Дом, который построил Дед - Васильев Борис Львович. Страница 66

— Сладко ел да мягко спал?

Старшов избегал разговоров, но Желвака это не останавливало. Он не пытался что-либо выяснить и даже не дразнил Леонида, а просто выражал этим свое презрение ко всем, кто, по его разумению, не делал нечто полезное, без чего нельзя было обойтись.

— Книжки писали, а на хрена? Тех, что написаны, и за тыщу лет не перечитаешь. Да и что проку? Значит, для своего удовольствия. Так или нет? Чего молчишь?

— Спать хочу.

— Без книжки заснешь, а без хлеба? Опять молчишь? Знаю, в какую сторону поглядываешь. И я знаю, и маузер мой знает. У него — классовое чутье.

На фоне черных бушлатов потертый полушубок Старшова тоже не способствовал сближению. Этим лишь подчеркивалось его особое положение, он был для всех инородным телом, заметным издалека, выделявшимся из общей массы, а потому подчеркнуто чужим. И пустая кобура, которую Леонид упорно носил на ремне, отнюдь не прибавляла ему авторитета.

Арбузова он почти не видел. Командир отряда редко появлялся на занятиях, которые кое-как, но все же ежедневно проводил Старшов, и с Леонидом никогда не заговаривал. Если ему что-то было неясно, он обращался к Желваку, хотя Старшов при этом порою стоял рядом. Так продолжалось довольно долго, Леонид и к этому притерпелся, а потому внезапный вызов был для него неожиданным.

— Отряд перебрасывают на Северный участок Завесы.

В этот раз Арбузов смотрел только на Старшова, будто Желвака вообще не было в комнате. Леонид понял, что германцы начали движение, и что наших войск перед ними практически нет.

— Чего недостает отряду, Старшов?

— Пулеметов. Есть два, необходимо пять. И гранат. Ящика три.

— Достать к утру — Арбузов глянул на Желвака.

— Почему я? — вскинулся Желвак. — Я тебе не снабженец.

— Достать к утру — жестко повторил Арбузов. — Где и как — твое дело. Иди. Я все сказал.

Он ни разу не повысил тона, но Желвак уже не пытался спорить. Молча надел бушлат, молча вышел. Арбузов мучительно закашлялся, выдавив:

— Садись.

Старшов сел, с удивлением обнаружив, что сила, исходящая от худого, чахоточного анархиста, действует не только на Желвака. Арбузов достал платок, сплюнул кровь, с трудом отдышался.

— Братва тебе не доверяет, Старшов. Не обижайся, они хлебнули на флотской службе аж до бескозырки. И первый бой — твое испытание.

— За всю германскую мне ни разу не выстрелили в спину.

— Желвак может. Не потому, что злой, а потому что памятливый. У него брата офицер убил.

— За что?

— Это перед тобой — вопрос, а перед ним — факт. Теперь знаешь — оглядывайся вовремя.

Старшов вернулся в отряд уже ночью. Желвака еще не было, и Леонид, перечитав так и не отправленное Вареньке письмо, сжег его, растапливая печурку. Но твердо решил, что непременно напишет другое. Если выйдет из боя.

4

Желвак привез всего два пулемета, но Старшов был и этим доволен. Зная о полном развале военного снабжения, он нарочно удвоил нужное отряду количество оружия, верно оценив необъяснимый страх здоровенного, как бык, начальника штаба перед хилым, чахоточным командиром анархистов.

Состав, как ни странно, подали вовремя и гнали его без задержек. Выгружались ночью на каком-то полустанке, было морозно и на редкость ветрено. Братва материлась, но в бушлаты не куталась: выгружали из вагонов снаряжение, пулеметы, ящики с патронами.

— Арбузов, к Дыбенко! Сани прислали!

— Поедешь со мной, — сказал Арбузов Старшову. — Нам вместе кашлять веселее. Желвак, отведешь отряд в Горелово. Возьми проводников да гляди, чтоб братва по бабам не разбежалась.

Ехали молча. Ветер бил в лицо.

— Дыбенко требовал моего расстрела, — сказал Леонид.

— Без тебя он мне такого туману напустит… — Арбузов мучительно закашлялся. — Помолчи. Мне говорить трудно.

Дыбенко уже завтракал. Появлению Старшова не удивился, а если и удивился, то виду не подал. Пригласил к столу, некоторое время молча пили чай.

— Меня какому-то недостреленному генералу Парскому подчинили, — Дыбенко обращался к Арбузову, но говорил явно для Старшова. — Позиции, диспозиции. Я самого Краснова в плен взял, а мне — генеральскую диспозицию под нос. По той диспозиции ты, Арбузов, должен держать Горелово.

— Ты звал, чтоб приказ подтвердить?

— Начхал я на их приказы. Чтобы разгромить, надо атаковать, а не в снегах отлеживаться.

— Германию атаковать собираетесь? — спросил Старшов. — В отряде сто семнадцать душ. Стреляют плохо, наступать по снежной целине в клешах — абсурд.

— Отвлекающий маневр, Старшов! — рявкнул Дыбенко. — Нарву я брать буду, пока вы там пошумите. Выкладывай соображения, а не критикуй.

— Для соображений мне нужна карта.

Дыбенко хотел выругаться, но сдержался. Приказал вестовому убрать стол, принести карту. Пока убирали, сказал вдруг:

— Почему тебя Грошев от стенки отвел?

— Не знаю никакого Грошева.

— Ну, не знай, твое дело, — Дыбенко расстелил карту, потыкал пальцем: — Вот мои силы. А ты, Арбузов, крайний справа. Его превосходительство Парский хочет, чтоб ты фланг держал, а я приказываю вот через эту речонку переправиться и ударить немцам в скулу. И пока они опомнятся…

— Речка замерзает? — перебил Старшов, которого уже трясло от всего этого безудержного хвастовства.

— Зимой все замерзает.

— Кроме родниковых речек. А здесь много родников.

— Давай без теорий, Старшов! Тебе ясен приказ, Арбузов?

— А Старшову он ясен? Старшов три года с немцем воевал, может, теорию все-таки послушаем?

— Революционные войны создают свои теории.

— Чтобы наступать, надо иметь хотя бы трехкратное превосходство, — не слушая Дыбенко, сказал Леонид. — У нас нет ни одной пушки, подавить их пулеметы нечем, а это значит, что отряд погибнет еще до сближения с противником.

— Пулеметы братва гранатами забросает. Подползут и забросают — революционный дух сильнее вашей паршивой теории.

— Подползут по снегу в черных бушлатах?

— Ночью!

— Ночью немцы спят, а не воюют. Ну, допустим, снимут матросы охранение, а пулеметы? Кстати, где противник? Есть у него артиллерия?

— Нет у них тут пушек, перебежчики точно обрисовали. А немцы где-то за речкой. — Дыбенко помолчал. — Ладно, я вам подкрепление пришлю. Направь пару саней, Арбузов.

— Что за подкрепление?

— С таким подкреплением твоя братва раньше меня в Нарве будет, — засмеялся Дыбенко. — Все, ребята, приказ отдан. Возьмем завтра Нарву, и Парского — коленкой под зад!

Возвращались прямой дорогой на Горелово, минуя полустанок. Отряд уже был на месте, заняв брошенные избы. А таких хватало, потому что жители бежали не только от подходивших немцев, но и от бросавших фронт окончательно разложившихся русских частей. И матросов, видимо, тоже побаивались: уцелевшие сельчане прятались по домам.

— Посылать за подкреплением? — спросил Арбузов.

— Не помешает. А насчет атаки во фланг… — Старшов вздохнул. — Приказ есть приказ, но я должен оглядеться. Что за речка, что за высотка перед ней.

— Что тебе надо для оглядки?

— Пулемет с тремя бойцами. На высотке он всегда пригодится.

— Ладно. — Арбузов откашлялся. — Мокрота проклятая давит в груди. С тобой Желвак пойдет.

— Опять Желвак?

— Отряд постановил тебе не доверять. До первого боя. Так что ты, Старшов, оглядывайся, это — не твоя война.

Желвак принял приказ о поиске полка, лично отобрал лучших пулеметчиков. Лыж не было, матросы волокли пулемет и коробки с лентами на руках, по пояс проваливаясь в снег. Одеты они были скверно, в башмаках, бушлатах да широченных клешах, украшенных, согласно моде, рядами перламутровых пуговиц, что весьма раздражало Леонида. Правда, при всем раздражении, он не забыл выменять у перепуганных жителей три пары валенок и нес их под мышкой, прокладывая путь. Следом, дыша в затылок, шагал Желвак, заранее предупредив сквозь зубы:

— Дернешься не в ту сторону, и я разметаю твои дворянские мозги по всей вселенной.