Ненавязчивость зрения - Варли Джон Герберт (Херберт). Страница 2

Поэтому, когда пришла весна, я по холмам направился на запад. Дорогами я не пользовался и спал под открытым небом. Я надолго оставался в очередной коммуне, до тех пор, пока они не стали попадаться реже, а затем исчезли вовсе. Местность сделалась менее красивой, чем прежде.

Наконец, через три дня неспешного пути от последней коммуны, я подошел к стене.

В 1964-м в Соединенных Штатах разразилась эпидемия краснухи. Это одна из самых безобидных заразных болезней. Единственный случай, когда она представляет опасность — для женщин в течение первых четырех месяцев беременности. Она передается плоду, у которого обычно возникают осложнения; в их число входят глухота, слепота и мозговые нарушения.

В то старое время — когда аборты еще не были легко доступны, с этим ничего нельзя было поделать. Многие беременные женщины заражались краснухой и рожали. За год появилось пять тысяч слепоглухих детей. Обычно в Соединенных Штатах их рождалось сто сорок.

В 1970-м пяти тысячам потенциальных Хелен Келлер [Хелен Келлер (1880-1968) — американская писательница и педагог; слепоглухая; Энн Салливен — ее учительница] исполнилось шесть лет. Вскоре поняли, что достаточного количества Энн Салливен для них не найдется. До этого слепоглухих детей можно было отправить в один из немногих специальных приютов.

Возникла проблема. Не всякий может управиться со слепоглухим ребенком. Вы не можете приказать им умолкнуть, когда они стонут; не можете убедить их, сказать, что их стоны сводят вас с ума. У некоторых родителей, попытавшихся держать таких детей дома, возникали нервные срывы.

Многие из этих пяти тысяч были умственно отсталыми, с ними практически невозможно было общаться — даже если бы кто-то и попытался. Эти, по большей части, оказались, как на складах, в сотнях анонимных больниц и приютов для «особых» детей. Там их держали в кроватях; переутомленные медсестры раз в день обмывали их, а в остальном им предоставляли все преимущества свободы: им позволили беспрепятственно гнить в их собственных темных беззвучных вселенных. Кто может сказать, что для них это было плохо? Не было слышно, чтобы кто-то из них жаловался.

Вместе с умственно отсталыми оказалось много детей с нормальным мозгом, поскольку они не могли никому сказать о том, что там, за этими незрячими глазами, скрываются они. Они не прошли обойму тактильных тестов, не сознавая, что когда их под тиканье часов их просят вставлять круглые затычки в круглые отверстия, [намек на английскую идиому: square peg for round hole (квадратная затычка для круглого отверстия, т.е. что-то неподходящее) ] решается их судьба. В результате они проводили в кроватях всю оставшуюся жизнь, и никто из них тоже не жаловался. Для того, чтобы протестовать, надо сознавать, что есть возможность чего-то лучшего. Кроме того, нелишне владеть каким-то языком.

Оказалось, что у нескольких сотен из этих детей интеллект в пределах нормы. Истории о них появились в печати, когда они сделались подростками и выяснилось, что не хватает хороших людей для того, чтобы должным образом обращаться с ними. Затратили деньги, подготовили учителей. Финансы на образование должны были выделяться в течение определенного времени, пока дети не вырастут, а потом обстоятельства должны вернуться к нормальным и все смогут поздравить друг друга с тем, что справились с трудной задачей.

И в самом деле, это удалось сделать вполне успешно. Есть способы общаться с такими детьми и обучать их. Для этого требуются терпение, любовь и целеустремленность, а учителя вносили все это в свой труд. Всех выпускников специальных школ обучили языку жестов. Некоторые из них могли разговаривать. Несколько умели писать. Большинство из них покинуло свои заведения для того, чтобы жить с родителями или родственниками; или, если это было невозможно, советники помогали им вписаться в общество. Возможности у них были ограничены, но люди могут вести полноценную жизнь, несмотря на самые серьезные увечья. Не все — но большинство выпускников — были вполне довольны своей участью, как и следовало ожидать. Некоторые достигли почти той же умиротворенности святых, как и их образец — Хелен Келлер. Другие превратились в ожесточившихся и замкнутых. Нескольких пришлось поместить в психиатрические лечебницы, где они сделались неотличимыми от тех из них, кто провел там по двадцать лет. Но в основном они достигли успеха.

Но среди этой группы, как и среди любой, оказались и неприкаянные. В основном это оказались самые умные — десять процентов с максимальным интеллектом, но были и исключения. Некоторые давали в тестах скромные результаты, но все же были заражены стремлением что-то сделать, изменить, раскачать лодку. Среди пяти тысяч должны были найтись несколько гениев, несколько художников, несколько мечтателей, баламутов, индивидуалистов, преобразователей: несколько блистательных маньяков.

Среди них была одна, которая могла бы сделаться Президентом, если бы не слепота, глухота и пол. Она была сообразительной, но не гениальной. Она была мечтательницей, творческой силой, первооткрывательницей. Именно она мечтала о свободе, но воздушные замки строить не собиралась. Ей надо было воплотить мечту в жизнь.

Стена была сделана из аккуратно пригнанных камней и имела высоту около пяти футов. Она совершенно не походила ни но что, виденное мной в Нью-Мексико, хотя и была построена из местного камня. Там просто не строят таких стен. Если нужно что-то огородить, пользуются колючей проволокой, хотя многие все еще не огораживают пастбища и клеймят скот. Стена почему-то казалась перенесенной сюда из Новой Англии.

Она выглядела достаточно массивной для того, чтобы я решил, что перелезать ее не стоит. Во время своих странствий я преодолел много проволочных изгородей, и пока что с неприятностями не сталкивался, хотя перепалки с владельцами ранчо и случались. По большей части они приказывали мне идти дальше, но мое появление, похоже, из себя их не выводило. На этот раз было иначе. Я решил обогнуть стену. По рельефу местности я не мог судить о ее длине, но время у меня было.

На вершине следующего холма я увидел, что далеко идти не придется. Прямо передо мной стена поворачивала под прямым углом. Я посмотрел поверх нее и увидел несколько зданий. В основном они имели форму купола, которой повсеместно пользовались коммуны — из-за сочетания легкости постройки и прочности. За стеной бродили овцы и несколько коров. Трава, на которой они паслись, была такой зеленой, что мне захотелось перелезть стену и поваляться на ней. Стена ограждала прямоугольный участок луга. Снаружи, там где стоял я, росли лишь кустарники и шалфей. Эти люди пользовались для орошения водой из Рио Гранде.

Я обогнул угол и снова пошел вдоль стены — на запад.

Я увидел человека на лошади примерно тогда же, когда тот заметил меня. Он находился к югу от меня, за стеной; он повернул и направился ко мне.

Это был смуглый человек с грубым лицом, одетый в джинсы, сапоги и поношенную серую ковбойскую шляпу. Может быть, индеец навахо. Об индейцах я знал мало, но слышал, что в этих местах они есть.

— Привет, — сказал я, когда он остановился. Он оглядывал меня. — Я на вашей земле?

— Земля племени, — сказал он. — Да, ты на ней.

— Я не видел никаких знаков.

Он пожал плечами.

— Все в порядке, приятель. Ты не похож на тех, кто собирается воровать скот. — Он ухмыльнулся мне. У него были большие зубы, пожелтевшие от табака. — Ты собираешься заночевать здесь?

— Да. Как далеко простирается… ммм… земля племени? Может быть, к ночи я доберусь до ее границ?

Он с серьезным видом покачал головой.

— Нет. Тебе и завтра это не удастся. Все нормально. Если разведешь огонь, будь поосторожней, ладно?

Он снова ухмыльнулся и тронул лошадь.

— Эй, а это что? — я указал на стену. Он придержал лошадь и снова повернул ее. Поднялось облако пыли.

— А почему ты спрашиваешь? — Он, казалось, слегка что-то подозревает.

— Не знаю. Просто из любопытства. Это непохоже на то, что я видел в других местах. Эта стена…