Александр Невский - Васильев Борис Львович. Страница 8

— Твоё повеление исполнено, господин.

— Что ты узнал из бесед с русскими?

— Все трое оказались из северных княжеств. Из Новгорода, Владимира и Твери. Я знаю только то, что они мне поведали, господин.

— С кем они воюют?

— Между собой. Почти десять лет назад в одной из таких битв погибло около десяти тысяч воинов.

— Жаль, что они не воюют с половцами, а убивают друг друга.

— Я узнал, кто постоянно воюет с половцами, господин.

— Враг моего врага всегда может стать моим союзником. Ты это хотел сказать?

— Союзников определяет вождь, господин. Однако эти люди отлично знают половецкие степи, места кочевий и речные переправы.

— Что же это за народ?

— Их называют бродниками. Они живут на реке Дон, исповедуют веру во Христа и говорят на русском языке. Верховная власть принадлежит атаману, которого выбирает войсковое собрание. Круг, как они говорят. Сейчас ими правит атаман Плоскиня.

— Ты принёс добрые известия.

Субедей— багатур надолго замолчал, и в юрте воцарилась тишина. Потом старый воин неторопливо наполнил собственную чашу кумысом и протянул её молодому человеку. Чогдар благоговейно принял чашу двумя руками и с неторопливой торжественностью осушил её до дна.

— Глупый человек исполняет повеление, непременно что-то при этом упустив, — сказал Субедей-багатур. — Умный исполняет его буквально и безошибочно. Но только мудрому дано расширить повеление во имя главной цели. Ты разумен, Чогдар. Ты поедешь к этим бродникам и убедишь их атамана не только дать нам самых опытных проводников, но и ударить половцам в спину по моему приказу. Такие услуги требуют жертв, а жертвы — оплаты. Оплатой будет наше покровительство, и ты, Чогдар, моим именем дашь атаману Плоскине в этом высокую клятву.

В Киеве узнали о вторжении задолго до того, как Субедей-багатур отдал Чогдару повеление ехать к бродникам. Ещё зимой к князю Мстиславу Галицко-му примчался гонец от его тестя половецкого хана Котяна с известием, что воинственная татарская орда, перевалив Кавказский хребет, ворвалась в кубанские степи, где не только разогнала аланов и потрепала черкесов, но и разгромила зимовавшие там ко-ши половцев.

— На вас идут, князь! На Киев! Пощады не знают, и силы их огромны!

Известия эти Удалого не испугали, поскольку ему хорошо была знакома склонность половцев к сильным преувеличениям, но — насторожили. Появление новых кочевников на границах Руси неизбежно нарушало и без того шаткое равновесие между Киевом и землёй Половецкой, а родственные узы — он был женат на дочери Котяна — обязывали помочь. Он не любил своего двоюродного брата Мстислава Киевского, но в данном случае без поддержки обойтись было невозможно, и он немедленно созвал на съезд владетельных князей. Князья откликнулись не столько из-за нашествия, сколько из соображений политических, поскольку почти все были связаны с половцами либо родственными узами, либо договорными обязательствами, да и ссориться с Котяном никто не хотел. Половецкие сабли не единожды участвовали в бесконечных удельных распрях, посильно помогая

«ровно нести Русь», давно утратившую не только веру в необходимость единения, но уже свыкшуюся с мыслью «если не я за себя, то кто же за меня?».

Потому— то и съезд для тех смутно-дроблёных времён оказался весьма представительным, собрав сразу шестерых князей, из которых трое оказались тёзками: Мстислав Удалой, Мстислав Киевский и Мстислав Черниговский, из-за чего его долгое время называли съездом «трех Мстиславов». А кроме них прибыли ещё три удельных князя: Север-ский, Смоленский и Волынский. Однако число «6» оказалось неудачным, поскольку было чётным, и высокие представители ловко использовали эту арифметику, лавируя так, чтобы в результате все время появлялось равенство «3+3», не давая тем самым большинства ни одной из сторон. Это был испытанный приём толчения воды в ступе, пока не лопнет терпение. Не без основания полагали, что такового менее всего у Мстислава Удалого, но как раз-то Удалому больше всех нужно было согласие, и он терпел. Терпел до тех пор, пока не заорал народ киевский на обледенелом Владимирском спуске, после чего с облегчением вздохнул и тайно перекрестил пупок.

Киевляне восторженно встречали приезд самого хана Котяна с богатыми дарами: невольницами и рабами, золотом и коврами, драгоценной посудой и кавказскими клинками особой выделки и закалки. Скрипели арбы, свистели бичи погонщиков, стонали от натуги волы и ревели верблюды, и народ киевский восторженно приветствовал это красочное и шумное шествие.

— Мы нынче иссечены будем, а вы — завтра, — сказал Котян князьям.

Это пророчество, щедрые дары да и само присутствие Котяна сразу изменили соотношение сил в пользу Мстислава Удалого. Весомая фигура половецкого хана, а ещё более блеск многотысячных сабель его воинов нарушили удобное равенство «3+3».

— Лучше встретить врага на чужой земле, чем на своей, — подвёл итог спору Мстислав Удалой.

Решили встречать на чужой, но кого именно, представляли себе с трудом. Разведка Удалого доносила, что неизвестные кочевники слабы и малочисленны, потому что Удалому хотелось побеждать, а очевидцы из половцев теперь помалкивали или соглашались, так как очень боялись напугать князей раньше времени. А из Смоленска уже выступила рать, и даже суз-дальцы выставили особый отряд под командованием сына князя Константина Василька. Впрочем, он успел дойти только до Чернигова.

— Тысяч сто соберём, — говорил Удалой. — Считайте, больше, чем надо. Раскрошим татар этих в окрошку, а тех, кто уцелеет, за Волгу выметем.

Хвастовство перед боем вошло на Руси в привычку с печальных времён бесконечных и бессмысленных удельных войн, равно как и недооценка противника, выражаемая в насмешливо презрительной форме. До битвы на реке Липице это сходило с рук, но беда в том, что и липицкую резню не восприняли тогда как предостережение. Не любили предки наши вспоминать о поражениях, да и мы не любим и вспоминаем только победы, забывая при этом, что победы ничему не учат. Учат только поражения.