Александр Невский - Васильев Борис Львович. Страница 66

По крутому обрыву Узменьского урочища среди женщин и стариков обозников метался Яков Полоча-нин. Ему Невский приказал подготовить все, что может понадобиться после кровавой сечи: обозы для раненых, шубы, полости, сено, горячую воду и похлёбку для уцелевших. Князь предусмотрел все, и Яков исполнил все, но от этого ему было не легче. С высокого берега он видел, как бьются и как гибнут его товарищи, слышал их крики и стоны, а потом… потом перестал видеть.

Вместе с криками, хрипами и предсмертными стонами из распалённых глоток десятков тысяч людей вырывались клубы пара. Они застывали в морозном воздухе, пеленой зыбкого тумана покрывая поле сражения, и красное солнце без лучей вскоре повисло над побоищем, тускло отражаясь в клинках и латах. И ни обозники на берегу, ни Александр Невский у Вороньего камня уже ничего не могли разглядеть, уже потеряли из виду саму битву

— Что видишь, Савка? — кричал князь Андрей снизу.

— Ничего не вижу!… — отзывался с вершины Вороньего камня Савка. — Марево над ними!… Туман…

А Невский молча мерил озёрный лёд у подножия камня коваными шагами. За ним метался Андрей.

— Что делать?… Что делать, брат?… Если Ярун не сдержит удара, мы опоздать можем…

— Не спешить, — резко сказал Александр. — И Ярун не подведёт, и дружина сдержит. Все сдержат!…

Яруну приходилось тяжко. Он был немолод, пять раз ранен в предыдущих боях, да и силы были уже не те. Сердце то начинало бешено частить, то вдруг замирало, и тогда он лишь вяло отбивал рыцарские удары. Но ни на шаг не отступал, подавая пример, и пока ещё счастливо уворачивался от длинных ливонских мечей. Никаких команд он отдавать не мог, потому что все слова глохли в рёве и звоне, да дружина его и не нуждалась сейчас ни в командах, ни в советах.

Ливонцам пока не удалось разорвать единый строй княжеских воинов. Дружинники дрались сплочённо, вовремя прикрывая левое плечо соседа, остановив первый натиск и навязав тесный и вязкий бой на месте. Они падали от рыцарских копий, но место павшего тотчас занимал воин второго ряда, не давая вновь поднять копьё. И каждый раненый, каждый умирающий делал то же самое, руками хватая пронзившие их копья и постепенно лишая рыцарей этого опасного оружия, зачастую ценой собственной жизни. Таков был закон дружинного братства и дружинной чести: умирая — помогай товарищам своим.

За спинами погибавших дружинников стоял грозный рёв сотен мужицких глоток: только так могли поддерживать сейчас княжеских воинов мужики Буслая. Ливонцы предполагали, что за дружиной окажется ополчение, видели ожидающих своей очереди угрюмых смердов, но не видели да и не могли видеть почти отвесного озёрного берега позади них. Не разглядели смертельной ловушки, подстроенной Невским, и изо всех сил стремились сейчас попасть в неё. Левое плечо Яруна прикрывал Урхо, поскольку щиты здесь ничем помочь не могли. В такой тесноте ими уже нельзя было пользоваться, они мешали соседям, и полагаться приходилось на друга слева да на собственный меч. И другом и живым щитом Яруна в этой битве был светловолосый чудин.

Урхо сражался без боевого шлема, потому что не смог подобрать ничего подходящего для собственной головы. Он приспособил мисюрку — кольчужное оголовье с железной верхушкой, прикрывавшей темя, — и соломенные кудри его, достигавшие плеч, взмокли и потемнели от пота. Меч чудин отковал для себя сам, так как обычные мечи были для него легки и маловаты, и пока уверенно отбивал им выпады рыцарей, норовя при этом свободной левой рукой перехватить древко копья. Дважды ему удавалось вырвать эти копья из ливонских рук, а один раз и стянуть с седла зазевавшегося рыцаря, которого тут же добили дружинники.

Железный, ощетиненный копьями клин все же заставил попятиться дружину. Отступали они одновременно, и это входило в задачу, которую поставил Невский: сдержать первый натиск, медленно отойти, ввести ополчение в битву и с двух сторон зажать рыло «свиньи». Но при отступлении дружинники невольно начали рвать строй, в разрывы кое-где уже вторглись рыцари, что было чрезвычайно опасно. Ярун скорее уловил это своим затуманенным сознанием, чем понял всем предыдущим опытом воина и воеводы, на мгновение оглянулся, проверяя, насколько многочисленны эти разрывы, потерял из виду противника, и тотчас же тяжёлый меч опустился на его шею, проломив кольчужное оголовье.

— Я почувствовал его боль, Ярославич, — рассказывал Невскому впоследствии Сбыслав. — Такая боль вдруг свела мне шею, ты и не поверишь…

— Верю, Ярунович, — вздохнул Александр. Отступая под натиском «железной свиньи» вместе со своим передовым полком, Сбыслав отошёл клёвому крылу русского построения, оказавшись на левом фланге осиротевшей дружины новгородцев, которой после гибели Домаша Твердиславича командовал Гаврила Олексич. Пропустив острие клина мимо себя, он повёл дружину в наступление, не давая правому крылу крестоносцев возможности развернуться. Здесь было полегче, попросторнее, чем в том месте, где «свиное рыло» столкнулось с княжеской дружиной Яруна. Бой приняли только два-три внешних ряда рыцарей, а основная масса продолжала рваться вперёд, чтобы не нарушать построения, да и задержавшиеся для отражения фланговой атаки крестоносцы вынуждены были лишь обороняться, что давало новгородцам известные преимущества.

— Эх, про багры не подумали! — сокрушался Олексич, хотя никто не мог его слышать в грохоте битвы. — Поддых бы им, поганым…

Тот же манёвр предпринял и Миша Прушанин со своей дружиной, яростно налетев на левое крыло атакующего клина крестоносцев. И здесь два-три ряда рыцарей вынуждены были остановиться и принять навязанный им бой, что не только не позволило развернуть крылья, но в известной мере и облегчило участь княжеской дружины. Новгородские дружинники Миши бились с неистовым, почти восторженным кличем, беря пример со своего разудалого вождя, который не мог сражаться молча просто в силу собственного неуёмного нрава: для него каждая битва была всего лишь продолжением весёлых вечевых потасовок.

Потом, после побоища, когда начались воспоминания, рассказы и беседы, дружинники князя Александра никак не могли понять, что заставило Урхо прикрыть своим телом тяжело раненного Яруна. Но он — прикрыл, и тотчас же два копья вонзились в его широкую, как телега, спину, пробив кольчугу насквозь. Чудской богатырь нашёл в себе силы привстать и резко повернуться, тяжестью собственного тела вырвав оба древка из рыцарских рук. Как ни странно, но эта двойная гибель на какое-то крохотное мгновение остановила бой, что позволило дружинникам сомкнуться, а затем в порядке отступать, втягивая крестоносцев в свежие ряды разъярённых мужиков Буслая.