Глухомань - Заяц Владимир Аполлинарневич. Страница 3

Лицо Виктора вытянулось от удивления.

- Не веришь? - загорячилась бабка. - А ты заметил, что в его хате печки нет? Он всю зиму на лавке, как чурка, лежит и не дышит даже. Мертвый, как лягушка во льду. Приходит весна, теплеет - он и оживает...

Это было уже слишком! Виктор Иванович встал, одернул пиджак и, выпятив грудь, произнес:

- Я, знаете ли, бабуся, не в том уже возрасте, чтобы сказкам верить. И вам не советую.

Он коротко кивнул и пошел дальше. Бабка частила ему вслед:

- На крышу!.. На крышу посмотри! Он ее никогда не красит. Летом она зеленая, осенью сама собой краснеет!

Виктор Иванович досадовал на себя. Надо же, поддаться - хоть и ненадолго - на выдумки безграмотной деревенской старухи. И он - литератор - мог так низко пасть!

А старуха, словно издеваясь, крикнула вдогонку:

- Деревянко сейчас точно чумной бродит. Никак, новое место для дома подыскивает. Как и в прошлый раз. Смотри! Проснешься утром в том же дому, да в чужом двору!

Виктор Иванович нервно дернул плечом, громко хмыкнул и ускорил шаг.

5

Пруд был длинный, но неширокий. Берега его поросли старыми корявыми ивами, а из воды торчали меж острых листьев замшевые колбаски рогозы.

Здесь, на открытом пространстве, дул порывами по-осеннему прохладный ветер. Он приносил запах сырой тинистой воды и терпкий дух мокрой ивовой коры. Он лохматил листья ив, показывая их серебристую изнанку. Он гонял по поверхности пруда мелкую зыбь, и низкое солнце плясало, ослепляя, на мелких острых гребнях.

Оказалось, что на лоне природы довольно зябко и неуютно. Вообще-то Виктор совсем по-другому представлял прелести деревенской жизни: без грязи, комаров, неуюта. Предполагался душистый сеновал и парное молоко по вечерам. Ну, еще неплохо - далекие звуки гармони и мелодичное пение девушек, тоскующих по любви.

Виктор вздохнул, боязливо сел на траву и вздрогнул, почувствовав леденящую сырость, проникающую сквозь брюки.

Он тоскливо выругался сквозь зубы и, присев на корточки, принялся готовить снасти для рыбалки. Сначала нанизал на леску резинки для поплавка, потом вдел леску в отверстие грузила, и наконец настал черед крохотного крючка-заглотыша. Привязывать его надо было не обычным узлом, а специальным рыбацким. Как это делается, Виктор впопыхах забыл расспросить у соседа-рыбака.

Но тут он потерял интерес и к удочке, и к рыбалке - невдалеке заметил Деревянко. Поведение его было необычным. Через каждые пять-шесть шагов он наклонялся, что-то подбирал с земли и отправлял себе в рот. Виктор присмотрелся и, когда понял, что же делает Деревянко, то вскрикнул - так невероятно и дико было это зрелище. Старик набирал полную пригоршню земли, с вожделением осматривал, обнюхивал ее, а затем, причмокивая и урча, совал в рот. Черная слюна стекала по подбородку.

Виктор выждал момент, когда Деревянко отвернулся, и, бросив снасти, позорно бежал.

Пройдя полурысью почти половину пути, немного пришел в себя и устыдился.

Но, как бы то ни было, Деревянко - человек, психически не вполне нормальный". А может быть, вполне ненормальный... И мало ли что стукнет ему в голову.

Руководствуясь такими соображениями, Виктор перед сном уложил у двери тяжелый рюкзак. Теперь при попытке Деревянко войти он бы обязательно услышал шум и проснулся.

Сгустившийся сумрак заставил Виктора внимательно вслушиваться в бормотание безумного старика, несшееся из-за двери.

Порой бормотание затихало и слышались неуверенные шаги. Звук шагов был своеобразен: казалось, что старик ходит в деревянных башмаках. И снова бормотание...

Виктор долго лежал без сна, вперив взгляд широко открытых глаз в темноту, напряженно прислушиваясь к звукам, доносящимся из соседней комнаты.

Бормотание в конце концов стало усыплять Виктора. Несколько раз он проваливался в беспамятство сна, но тут же испуганно вскидывался, как человек, внезапно оказавшийся под водой.

Наконец он уснул. Но среди ночи проснулся. Его окружала такая плотная тьма, что можно было с равной легкостью представить себя и в крестьянской избе, и на другой планете.

И в этой тьме раздавались звуки, наполнившие душу Виктора первобытным ужасом. Из комнаты Деревянко доносилось тяжелое всхлипывание, храпы и полузвериные крики-стоны, которые издает человек в предсмертном беспамятстве.

Виктор быстро сел на край кровати. Прислушался. Тело отказывалось повиноваться.

Из соседней комнаты вдруг раздался тоненький жалкий писк и вслед за этим громкий шорох. Виктору показалось, что его с силой пихнули в спину. Он соскочил с кровати и на негнущихся ногах, покрывшись гусиной кожей, подбежал к двери. Отшвырнул рюкзак и распахнул дверь. В лицо пахнуло сыростью погреба, повеяло запахом гниющего дерева. Писатель быстро повернул выключатель.

Он был готов ко всему, но то, что увидел, заставило его вздрогнуть, как от ожога. На лавке лежал Деревянко и, не щурясь, смотрел на лампочку. Тело его слабо шевелилось. Но двигалось оно не само собой. Его то так, то этак поворачивали белые, в палец толщиной, щупальца, растущие, как показалось Виктору, прямо из скамьи. Два самых толстых щупальца присосались к вискам и мерно пульсировали, будто перекачивали жидкость.

Омерзение, ужас, ярость смешались у писателя воедино. Он метнулся в свою комнату и через мгновение появился, держа в руке маленький и острый туристский топорик. Подскочив к лавке, он принялся рубить отвратительные плети.

- Ах ты!.. Вот тебе еще!.. - приговаривал Виктор, и под его ударами плети опадали, испуская бесцветный сок, пахнущий картофельной ботвой.

Тут спасаемый и вовсе перестал дышать. Топорик выпал из рук Виктора. Он выбежал из хаты и, путаясь в траве, стал бегать от хаты к хате, без разбора барабаня во все окна и крича сорванным голосом:

- Деревянко умирает! Помогите!

Зажигались окна. Выходили заспанные, полуодетые люди. Откуда-то явилась сердитая фельдшерица со старым фанерным чемоданчиком.

В дом Виктор заходить не рисковал, а бродил по двору, наступая на подгнившие яблоки.

А потом кто-то цепко взял его за руку и куда-то повел. Он не сразу понял, что это старушка, с которой он разговаривал накануне.

Она привела его в свой дом и, как ребенка, уложила спать. Несмотря на пережитое, Виктор сразу же уснул, и ему приснилось, что идет тяжелый и монотонный дождь, какой бывает только осенью. И во сне дождь этот казался исполненным необъяснимо жуткого смысла. Виктор вздрагивал, задыхаясь, просыпался и снова проваливался в сон.

Проснулся поздно. Наверное, перед утром прошел дождь, потому что на стекле окна змеились серебрящиеся дорожки. Старухи уже не было. На столе, покрытом потрескавшейся клеенкой, стоял стакан молока и лежал ломоть черного хлеба. Возле кровати валялся влажный рюкзак.

Виктор медленно поднялся и сел за стол. Глядя в одну точку, он сжевал хлеб и выпил молоко, не ощутив их вкуса. В голове царил полнейший сумбур, и все происшедшее казалось болезненно реальным сном.

Он вышел на темное от дождя крыльцо. Ему показалось, что осень нагрянула за один день. Крупные капли, сверкнув, срывались с веток. Желтое солнце почти не грело и светило со старческой умиротворенностью. Из зарослей малины веяло холодным духом мокрой земли. Листья малины стали плотными и ломкими, словно картон. У тропинки уныло торчали мокрые ржавые стрелки подорожника.

События минувшей ночи сплелись в безумный клубок, и Виктор боялся вспоминать о них, надеясь, что со временем все само собой как-нибудь разъяснится.

Он вздохнул и, сутулясь, возвратился в дом. Пора было собираться к отъезду.

Виктор вынул из кармана рубль и положил его на стол, придавив стаканом. Подумал, забрал рубль и положил три рубля. Подумал еще, решил, что деньги старуху могут обидеть, забрал три рубля, выставил на стол пять банок мясного "Завтрака туриста" - все, что у него осталось, - и, повесив отощавший рюкзак на плечо, вышел на улицу.

6

Мимо него, прыгая на ухабах и разбрызгивая грязную воду, ехал ЗИЛ. Виктор неуверенно махнул рукой, и машина остановилась.