи всякий раз вызывала у Сирокко чувство гадливости. Самым приятным их качеством была стопроцентная надежность.

— Почему это мне, интересно, доля причитается?

— У Геи не спрашивают почему.

— А не мешало бы иногда. — Впрочем, такие уколы были бесполезны; Сирокко даже не мечтала поднять на бунт железных мастеров. Бугор по-прежнему бесстрастно за ней наблюдал — если про тварь, лишенную видимых глаз, можно сказать, что она за кем-то наблюдает. Вид мастера напомнил Сирокко картинку из одной старой-старой книжки, читанной в раннем детстве. Рисунок Совы из «Винни-Пуха». Бугор был длинный и трубчатый, с небольшими выступами на макушке, которые вполне могли быть ушами. Ближе к земле металлическое тело расширялось, образуя какое-то подобие юбки, под которой видны были странные ножки. Еще у существа было великое множество рук — Сирокко даже не знала, сколько именно, — и все они так же аккуратно уходили в специальные гнезда, как лезвие складного ножа.

— Вместо доли лучше подбросьте меня до Офиона.

— Идет. — Тварь повернулась и вперевалку, на манер пингвина, направилась прочь.

— А что вы с ним будете делать?

Железный мастер остановился и снова повернулся к Сирокко.

— Найдем применение. — Как поняла Сирокко, фраза Бугра означала «не твое дело». За столетие инженерного сотрудничества и торговли с железными мастерами она мало что о них узнала. Она даже не знала, есть ли на самом деле внутри их металлических тел живая материя. Некоторое время Сирокко держалась того мнения, что виденные ею — сплошь роботы, а настоящие мастера никогда не покидают своего тщательно охраняемого острова в Фебском море. По крайней мере она точно знала, что, когда мастер теряет руку, она не отрастает — он делает новую и привинчивает.

— Зачем вы его привязали?

Последовала пауза. Бугор медленно повернулся взглянуть на Конга, затем снова на Сирокко. Неужели вопрос его позабавил? Сама не зная почему, Сирокко почти в этом не сомневалась.

— Он еще жив.

Сирокко взглянула — и мурашки побежали у нее по спине. Глаза Конга открылись. Он смотрел прямо на нее, и его огромный лоб бороздили морщины. Единственная оставшаяся рука, которая теперь кончалась у локтя, приподнялась. Тросы туго натянулись. Взгляд Конга сместился — казалось, он попытался поднять голову, но не хватило сил. Забыв про привязанную руку, он снова пристально уставился на Сирокко.

Губы гигантской обезьяны растянулись в улыбке — несмелой, едва ли не тоскливой.

Позднее, сидя на задней площадке поезда и глядя, как Конг уменьшается на расстоянии, Сирокко не на шутку задумалась.

Когда же он умрет? Она видела, как ему вынимали сердце, и оно не билось. Рефлекс? Вроде подергивания отрубленной лягушачьей лапки? Сомнительно. В тех глазах просвечивал разум.

Гея строила надолго. Она не планировала для Конга старение, размножение... или смерть. Быть может, когда бригады наконец разрубят его мозг, Конг почиет с миром.

А быть может — и нет.

И тут Сирокко остро почувствовала, что ей жалко этого монстра.

Главной западно-восточной ветки Сирокко достигла как раз к северу от Фебского моря. Она вскочила на восточный товарняк, рассчитывая добраться только до реки Аргес, но выяснилось, что работящие железные мастера со времени ее последнего визита в Фебу продлили ветку на пятьдесят с лишним километров — и это за каких-то шесть килооборотов. Причем работы все продолжались. Эдак они скоро в Тефиде окажутся, подумала Сирокко. Ей стало интересно, как мастера справятся с песком.

Песок, разумеется, обещал стать проблемой и для нее, но Фея уже знала, как будет с ним справляться.

Оставив позади мастеров и их труды праведные, она побежала по северо-восточному уголку Фебы. Впереди по изгибу Геи уходила вверх Тефида — желтая, бесплодная и неумолимая.

Сирокко бежала все время, приостанавливаясь лишь там, где хорош был подножный корм. Она знала в Гее тысяч десять съедобных растений, более тысячи животных и даже несколько мест, где съедобна была сама земля. Произрастало примерно равное число и ядовитых растений, причем некоторые были весьма схожи с полезными.

Феба была недружественной территорией — если такие все еще существовали. Когда Сирокко стала уставать, то решила отдохнуть здесь, прежде чем углубиться в Тефиду. Она уже оборотов девяносто не спала, и немалую долю этого времени бежала.

В сумеречной зоне Феба-Тефида Сирокко нашла глубокий водоем. Местность здесь была гористая и каменистая, изобилующая ручьями и голубыми озерами. Вода в них была вовсе не холодная. Порыскав по округе, Сирокко обнаружила залежи голубой глины.

Тогда она села и сняла сапожки, затем рубашку, которую запихала в один сапог. В другой она запихала штаны. Затем вынула из рюкзака аккуратный моток веревки, положила туда ботинки заодно с десятью килограммами камней — и крепко-накрепко его закрыла. Далее, присев на корточки в глине, Сирокко принялась мять и давить какие-то широкие листья. Когда из листьев натекло липкого соку, она смешала его с глиной.

Вскоре глина размягчилась. Сирокко принялась по ней кататься, размазывая ее по всему телу и втирая в волосы. Встала ока оттуда синим демоном с белыми глазами. Слой глины был примерно в полсантиметра, но не трескался и не отшелушивался при ходьбе.