Князь Ярослав и его сыновья - Васильев Борис Львович. Страница 38

— Что с Марфушей?

— Пока ничего, но… — Гаврила вздохнул. — Похоже, в монастырь пожитки собирает. Может, оно и к лучшему. Не знаю пока. Сам ещё не разобрался.

— Обидел её? — нахмурился Сбыслав.

— Нет. — Олексич помолчал, прикидывая, стоит ли рассказывать, но поделиться хотелось. — В Изборске ливонцы заложников держали. И среди них — вдова боярская с дочерью: мужа у неё рыцари на кресте распяли, когда он в их веру перекрещиваться отказался. На глазах у жены и дочери. Псы — одно слово. Ну, я их решил к Марфуше отвезти: усадьбу у них спалили, родных нет, достатка тоже. И страшного натерпелись превыше сил человеческих. — Он вздохнул. — А зима, бездорожье, путь неблизкий, и… — Он вдруг улыбнулся. — Легла мне на сердце дочь боярская, Сбыслав. Худа была, одни глазищи в поллица. И улыбаться разучилась, думал, что навсегда. А при расставании улыбнулась вдруг, и будто теплом меня обдало. Только от Марфуши ничего не скроешь. Я — обратно, в Изборск. Отряд там организовал для самообороны, два десятка дружинников оставил и — назад, в Новгород с пленными и захваченным оружием. И — сразу домой. Глянул: оттаяла моя Несмеяна. И порозовела, и улыбается. А вечером мне Марфуша и говорит: «Вот твоя половиночка, братец ты мой дорогой. Сыграем свадебку, и уйду я в монастырь с лёгкой душой. Грех свой великий замаливать…»

— Грех?.. Какой грех, какой? — с отчаянием спросил Сбыслав.

— Неужто не знаешь? — искренне удивился Олексич. — Так ведь любовь у них была с князем Александром. А ему отец на Брячиславне Полоцкой жениться велел…

Этот разговор состоялся, когда Невский уже ушёл, а пир замирал, увядая в хмелю. Вместе с князем ушли и Ярун с Чогдаром, сославшись на усталость, а на самом-то деле, чтобы побеседовать с Александром по душам. Доложили, что ополчение готово и уже обучается, что лучшие стрелки из лука отобраны придирчивым Чогдаром. А потом потребовали, чтобы князь подробно рассказал о каждом дне в ставке Батыя, не упуская никаких мелочей.

— Выходит, выделили тебя с великим князем Ярославом из всех удельных князей, — сказал Ярун с явной озабоченностью. — И десятину отменили, и Церковь особо отметили. Почему так сделано, анда? Чингисиды зазря и в глаза-то не глянут. Может, стравить нас с другими князьями да княжатами хотят?

— Говоришь, с мечом тебя к Бату-хану пропустили? — ещё раз уточнил Чогдар.

— Я хотел в юрте его оставить, но тёмник Неврюй напомнил мне, чтоб непременно меч с собой взял.

— Значит, это заранее решено было. Такая честь оказывается только особо уважаемым полководцам, — продолжал неспешно размышлять Чогдар. — И огнями при входе не очищали?

— Нет, прямо в шатёр провели. Шатёр Батый из Венгрии привёз. Шатёр и трон венгерского короля. И даже вино предложили, но я по твоему совету, дядька Чогдар, с кумыса начал.

— Правильно сделал. Монголы любят, когда гость уважает их обычаи. Чингисхан требовал ссорить между собой покорённые народы, а Субедей-багатур делать это умеет. Нет, похоже, что здесь — другой замысел. Похоже, что Бату-хан очень нуждается сейчас в союзниках. А это может означать, что…

Чогдар неожиданно замолчал. Невский и Ярун выжидательно молчали тоже, отлично понимая, что только Чогдар знает таинственную душу завоевателей и может дать наиболее верное толкование всей цепочке их неожиданных поступков.

— Много юрт вокруг ханского шатра? — неожиданно спросил Чогдар.

— Очень много. Стоят кое-как, будто их из горсти высыпали, — сказал Невский. — Ни улиц, ни проулков, а народу — тьма.

— Будут там и улицы, и проулки, — усмехнулся Чогдар. — Думается мне, что Бату отводит свои войска из западных стран, несмотря на приказ великого хана Угедея пробиваться в глубь Европы. А неисполнение повеления великого хана карается смертью, от которой не спасает даже родство с самим Чингисханом. В каком случае можно рискнуть и не исполнить повеления великого хана? Только в одном: когда великого хана уже нет в живых.

— Ну, это только предположение, Чогдар, — усомнился Ярун. — Тут ещё бабушка надвое сказала.

— Вероятное предположение, весьма вероятное, — сказа! Невский. — Батый собирает вокруг себя все свои силы. С какой целью он так делает, Чогдар?

— Если Угедей и вправду умер, то через пять лет на курултае будет избран новый великий хан. Бату — любимый внук Чингисхана, но его отца Джучи не любила армия, и в конце концов ему сломали хребет. И сделано это было по настоянию тех самых ветеранов, которые подпирают трон великого хана в Каракоруме. Они не позволят провозгласить Бату новым великим ханом, потому что боятся за собственные жизни. Смерть отца должна быть отмщена. Что тогда делать Бату? Искать союзников, что он и начал делать. Я размышлял, идя от конца к началу, от следствий к причине, и тебе, князь Александр, судить, насколько мне это удалось.

— Я очень благодарен тебе, дядька Чогдар. Как по-твоему, какими силами располагает Батый?

Чогдар пожал плечами:

— Бату-хан воюет шесть лет. Он пополняет свою армию за счёт покорённых им народов: ты сам говорил, что большинство уже говорит по-кыпчакски.

— Так мне сказал Сартак.

— Он сказал правду. В армии Бату-хана стало очень много заволжских тюрок: мы с Яруном столкнулись с одним из них. Только не сделай из этого вывод, что можно поднять восстание.

— Мне тоже нужны союзники. Католические рыцари куда опаснее для Руси, чем осевшие в степях татары, с которыми, как выяснилось, можно не только говорить, но и торговаться. — Александр встал. — Вы очень помогли мне сегодня. Очень. Идите почивать, мне предстоит ещё одна беседа.

— Мало спишь, Ярославич, — посетовал Ярун. — Гляди, не загони себя раньше времени.

— Надо, дядька Ярун, надо, — вздохнул Невский. — Ливонцы — враг нешуточный.

Советники вышли, и тут же в двери заглянул Савка.

— Пришёл?

— Ждёт.

— Зови. Вина подай да еды, какая под руку подвернётся. Проголодался я что-то.

— К вину ветчина хорошо идёт, Ярославич.

— Давай, давай.

Савка приоткрыл дверь, разминулся на пороге с Яковом Полочанином.

Яков был на пиру, поднял первый кубок и тут же ушёл, сославшись на срочные дела. Пока Савка накрывал на стол, он и Александр перебрасывались ничего не значащими словами, но как только Савка управился со своими обязанностями, князь сразу же отпустил его. И Савка вышел, с особой тщательностью прикрыв за собою двери.

— Рассказывай, Яков.

— Троих мне удалось просунуть в Псков, хотя щёлочка была узенькая. Один — по торговой части, двое пристроились при Твердиле. Люди надёжные, смотреть и слушать умеют.

— Как передают, что видят и слышат?

— Через торговца.

— И что именно?

— Выделю главное, Ярославич. Первое: войска ливонцев стягиваются к Пскову, а в лоб его не взять. Второе: сильно лютуют рыцари. Церкви какие позакрывали, в каких конюшни устроили. Народ бурлит внутренне, в голос побаиваются. Но до времени все.

— До времени не давай им подниматься, — строго сказал Александр. — Время я укажу.

— Такой наказ я уже отдал. Один из моих людей завёл знакомство с воротниками. Пока приглядывается, прощупывает их. Если все будет ладом, сговорит ворота тебе открыть.

— Вот за это выпить стоит, — сказал князь, наливая кубки. — Ты ешь, Яков, попировать от души нам с тобой не удалось сегодня.

— Ничего, Ярославич, мы ещё попируем. Мы попируем, а враги наши кровавыми слезами умоются.

— Ты чего-то осерчал, Яков.

— Полоцк литовцы взяли. Твой тесть, а мой родич князь Брячислав в сечи пал. Только сегодня узнал об этом…