Аты -баты, шли солдаты... - Васильев Борис Львович. Страница 16

— Месяц назад погиб Боря Яценко.

— Борька?!.

— Сгорел в танке. Мне написала Катя.

— Борька сгорел… Первый из нашего класса.

— Третий, Игорек, — мягко поправила Кима. — Гриша Рубин и Володя Самохвалов погибли раньше. Боря — третий. Кто следующий?

— Я не знал, что они погибли, Кимка. Я потерял все адреса еще в училище и ни с кем не переписывался.

— Скоро мы останемся одни, — вздохнула Кима. — Одни девчонки. Мальчики, мальчики, что вы делаете с нами?

— Всех не убьют.

— Да, всех не убьют, — она помолчала. — Ты правда рад, что встретил меня?

— И ты еще спрашиваешь! Знаешь, сколько раз я признавался себе, что…

— Не надо, — Кима закрыла ему рот рукой. — Ничего не надо говорить. Говорить будем после войны, а сейчас… — Она зябко повела плечами. — Холодно. Зайдем ко мне, если хочешь.

Они стояли возле здания бывшей школы. Сквозь щели маскировки из окон пробивались узкие полоски света. И по-прежнему уныло стучал молоток.

— И чего он все время стучит?

— Это не для нас, — Кима вздохнула. — Здесь наш госпиталь. Надо девочкам сказать, что я пришла.

— Я подожду.

— Нет, пойдем вместе. Только тихонько, раненые спят. Они вошли в тускло освещенный школьный коридор, забитый ранеными.

— Жди здесь, — шепнула Кима.

И сразу же ушла. А Игорь остался ждать.

— Суслин?.. — удивленно спросил кто-то совсем рядом. — Игорь, это ты или мне кажется?

— Это я, — Игорь недоуменно оглядывался.

— Да здесь я, балда! Шагни влево и нагнись.

Игорь шагнул влево и присел:

— Кто здесь?.. Пригуда? Сеня Пригуда?!.

— Здорово! — с соломы поднялась массивная фигура с перебинтованной головой. — Вот так встреча! Откуда и куда?

— На фронт. С маршевой ротой. Ты ранен?

— Пустяки: голову царапнуло, — нe без гордости сказал Пригуда. — Можешь поздравить, я уже лейтенант. К ордену представлен. И медаль уже отхватил! — Он откинул шинель, тускло сверкнув медалью «За отвагу». — А ты, значит, в тылах ошивался?

— Ну, знаешь, в армии не выбирают.

— Игорь! — шепотом окликнула Кима из глубины коридора.

— Меня зовут, — сказал Суслин. — Ну поправляйся, Сеня. Может, еще увидимся.

Пригуда недобро засмеялся и заговорил громко, в полный голос, чтобы слышали окружающие:

— Санитарочку подцепил? Ай да тыловики: орденов нет, так все девки наши! Ну правильно, Суслик, не теряйся! Особо пока мы в госпиталях…

Его громкий смех звучал вслед шедшему к чердачной лестнице Суслину. И он виновато пригнул голову.

— Что это он, Игорек? — спросила Кима.

— Товарищ по училищу, — вздохнул Игорь. — Уже лейтенант и уже — с медалью. А я — тыловая крыса, ловкач…

— Вот дурачок-то, Господи, — сказала Кима, открывая люк. — Влезай за мной. На чердак.

На чердаке было темно, и Игорь остановился возле люка, не зная, куда подевалась Кима и куда ему идти.

— Ну где ты там? — шепотом спросила Кима. — Закрой люк и иди сюда. Только люком не стукни.

Игорь осторожно опустил крышку люка, отчего стало уж совсем черно. Опустившись на четвереньки, он пополз куда-то в кромешной мгле, пока не треснулся лбом о балку.

— Это ты ударился? — поинтересовалась Кима с другого конца чердака.

— Я.

— Где же ты?

— Не знаю.

— А что ты там делаешь?

— Чешу голову.

— Фонарь у тебя есть?

— Теперь есть. На лбу.

И они оба весело рассмеялись.

— Похоже, мы обречены ползать по чердаку, пока не рассветет, — сквозь смех сказал Игорь.

— Я не ползаю, — ответила Кима — Я сижу на своей постели.

— А где это?

— Тут.

— А где это — тут?

И они снова засмеялись.

— Если я расскажу девочкам, они ни за что не поверят, — весело сказала Кима. — Они скажут, что я вычитала это у Марка Твена.

— У Твена, по-моему, этого нет.

— А ты читал «Простаки за границей»?

— Не читал, — признался Игорь. — Я опять поползу, ладно? До следующего фонаря: два фонаря — пара. А ты смейся, Кимка. Смейся. Я буду ползти на твой смех, как на маяк.

Кима тихо смеялась. Игорь преодолел наконец-таки темное пространство, и их руки встретились. И возникло молчание. Потом Кима очень серьезно спросила:

— Ты с кем на выпускном вечере целовался?

— Я?!. — с возмущением переспросил Игорь. — Я вообще никогда ни с кем не целовался.

— А Катька написала, что ты с ней целовался в раздевалке.

— Как ей не стыдно! — возмутился Игорь. — Если хочешь знать, единственный человек, которого я хотел поцеловать…

Он замолчал.

— Вспоминаешь, как его звали?

— Вспоминаю, что у этого человека была ангина, и на вечер он прийти не мог.

— Я знала, что Катька — врушка, — помолчав, сказала Кима. — А почему же ты не поцеловал меня, когда мы в походе ушли за хворостом?

— Я мечтал об этом, Кимка, но… Мне казалось, что ты сердишься на меня.

— Сержусь? Да за что же, Господи? — Она вздохнула. — Ничего-то вы, мальчишки, не понимаете. Разве я могла на тебя сердиться? Любая девчонка поняла бы, что не могла. Даже страшная дура поняла бы, а ты…

— Ты сердилась на меня, — упрямо повторил Игорь. — Мне очень стыдно, Кима, честное слово, стыдно. И всегда было стыдно. Мне и сейчас стыдно, но тогда я поспорил с Борькой Яценко…

— Он погиб, Игорь.

— Да, он погиб. А я всегда думал, что ты была в него влюблена.

— Вот глупости-то. Какие же вы, мальчишки, дураки! Так о чем вы поспорили?

— Ну, мы поспорили, — Игорь с трудом начал исповедь. — Ну, что… что я дотронусь до тебя. Ты стояла у доски, а я подошел и положил тебе руку на плечо. Вот… А потом взял и провел рукой… Ну там, где нельзя.

— А где нельзя?

— Ну там. Ну сама знаешь…

— Знаю? — Кима тихо засмеялась. В темноте послышалось какое-то шуршание, что-то негромко щелкнуло. — Да-да, это ужасно! Ты нарушил табу…

— Вот, — тяжко вздохнул Игорь. — А ты на меня так тогда посмотрела, будто я тебя ударил. И мне стало стыдно. И стыдно до сих пор.

— Иди сюда, — шепнула она. — Ближе. Еще. Тут места хватит. Дай руку. Значит, тут нельзя? Тут, да? Тут?..

Она была совсем рядом. И рука Игоря ощутила теплую и упругую девичью грудь.

— Молчи, — бессвязно шептала она. — Можно, понимаешь. Можно, потому что вас убивают… а мы остаемся. Можно, потому что я люблю тебя. Можно, дурак ты несчастный, и я дура несчастная, и пусть хоть наши дети будут счастливее нас…